Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Четыре годика. Ее зовут Юйцзе — Яшмовая сестричка, а моего — Цзиньгэ — Золотой братец.
– Говорили, у господина Чжоу две девицы содержатся …
– Да, две молоденькие музыкантши, лет по шестнадцати, — отвечала Чуньмэй. –И капризные, как дети.
– И частенько к ним господин Чжоу наведывается?
– Да где ему, матушка, на них время выкраивать! Он и дома редко бывает. Все больше в отъездах. Нынче то тут грабеж, то там разбой. Эдиктом Двора на него столько обязанностей возложено! И местность охраняй, и водные пути инспектируй, и разбойников вылавливай, и пеших с конными обучай. Что бы только ни случилось, выезжать приходится. Достается ему!
Сяоюй подала чай.
– Матушка! — обратилась к хозяйке Чуньмэй после чаю. — Не могли бы вы прогуляться со мной по саду, посмотреть насыпную горку, возле которой жила моя госпожа?
– Дорогая моя сестрица! Что теперь осталось от прежнего сада и горки! После кончины хозяина некому следить за садом. Все запущено и приходит в ветхость. Развалилась каменная горка, засохли деревья. Я в сад и не заглядываю.
– Ничего! — не унималась Чуньмэй. — Я хочу посмотреть, где жила моя матушка.
Как ни отговаривала ее Юэнян, ей все-таки пришлось послать Сяоюй за ключами от сада и грота. Отперли садовую калитку, и Чуньмэй, сопровождаемая Юэнян и госпожой У Старшей, долго гуляла по саду.
Только поглядите:
Осыпались стены, покосились средь дерев террасы. Мох зазеленел на галерее расписной. На тропинках меж цветного камня пробилась нежно изумрудная трава. От горки осталась груда причудливых камней. Куда исчезли величавые утесы! В беседках на прохладных ложах от сырости истлели одеяла, сгнили окна, двери. Паук опутал шелковою нитью расщелину, ведущую в каменный грот. В пруду, где водилась рыба, теперь кишмя кишат лягушки. В беседке Спящих облаков себе ночлег нашли лисицы. Мыши заселили грот Сокровенной весны. Сюда, видно, никто не приходил уже не первый год. Тут, ясно, целый день витают облака.
Оглядела Чуньмэй сад и первым делом пошла к покоям Ли Пинъэр. В тереме наверху валялись поломанные скамейки, стулья и стол. Запертый на замок низ был пуст. Пол зарос бурьяном. В тереме ее бывшей хозяйки, Пань Цзиньлянь, наверху грудой лежали лекарственные травы и благовония, а внизу, в спальне, стояли только два шкафа, кровати не было.
– А куда же девалась матушкина кровать? — спросила гостья у Сяоюй. — Что-то ее не видно.
– Когда выдали замуж матушку Третью, ей и отдали, — пояснила горничная.
Тут к Чуньмэй подошла Юэнян.
– В свое время, — заговорила она, — когда выдавали замуж падчерицу, покойный батюшка отдал ей широкую кровать сестрицы Мэн. Потому-то когда настал черед выдавать ее замуж, мне пришлось отдать ей кровать твоей матушки.
– Мне говорили, — продолжала Чуньмэй, — что после кончины госпожи Симэнь кровать была возвращена вам.
– Из-за нехватки денег, — отвечала Юэнян, — пришлось продать за восемь лянов главе судейского приказа.
Чуньмэй кивнула головой, и ее засверкавшие, точно звезды, глаза оросились слезами. Она смолчала, но про себя подумала: «Да, моя матушка умела на своем постоять. Эту кровать она у батюшки выпросила. Как бы я хотела ее приобрести на память о моей хозяйке! Но она досталась другим». Будто нож полоснул по сердцу Чуньмэй.
– А где же кровать с перламутровой отделкой? — спросила она.
– Длинная история! — вздохнула Юэнян. — С кончиной батюшки у нас ведь одни расходы, доходов никаких. А раз дело встало, нет проку держать золото в сундуках. Жить было не на что, и пришлось продать.
– За сколько же продали?
– Всего за тридцать пять лянов.
– Только-то! — воскликнула Чуньмэй. — Жаль, жаль! Помнится, батюшке она встала в шестьдесят. — Если б знала, что вы продаете, я бы сорок лянов заплатила.
– Дорогая моя сестрица! — воскликнула Юэнян. — Так-то вот в жизни и бывает. Если бы знать загодя …
Чуньмэй и Юэнян вздохнули.
Тут за хозяйкой явился слуга Чжоу Жэнь.
– Батюшка просит вас не задерживаться, матушка, — обратился он к хозяйке. — Сынок плачет, вас зовет.
Чуньмэй поспешила в покои, а Юэнян велела Сяоюй запереть сад и тоже проследовала в гостиную. Там за ширмой с павлином и занавесками из лучшего шелка их ждал пиршественный стол, неподалеку от которого стояли певички. Одна держала инкрустированную серебром цитру, а другая — лютню. Юэнян пригласила Чуньмэй занять гостевое кресло на возвышении, но та пожелала разделить почетное место только с тетушкой У Старшей. Юэнян села за хозяйку. Подали вино, закуски, горячие блюда и сладости. Чуньмэй наказала слуге Чжоу Жэню наградить поваров тремя цянями серебра. Не описать всего обилия изысканных яств и золотом пенящихся вин!
