Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чувствуешь покой? — спросил я у Дрюни.
— В детстве родители водили меня в церковь на все праздники. Семейный ценности. Традиции. Никогда этого не понимал. Мне лишь хотелось играть в футбол с пацанами на площадке. А вид старинных храмов с золотистыми куполами вызывал внутри меня горечь и уныние.
— А теперь?
Дрюня ответил не сразу. Мы немного помолчали, вслушиваясь в шелест ветра, приносящего шум морских волн.
— Когда всё закончится, — сказал мой друг, — я построю свою церковь. Украшу стены красочными картинами и гобеленами святых, которые будут свисать до самого пола. Как и ты я тоже устал. Нам всем нужно отдохнуть. Духовно.
— Отдохнём, — прошептал я. — Война закончится, и отдохнём.
— Твои губы произнесли слово «война» с какой-то жуткой обыденностью. Это слово вселят страх в людские души, сводит с ума, обращает в бегство. А ты так спокойно это произнёс, что даже я испытываю страх.
— Мои родители не посещали церковь. И не водили меня по праздникам в храмы. К аромату ладана и дымке свеч я начал привыкать только с приходом войны в наш дом. Привычный мир дрогнул, вернув в наши руки и головы старые обычаи и традиции. Это так забавно. Люди вспоминали как нужно креститься. Батюшки прислушивались к пению местных старух и вторили им своим безмолвным шевелениям губами, так как давно всё позабыли. Забыли песни. Забыли молитвы. Забыли Бога.
— Ты не рассказывал мне о своём детстве, — Дрюня повернул ко мне голову и попытался прищурится.
Краешком глаза я видел его попытки залезть в мою душу, добраться до самого дна. Раньше ему всегда было плевать на наше прошлое, но сейчас, когда мы проделали столь сложный путь и чудом остались в живых, мой друг становится сентиментальным. В его глаза появляется мудрость и ответственность, делающая его чуть слабым.
— Как можно рассказывать о том, чего у меня не было. Детство… — я не хотел, но улыбка сама появилась на моём лице. — Но вот то, что будет впереди, — мы расскажем вместе.
— Мне с трудом верится, что твои уста могли произнести такое.
— Нам нужна армия, — сказал я. — Иного выхода нет.
— Ты хочешь обратить всех жителей каменного города в кровокожих? Ты хочешь из крестьян, женщин и детей сделать свою армию?
— Нет. Их обращение в кровокожих станет для них искуплением вины.
— Вины⁈ — бульканье, вырывающееся из глотки моего друга, заметно усилилось. — За что?
— Вчера я стоял в людской толпе, когда на площади казнили людей. Как думаешь, хоть каплю сострадания я ощутил? Переживание, или страх?
Дрюня молчал. Лунные глаза вперились в моё лицо, столкнувшись с неприятной истинной.
— Я ощущал каждого жителя, — продолжил я, — залез каждому в голову. И знаешь, что я там нашёл? Ненависть и злобу. Эти люди вызывают у меня лишь отвращение. Во мне вскипает гнев, и жажда наказать каждого за их деяния и мысли!
— Судьба этих людей незавидна, и они не виноваты в том, что с ними случилось. Многие годы они живут под гнётом жестокого узурпатора.
Я улыбнулся от наивности моего друга и тихо рассмеялся.
— Эти людишки приняли его, — сказал я, убрав с лица улыбку. — Пустили целиком в свои сердца. Пустили в свои души со всеми страхами и ужасами. Отдались ему со всеми потрохами и присягнули. Общество отравлено, все, до единого жильца. И у нас есть только одно противоядие — война.
— Твои рассуждения пугают меня, Червяк!
— Я дам шанс этому обществу очиститься…
— Ты не оставляешь им выбора!
— Ну как же не оставляю. Они либо умрут, либо уберегут свой город, очистят свои головы от грязи. Искоренят злость, и станут служить во благо человечества.
— Так нельзя.
— А как можно? Хочешь оставить их здесь, чтобы они со спокойной душой дождались армию кровокожих?
— Они могут уйти с нами!
— Куда? — спросил я, усмехнувшись. — Скоро вся эта земля истопчется пот топотом тысячи сапог кровокожих.
— Да откуда ты это знаешь?
— Там, на втором этаже, куда повёл меня Зико, мы нашли мужчину в возрасте. Он оказался отцом Зико. Мой вид его нисколько не напугал, его пугало другое. Пугало так, что воздух в комнате сотрясался от силы страха, опутавшего его душу. Самое страшное в жизни — понимание обречённости. Ожидание — ещё хуже. Страх холодил его кровь, и с каждой минутой ожидания его кровь лишь сильнее индевела. Гнус не будет церемониться, или заново воспитывать это общество. Своим появлением, своим вмешательством мы всем выписали смертный приговор.
— Почему? — булькнул Дрюня. — Какой смысл?
— Мы тут побывали. Мы принесли другой мир, показали его. Свергли старый миропорядок. Мы не лучше Гнуса, единственное отличие — у нас разный яд, которым мы отравляем умы слабых и беззащитных.
— Мы можем побороться за этих людей! Люди — это не какой-то расходный материал! Червяк, мы не можем так поступить. Твоё циничное решение погубит много судеб!
— Но спасёт гораздо больше. Дай этим людям возможность побороться за себя самим.
Тень в виде креста медленно переползла на деревянную стену позади нас. Независимо от того, какое будет принято решение, и тем более, какие последствия оно за собой потянет, тень в виде креста всегда останется чёрной. Меняется лишь окружение. Светло-оранжевый квадрат сменил тусклое серебро и осветил нутро церкви, дав нашим глазам возможно лучше разглядеть убранство.
Стены пусты, под деревянным сводом потолка — паутина. На огромной балке, пересекающей по всей длине церковь, теснились десятки гнёзд местных птиц. Только сейчас я заметил белый помёт, заливавший пол и спинки скамеек впереди нас.
С крыши донёсся писклявый щебет птенцов. Крылатая тень спрыгнула с балки и устремилась в разбитое окно в стене напротив, быстро разрастаясь до размера тепловоза. Мать улетела за пищей, сверкнув огромными крыльями на фоне просыпающегося солнца.
— Пойдём, — сказал я Дрюне, вставая со скамьи. — Пора будить народ.
Безлюдные улицы встречали нас тёплым ветром и тишиной, когда мы покинули церковь и направились в сторону башни Гнуса. С оружием у меня не было никаких проблем, можно было вырастить из ладони хоть сотню клинков, хоть тысячи топоров, но по силе оно и близко не
