Девушки - Вера Щербакова

— Давай-ка, девочка, на мировую, чем выносить сор из избы…

Варя оттолкнула руку Тамары, повернулась и, забыв что она в одной спецовке, пошла по коридору к выходу!

«Кого подругой называла? — лихорадочно думала Варя. — Как же, бригадир стахановской комсомольской бригады, прославленная Тамара Комова! С одним резцом справиться не может… А теперь командует, грозит, лишь бы у сладкого пирога быть, как говорит Сима. В комитет комсомола надо идти немедленно, а то еще, чего доброго, Комова подумает, что я испугалась».

Варя представила себе внимательные, умные глаза Бориса Шарова, и у неё мурашки заходили по спине. «Скажу все начистоту: предпочитала, Борис, худой мир доброй ссоре, мечтала даже перевоспитать её…»

В коридорах было уже пусто, отработавшая смена ушла, и только уборщицы, посыпав пол мокрыми опилками, шли со швабрами в ряд, как на сенокосе. Шарова не оказалось в комитете комсомола.

«Ну, значит, не судьба сегодня», — решила с облегчением Варя и вместо того, чтобы в свободный от учебы вечер зайти в читальню позаниматься, пошла домой, очень расстроенная объяснением с Комовой. Она ждала от неё всего: упреков, возражений, но не такого бесстыдства.

В комнате было не топлено и не прибрано. Сима Кулакова как пришла с работы в пальто и сапогах, так и завалилась на чровать читать какой-то растрепанный, без начала и конца роман.

— А, это ты, — буркнула она Варе, не отрываясь от книги.

Варя заметила, что и руки у Симы были в перчатках.

— Подай-ка закурить, — показала Сима на пачку «Бокса» на столе. Варя покорно и молча подала. Сима метнула на неё полный любопытства взгляд: «Что такое, какой-нибудь новый подход?»— спросили её глаза.

Варя обычно стыдила Симу за курение, прятала от неё папиросы. Сима хвастливо оправдывалась, что она в прошлом, когда отец был на фронте, а мать умерла, почти беспризорничала и что с неё многого спрашивать нельзя. «Наверно, из детдомов бегала, ужиться ни с кем не могла, — часто упрекала её Варя. Нашла чем похвастаться!»

— Что случилось? — спросила, не выдержав, Симч, откладывая книгу. — Уж не с мамой ли что? Письмо получила?

— Нет, — сказала Варя, сидя на кровати в унылой позе, тоже не раздеваясь.

«Вот ведь, оказывается, и друга настоящего у меня нет, поговорить не с кем, — думала Варя. — С Симой — не поймет, пожалуй, хотя и не любит Тамару. Несерьёзная, танцы одни на уме. Читает вечно ерунду и где достает только? Прошу: брось курить, так нет!..»

Сима вскочила с кровати, оттолкнула с грохотом ногой табуретку в угол и несколько раз обежала вокруг стола, надеясь погреться.

— Лентяйка Тамарка, никогда печки не топила, её ведь очередь. Варя, перестань глядеть на меня такими глазами, слышишь? — крикнула она. — Обидел тебя кто, что ли? Да скажи же! Я за дочь Марьи Николаевны и подраться могу…

«Вот у неё весь разговор; подраться», — с укором подумала Варя.

— Нет, ничего. Я просто не совсем здорова.

— Тогда ложись, — приказала Сима и, навалив на Варю всю одежду с вешалки, чертыхаясь, побежала в сарай за дровами.

Тамара пришла поздно. Сима, думая, что Варя спит, остерегалась говорить громко, только шипела на неё. Варя с чувством неприязни незаметно из-под одеяла наблюдала за Комовой, как она медленно раздевалась, долго причесывалась перед своим овальным зеркалом с ручкой. Затем, сняв замок с тумбочки, села есть.

Сима, завивая на ночь бумажками свои слегка намоченные волосы, покосилась на Тамару и громким шепотом заметила:

— И эту вонючую рыбу запираешь? Ах ты, жадина…

Крепкая на сон Сима быстро уснула, а Тамара, подойдя к Вариной постели, тронула девушку за плечо:

— Ты не спишь? Поговорить надо. В последней раз, — добавила она, придвигая стул и усаживаясь.

— Я думаю, нам говорить не о чем, — отозвалась Варя.

— Варенька, ты не сердись, — заискивающе сказала Тамара — Я погорячилась давеча в цехе. Ну, извини меня.

Все-таки мы с тобой дружили и дружить будем что нам мешает?

— Нет, Тамара, дружбы у нас с тобой не получилось и не получится, возразила Варя, в волнении приподнимаясь с подушки. — Мы по-разному понимаем дружбу. По-твоему, если дружишь — значит, сор из избы не выноси, так ты говоришь? По-комсомольски это? Нет, так комсомольцы не поступают. Они правды не боятся, а ты боишься!

