Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, ты! — услышал Добрята. — Я королевский граф Вульфион! Сдавайся, король! Или кто ты там на самом деле! Государь Дагоберт пощадит тебя, если ты покаешься!
— Не слышу! — проорал Добрята, наложив стрелу на тетиву. — Что ты там прохрюкал, кельнский хряк?
— Я тебе голову снесу, щенок! — проорал граф и вышел вперед из-за деревьев, окружавших дом. — Сдавайся, тебе говорят!
— Обязательно! — крикнул Добрята, а граф упал навзничь, когда наконечник стрелы с противным хрустом проломил ему переносицу. Он повернулся к Хрольфу и сказал:
— Готовься! Как первый приступ отобьем, притворись раненым и уходи в их лагерь. Потом делай, как я сказал.
— Живым брать! — проорал кто-то, а королевские лейды пошли вперед, прикрываясь круглыми щитами.
Впрочем, им это не слишком помогло. Первый ряд, который шел прямо на Добряту, в полной мере узнал, что такое воин степи. Круглые щиты не прикрывали ног, и воины повалились на землю, не дойдя до двери каких-то десять шагов. Они выли, по глупости стараясь вырвать стрелы, но сделали только хуже. В их руках остались древки, а наконечники застряли в ране, где теперь будут гнить месяцами. Не найти, никак не найти теперь железное жало, которое ушло глубоко в мякоть бедра. Крошечные окна, прорубленные высоко, под самым потолком, человеческое тело не пропустят ни за что. Тут, севернее Луары, зимы были суровы, а потому и окна делали маленькими, чтобы в холода закрыть их ставнями и забить каким-нибудь тряпьем.
— Парни, десяток франков нужно в дом пропустить, — скомандовал Добрята. — Мы их тут положим, а с ранеными Хрольф уйдет. Наше счастье, им велено меня живым взять.
— А на кой им это, король? — спросил один из воинов. — Подожгли бы дом, и все. Чего они возятся?
— Меня хотят заставить прилюдно от своего имени отречься, — усмехнулся Добрята. — Чтобы дети мои на веки вечные ублюдками самозванца были. А потом меня убьют, как последнюю собаку.
Клотильда и Мария родили месяц назад, почти одновременно. И теперь возникла еще одна проблема, такая обычная у королей франков. Мария родила дочь, а Клотильда — сына, еще одного Хильдеберта. И, как водится в славном семействе Меровингов, старший сын от второй жены никогда не уступит первенства тому, кого позже родит жена венчанная. Впрочем, до этой вражды еще надо было дожить. Оспа и чума гуляли по просторам Галлии, собирая свою кровавую жатву, а королевские наследники умирали точно так же, как вечно голодные дети крестьян-литов.
Франки отступили, чтобы посовещаться. Воющих от боли лейдов утащили в лагерь, который был где-то в сотне шагов. Оттуда неслось ржание коней.
— Сейчас пойдут! — скомандовал Добрята. — Копья готовим, парни! Я стрелы поберегу пока. Пригодятся еще.
Любая вилла того времени была небольшой крепостью. Толстые стены не имели окон снаружи, а простая, и на редкость непритязательная архитектура поздней Империи служила скорее безопасности хозяев, чем ублажала их чувство прекрасного. Высокие материи отходили на второй план, когда набеги франков и алеманнов чередовались с вторжениями гуннов и готов. Единственные двери в дом вели прямо во внутренний дворик, атриум, где, как и водилось тогда, расположился небольшой бассейн, заполненный дождевой водой. Крытая колоннада шла по всему внутреннему периметру, защищая двери, ведущие в комнаты, от солнца, снега и дождя. Даже сжечь этот дом было непросто, ведь он был сложен из камня, а сохранившаяся с незапамятных времен черепичная крыша и вовсе не пропустит огонь.
— Первых пропускаем во двор! — сказал Добрята, отложив в сторону лук. Ох! Спасибо тебе, дядька Звонимир, за ту охоту, что загнала куда-то глубоко детские страхи. Двадцать кабанов сразил тогда копьем Добрята, переборов, наконец, тот ужас, что всегда внушал ему ближний бой.
Франки сделали выводы из произошедшего, и на приступ пошли, прикрытые до пят. Кто-то тащил дверь, снятую в соседнем сарае, кто-то вырвал кусок плетеной из ивняка изгороди. И все равно, они шли осторожно, опасаясь коварной стрелы бесчестного воина. Ведь все знают, что лук — оружие труса.
Крепкие двери из сухого до звона дуба затрещали под ударами топоров, а когда в полотне показалось лезвие топора, пробившее его насквозь, воины взялись за копья. Вот уже в дыру стал виден могучий, потный от усилия франк с рыжим хвостом на макушке. Это он прорубил тяжелую дверь.
— На! — азартно крикнул Хрольф, сунув в дыру копье. — Получи!
— А-а-а! Сука! — завыл франк, а топоры застучали еще веселее, только под удар больше никто не подставлялся.
Первым пролез в изрубленную дверь тот самый воин, который уже успел перевязать тряпицей вытекший глаз. Он заревел, как медведь и закрутил мечом, словно мальчишка деревянной палкой. Франк был на редкость могуч. Вслед за ним повалили и другие, да только застряли в двери, где самый первый уже упал, раненый в ноги и изрубленный мечами воинов бургундского короля. Франки полезли один за другим, но в узком проходе они гибли, оставаясь в меньшинстве.
— Пошел, — кивнул Добрята Хрольфу. — Расскажешь все герцогу. Вдруг мы поляжем тут все до его прихода, поэтому передай ему слово в слово: «Виттерих! Тот человек должен знать, что я ни о чем не жалею. Я опять согласился бы. Спаси моих детей».
— А это чего значит, а? — наивно спросил Хрольф, который послушно повторил непонятные слова. — Я и не понял ничего, мой король.
— А тебе и не надо ничего понимать! — уверил его Добрята. — Просто передай то, что я сказал. Как отступать начнут, уходи вместе с ними. Только рожу погуще кровью измажь и плащ с убитого сними.
Так и получилось, и Хрольф в чужом плаще вывалился из ворот виллы, баюкая раненую руку. На него никто и внимания не обратил. Франки потеряли десяток человек, и теперь решали, что же им делать.
— Деревья рубят, король, — сказал Храмн, приложив ладонь к уху. — Ты лук далеко не прячь, они по крыше пойдут.
Храмн не ошибся, и примерно часа через три, когда франки вырубили длинные лесины, они полезли со всех сторон. Квадрат стен был взят приступом, и на кровлю вскоре залезли десятки воинов, балансируя на заросшей мхом черепице. Он стали по одному прыгать вниз, прямо на копья бургундцев.
— Суки! — Добрята пускал одну стрелу за другой, почти не промахиваясь. В дверях снова завязалась драка, только теперь и франки ударили в копья, заточив до игольной остроты длинные жерди. Воинов бургундского короля оттеснили внутрь, и в них полетели дротики, которые не могли пробить новгородский доспех,