Взметнулись над столом кубки, заходили чарки. Пир продолжался почти до самого заката, когда от начальника Чжоу прибыли воины с фонарями, чтобы сопровождать Чуньмэй. Но Юэнян никак не хотела отпускать гостью и позвала певиц. После земных поклонов они стали опять услаждать пирующих пением.
– Спойте для госпожи Чжоу что-нибудь получше, — наказала им хозяйка и велела Сяоюй наполнить гостье большой кубок. — Сестрица! Будьте любезны, закажите им что вам по душе, — обратилась Юэнян к гостье, когда перед той поставили кубок. — Пусть они усладят ваш слух, а вы выпейте, сестрица!
– Я больше не могу, матушка, — отвечала Чуньмэй. — Наверно, сын по мне соскучился там.
– Соскучился? — удивилась хозяйка. — За ним кормилицы посмотрят. Да и время еще есть. А ты, я знаю, пить можешь.
– А как зовут этих певичек? — спросила Чуньмэй. — Откуда они?
Певички опустились на колени.
– Меня зовут Хань Юйчуань — Нефритовый Браслет, — отвечала одна. — Младшая сестра Хань Цзиньчуань — Золотой Браслет. А ее зовут Чжэн Цзяоэр — Прелестница. Она племянница Чжэн Айсян.
– А вы знаете романс «Охоты нет мне брови подводить»? — спросила гостья.
– Да, матушка, извольте приказать, — отвечала Юйчуань.
– Тогда поднесите госпоже Чжоу вина и спойте, — распорядилась Юэнян.
Сяоюй без промедления наполнила кубок. Певицы заиграли — одна на цитре, другая на лютне — и запели:
Когда любимого забуду?Развеял ветер листьев груду.Весну не прожила — уж осень.Нутро не верит, неги просит.Сама, мерцая, таю свечкой,Пишу не пальцами — сердечком.Пишу не тушью, но слезами.Законно ль Неба наказанье?!
Чуньмэй осушила кубок, и Юэнян велела Чжэн Цзяоэр еще налить гостье вина.
– И вы, матушка, выпейте со мной, — предложила Чуньмэй.
Перед гостьей и хозяйкой поставили полные кубки. Певицы запели:
Ах, из-за тебя, мой сокол,я лишилась счастья.Над стрехой кричит сорокав слякоть и ненастье.Только встреч желанных срокине в сорочьей власти[4].Уготованы мне рокомгорести-напасти.
– Матушка! — обратилась Чуньмэй к хозяйке. — Пусть и тетушка У Старшая осушит кубок.
– Нет, ей столько не выпить, сказала Юэнян. — А чарочку она за компанию с вами пропустит.
Юэнян велела Сяоюй наполнить невестке маленькую чарку. Певицы запели:
Ах, из-за тебя, мой лебедь,я убита горем.Помнишь, крыльями на небемы сплетались в споре.Не любить мне, не лелеять,жду кончины вскоре.Солнце, слышишь мой молебен,день твой тенью чёрен.
Перед Чуньмэй стояла Сяоюй с большим кубком вина, и гостья велела ей выпить.
– Не выпить ей, — заметила Юэнян.
– Да она три таких кубка осушит, матушка, — говорила Чуньмэй. — Мы с ней бывало не раз пировали.
И Сяоюй поднесли кубок. Певицы запели:
Ах, из-за тебя, мой аист,высохла, поблекла.Провожаю птичью стаю,расстаюсь навек я.У одра любовных таинств —бесполезен лекарь.Жизнь расплавилась и таетв смертоносном пекле.Жили парой соловьиной,в облаке кружа.Небо пало слёз лавинойи земля чужа.
Почему, спросишь ты, дорогой читатель, Чуньмэй заказала именно этот романс? Да потому, что никогда не выходил у нее из головы исчезнувший Чэнь Цзинцзи, с которым она мечтала встретиться. А любовь к нему прочно укоренилась в ее сердце. Вот отчего она была так тронута пением и вздыхала. Ей было приятно задушевное исполнение певичек, которые так ухаживали за ней, называя ее матушкой, и старались как только могли ее ублажить. Она подозвала Чжоу Жэня, достала два узелка и велела слуге наградить певиц. Каждая получила два цяня серебра. Девушки положили инструменты и грациозными земными поклонами поблагодарили за награду.
Немного погодя Чуньмэй встала из-за стола. Юэнян не удалось уговорить ее посидеть еще. Чуньмэй откланялась и, сопровождаемая свитой и слугами с фонарями, за воротами села в большой паланкин. В малых носилках расположились горничные и служанки. Четверо слуг с фонарями сзади и спереди освещали путь, воины окриками отгоняли с дороги зевак.