— Значит, пойдешь на меня ябедничать Борису Шарову? грубо спросила Тамара. — Смотри покаешься!

«Ну, вот и все, завтра же попрошусь в другую бригаду, — размышляла Варя. — Хорошо бы все же с Симой в другое общежитие переселиться. Видеть Тамарку не могу!»

А Тамара взяла бумагу, чернила, села за стол писать что-то. Ноздри её вздернутого носа раздувались, щеки алели пятнами, перо так и скрипело по бумаге, разбрызгивая чернила.

«Заявление, наверное, пишет на меня, вперед забежать хочет, жалуется, — предположила Варя. — Ну и пусть: Москва слезам не верит!»

Глава 3

Коля Субботин посторонним глазам казался слишком уступчивым, мягким по характеру. Но таким он был только в мелочах. В вопросах же серьезных, принципиальных, как говорил он, Коля никому не уступал. За го и к себе был предельно строг. Встававший перед ним, как живой, образ Чернышевского, биографию и труды которого Коля с жадностью читал, словно убеждал его в том, что можно от природы быть мягким, застенчивым, угловатым человеком и вместе с тем настоящим революционером. И Коля, не сознаваясь себе в этом, вынашивал в душе пленительный образ человека, на которого старался походить и в большом и в малом.

Звонок Бориса Шарова с просьбой зайти к нему в комитет комсомола по поводу заявления Комовой (а о чем заявление, он не сказал) встревожил Колю. Он терялся в догадках, о чем могла писать Комова и почему она ему, комсоргу цеха, ничего не сказала, а сразу пошла в комитет?

Утро было солнечное, тихое. В сквере сметенные в кучу опавшие листья с лип издавали чуть уловимый аромат грибов. Потянуло за город, на дачу, побродить по лесу, попрощаться с осенью. Это можно будет сделать сейчас, пока из-за ушибленного ключом пальца он пользуется больничным листом; позднеё едва ли вырвешься из жесткого, поделенного между заводом и вечерней школой распорядка времени, которым он ограничил себя с последнего безалаберно прошедшего выходного дня.

Борис Шаров увидел Колю из окна и встал ему навстречу: плечистый, стройный, с юношески тонкой-фигурой. На худощавом лице его умно и приветливо светились пепельно-серые глаза.

— Раздевайся и садись, — пригласил он Субботина. Был один из тех ранних утренних часов, когда в комитет еще не заходили посетители; стулья симметрично расставлены по стенам, угол ковра на полу не сбит, и в ракушке-пепельнице ни одного окурка.

— Ну, как палец? — спросил Борис, подходя к столу и вынимая из папки какую-то бумагу. — Слушай, Николай, ты хорошо знаешь Комову? Хотя… ты ведь ухаживаешь за ней — значит, знаешь. — И он подал Субботину Тамарино заявление.

Коля вспыхнул и молча взял из рук Бориса бумагу,

«… Варя и Лева Белочкин… Нет, я не верю, что Варя могла увлечься им. И таким тоном написано…» — думал он читая, и рыжеватые брови его все болеё и болеё сходились над переносьем.

Борис следил за Субботиным. Он понимал его состояние, потому что сам, читая это заявление, был неприятно поражен. Судя по всему, Тамара оказалась орешком, который предстояло раскусить. Шаров восстанавливал в памяти свои встречи с Комовой. Она да правах бригадира часто выступала на собраниях, на заседаниях комитета, выступала стандартно, неинтересно, хотя в общем и правильно. Борис должен был признаться себе, что всегда питал против неё какое-то смутное предубеждение. А вот Коле она нравится! Но сейчас положение комсорга обязывало его быть совершенно беспристрастным.

Субботин прочитал и положил заявление на стол, посмотрел прямо в глаза Борису. Коля догадывался, что мог думать о нем Шаров. Ни это не смутило его — был занят мыслями о другом, болеё значительном для него теперь: знает ли он по-настоящему автора такого сочинения, как сразу спросил его секретарь? Нет но жалуй, не знает, а надо бы знать!..

— Вот и узнай, — пожимая на прощанье руку наказал Шаров.

Из комитета Коля не шел, а почти бежал. Ему но терпелось поскореё увидеть Тамару, даже не поговорить с ней, а просто увидеть. Как она могла, как поднялась у неё рука написать такое заявление?!

В огромном автоматно-токарном цехе с двойным светом было очень солнечно, будто весь воздух между ровными рядами станков пронизан мельчайшими золотыми искорками. Солнце играло на шпинделях, на остриях резцов, на готовых кольцах.

Пройдя на участок токарных полуавтоматов, Коля узнал там, что Варя Жданова не была в ночной смене, заболела, и что мастер вместо неё дал Комовой замену— Васю Короткого, белобрысого… с челкой, паренька очень старательного и тихого.