Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, что самым ранним произведением, с которым имеет сходства «Бег иноходца», является песня «.Дайте собакам мяса…» (1965): «Ладно, я буду покорным — / Дайте же мне свободу!» = «Я согласен бегать в табуне, / Но не под седлом и без узды!». Однако в целом прообразом ситуации из «Бега иноходца» можно считать сюжет «Сентиментального боксера» (1966): «Противник мой — какой кошмар! — / Проводит апперкот» /1; 470/ = «Стременами лупит мне под дых»; «Но он мне в ответ, прохрипел, чуть дыша…» /1; 471/ = «Но не я — жокей на мне хрипит»; «И думал Буткеев, мне ребра круша» = «Он вонзает шпоры в ребра мне»; «В трибунах свист, в трибунах вой: / “Ату его — он трус!”» = «Мой наездник у трибун в цене»; «Противник Смирнов — мастер ближних боев» (АР-17-180) = «Крупный мастер верховой езды» (сравним также в черновиках «Песни про джинна», где этот джинн избивает лирического героя: «Он большой специалист — видно по нему!»; АР-9-107).
Еще одной предшественницей «Бега иноходца» является песня «Про любовь в Средние века» (1969), где лирический герой выступает в образе рыцаря, скачущего на коне, а в «Беге иноходца» он предстанет в образе лошади.
В ранней песне власть персонифицирована в образе короля и его «самого первого фаворита», а в поздней — в образе наездника: «Простите, сир, вы плохо знаете меня» (АР-3-48) = «Он не знает, что ему не светит» /3; 535/; «И пошутил: “Пусть будет пухом вам земля!”» = «Он смеется в предвкушенье мзды»; «Сегодня рыцарский турнир, / Сегодня я для всех кумир» (АР-3-46) = «Скачки Я сегодня фаворит. / Знаю, ставят все на иноходца» /2; 267/; «Но мне сегодня наплевать на короля!» = «Мне сегодня предстоит бороться».
И в концовке обеих песен говорится о ярости врагов героя, одержавшего победу: «Король от бешенства дрожит, / Но мне она принадлежит» = «Я пришел, а он в припадке бьется» (АР-10-54). Между тем герой не хотел принимать участие в турнире и в скачках: «Но сам король — лукавый сир — / Затеял рыцарский турнир. / Я ненавижу всех известных королей!», «Нет, не будут золотыми горы! / Я последним цель пересеку, / Я ему припомню эти шпоры — / Засбою, отстану на скаку!».
В первом случае герой ненавидит короля, вынудившего его принять участие в турнире, а во втором — жокея, который также вынуждает его участвовать в скачках, и поэтому называет жокея своим врагом: «Что со мной, что делаю, как смею? / Потакаю своему врагу! / Я собою просто не владею — / Я прийти не первым не могу!».
Обе эти ситуации восходят к «Песне самолета-истребителя» (1968), где лирический герой в образе самолета также был вынужден подчиниться приказу летчика, которого он ненавидит: «Но снова приходится слушаться мне, / И это — в последний раз», — и радуется, когда того убивают: «Убит! Наконец-то лечу налегке…».
И в «Песне самолета-истребителя», и в песне «Про любовь в Средние века» герой вынужден убивать своего противника: «В этом бою мною “юнкере” сбит, / Я сделал с ним, что хотел. / А тот, который во мне сидит, / Изрядно мне надоел», «Чужую грудь мне под копье король послал. <.. > Вот хлещет кровь его на стебли ковыля».
Самолет не хочет участвовать в битве и говорит: «Вот сзади заходит ко мне “мессершмитт”. / Уйду — я устал от ран», — а иноходец не хочет участвовать в скачках: «Мне набили раны на спине». В том же 1970 году эти раны будут упомянуты в «Балладе о брошенном корабле» и в наброске «Как заарканенный…»: «Так любуйтесь на язвы и раны мои!» /2; 270/, «Трижды пораненный, / Дважды представленный» (АР-10-62). Процитируем и один из набросков 1969 года: «Заживайте, раны мои, / Вам два года с гаком! / Колотые, рваные, / Дам лизать собакам» /2; 597/.
Таким образом, в «Песне самолета-истребителя» и в «Беге иноходца» враг героя персонифицирован в образе его двойника (в первом случае — это «тот, который во мне сидит», а во втором — фактически «гот, который на мне сидит»), а в песне «Про любовь в Средние века» — в образе короля, то есть образ врага здесь является еще более «внешним» по отношению к герою, чем в том же «Беге иноходца».
И самолету, и иноходцу враг не дает покоя: «Но тот, который во мне сидит, / Я вижу, решил — на таран!» = «Но наездник мой всегда на мне, / Стременами лупит мне под дых». Такая же ситуация представлена в «Охоте на волков» и в «Затяжном прыжке»: «Гонят весело на номера», «Я попал к ним в умелые, цепкие руки: / Мнут, швыряют меня — что хотят, то творят! / И с готовностью невероятные трюки / Выполняю я, как акробат» /4; 279/. Во всех этих произведениях власть — как «внешняя», так и та, что находится «внутри» героя (назовем ее негативным двойником), — толкает его на действия, которые ему не хочется совершать.
Поэтому двойник героя характеризуется им абсолютно одинаково: «Он рвет на себя, и нагрузки — вдвойне. / Эх, тоже мне — летчик-ас!» = «Мой наездник у трибун в цене, — / Крупный мастер верховой езды».
Вообще тема негативного двойничества, подобно оппозиции Я — власть, зачастую сводится у Высоцкого к противостоянию Я-Он.
Вот борьба с внутренним двойником: «А тот, который во мне сидит, / Изрядно мне надоел!» /2; 87/, «И я борюсь, давлю в себе мерзавца» /2; 186/, «Я весь матч борюсь с собой» /3; 64/, «Но я себе мгновенья не прощу, / Когда меня он вдруг одолевает» /5; 226/. А вот борьба с внешним негативом, который часто является персонифицированной советской властью: «Но понял я: не одолеть колосса» /3; 143/, «И не волнует, кто кого — он или я» /3; 121/, «Он сдавил мое горло рукой» /3; 112/, «Он, потрудясь над животом, / Сдавил мне череп, а по^(^1^1…» /5; 78/, «Он вонзает шпоры в ребра мне» /2; 267/, «Вот дыра у ребра — это след от ядра» /2; 271/, «Когда давили под ребро..» /5; 77/, «Но думал Буткеев, мне ребра круша…» /1; 199/, «Я хорошо усвоил чувство локтя, / Который мне совали под ребро» /5;
