Дар или проклятие - Евгения Горская

Есть не хотелось, но он поставил чайник и заглянул в холодильник. Ему предстоял долгий путь, и подкрепиться было необходимо. Что он будет делать один? Без нее?

Он заварил чай, сделал два бутерброда с колбасой, с трудом засунул их в себя, оделся, стараясь не шуметь, и, помедлив, заглянул в спальню.

– Я уеду по делам, вернусь завтра вечером. Ты звони, если что.

Жена молчала, и он еще потоптался в дверях.

– Ты не бойся, я сделаю все, как ты захочешь.

Она опять не ответила, и тогда Петр тихо вышел из квартиры, спустился пешком по лестнице – почему-то ждать лифта он не мог, сел в холодную машину, включил дворники, подождал чего-то и осторожно выехал на улицу.

Когда-то жена очень его любила. Петр не сразу это понял и очень удивился, все-таки он был самым обычным человеком, а она – богиней. Она вообще оказалась совсем не такой, какой виделась ему вначале. Он и сейчас не понимал, почему она производит впечатление равнодушной и высокомерной, на самом деле в ней не было ни того, ни другого. Он готов был любить Александрину любую, даже злую и неумную, только бы видеть рядом божественной красоты лицо, а она оказалась нежной, доброй и очень неуверенной в себе. Последнее было просто необъяснимо – ведь она вполне успешная женщина, очень умная и настоящая красавица.

Петр долго не мог понять, а потом поверить, что она ревнует его почти до потери рассудка. Сначала это показалось ему очень смешным и даже приятным, а потом стало сильно раздражать. Неужели она считает, что он способен мелко и пошло ее обманывать? Придумывать несуществующие командировки и совещания? Неужели она не понимает, что для него не существует других женщин? Почему она ему не верит?

Неожиданно ему сделалось зябко в машине с включенной печкой. Александрина не верила ему, потому что он всю жизнь ее обманывал.

Ему было страшно думать об этом, он включил радио, а потом выключил – раздражало.

Александрина ревновала его отчаянно, она как будто излучала страх и раздражение и как будто специально старалась сделать все, чтобы они не чувствовали себя счастливыми. А ведь она и не была счастлива, вдруг пришло ему в голову. Она не знала, как сильно он ее любит, потому что он никогда не говорил об этом. То есть он, как каждый муж, иногда говорил, что любит, особенно когда жена об этом спрашивала, но ни разу не сказал правды: он не может без нее жить, не может дышать, без нее он обречен на медленное умирание. Она ревновала и страдала, а он ничем ей не помог, только раздражался.

Особенно он разозлился на юбилее фирмы. Он тогда просто испугался, что она на потеху публике заплачет от злости, когда он курил с девчонками. Вообще на юбилее он был не в духе: все пришли без супругов, а он один, как дурак, с Александриной. Все понимали, что это их праздник, тех, кто работает, для кого фирма – часть жизни, а вовсе не семейное торжество. Все это понимали, а он вроде бы нет. Злиться нужно было на себя, а он разозлился на Александрину, которая вовсе не рвалась на этот корпоратив.

Ему опять стало зябко в теплой машине. После юбилея что-то пошло не так в их жизни. Александрина зачем-то начала без конца ездить к Марине, а он не придавал этому никакого значения.

Поезд подошел к станции точно по расписанию – в шесть тридцать. Наташа спустилась на хорошо освещенную платформу. Совсем рядом светилось огнями красивое двухэтажное здание вокзала. На перроне было холодно, дул ветер, не сильный, но какой-то промозглый. К тому же ее слегка познабливало – Наташа почти не спала ночью. Подхватив легкую дорожную сумку, в которую вчера наспех сунула тапочки и смену белья, она вместе с несколькими сошедшими с поезда пассажирами прошла через холодные вокзальные двери. Внутри помещение, казавшееся с улицы ярко освещенным, оказалось полумрачным и каким-то заброшенным. В углу примостился закрытый аптечный киоск, а рядом с ним буфет. Буфет работал.

– Хотите кофе? – приветливо спросила полная женщина за стойкой.

– Спасибо. Очень хочу. – Наташа огляделась – все приехавшие с ней пассажиры уже прошли через здание вокзала куда-то в городскую темень.

– В гости? – наливая горячей жидкости в пластиковый стаканчик, поинтересовалась буфетчица.

– Да. – Наташа достала из кармана бумажку с адресом Шуры. – Где Поселковая улица, не подскажете?

– Это рядом. Как из вокзала выйдете, направо и до конца. Как раз Поселковая начнется.

– Спасибо, – Наташа с удовольствием отхлебнула кофе.

– Может, покушать хотите?

– Нет, спасибо.

Калганова повесила сумку на плечо, сунула руки в карманы и вышла на мокрую привокзальную площадь. По сравнению с Москвой городок освещался плохо, но идти по полутемной дороге было не страшно. Словно здороваясь, закаркала проснувшаяся затемно ворона. Наташа покрутила головой, но ворону не увидела.

Поселковая улица действительно оказалась совсем рядом. Домики на ней стояли маленькие, частные, совсем деревенские. И ни одного человека. Правда, окна в домах светились, видно, вставали здесь рано, и от этого кривая улочка не казалась безжизненной.

Вчера родители удивили Наташу. Сначала ничего не спросили про Виктора, а потом, когда она позвонила уже из поезда, как само собой разумеющееся, без вопросов, продиктовали адрес Шуры.

Ее дом оказался точно таким же, как и остальные: маленьким, деревенским и очень уютным.

Наташа потопталась около калитки, потом отперла щеколду и по выложенной старой плиткой дорожке подошла к темной двери. Звонка не было, и она тихонько постучала в дверь.

– Открыто, – крикнул женский голос, и Наташа вошла в небольшую кухню.

Шура оказалась живой худощавой женщиной лет шестидесяти, коротко стриженной и с веселыми темными глазами.

– Здравствуйте. Вы Александра Михайловна?

– Наталья?! – помедлив, изумленно всплеснула руками женщина.

– Д-да… – удивилась Наташа.

– Зина! – Женщина взяла гостью за руку и повернула к неяркой люстре. – Ну вылитая Зина в молодости! Просто глазам своим не верю.

Она отступила на шаг, внимательно рассматривая Наташу, и засмеялась:

– Раздевайся. А меня зови тетей Шурой, как все. Раздевайся, я тебя сейчас покормлю, потом отдохнешь, устала небось в поезде.

– Спасибо. Да нет, не устала. – Наташа сняла куртку и сапожки и надела протянутые хозяйкой тапочки. – А можно мне в… тети Зинаиды дом?

– Обязательно. Это твой дом теперь. Только сначала позавтракаешь, – твердо заявила Шура. – Попозже пойдем, когда рассветет. Что нам в такую темень там делать? И на кладбище сходим. Ты надолго?

– Надолго не получится, работы много. После девяти дней уеду.

– Ты садись, садись, – подавая на стол большую тарелку с пирожками, говорила Шура. – Как чувствовала, вчера пирожков напекла. А что же ты одна? Без мужа?

– Я с мужем разошлась, – неожиданно призналась Наташа. Она вдруг почувствовала себя совершенно свободно с практически незнакомой женщиной.

– Другой? – внимательно глядя на нее, спросила Шура. – Или другая?

И опять Наташа легко ответила:

– Другая.

– Ну и леший с ним, – улыбнулась тетя Шура. – На твой век мужиков хватит. Вон какая красавица! Бери пирожки, Наташенька, они у меня неплохие получаются. Тетка твоя их всегда хвалила. А отец что же не приехал? Вроде собирался.

– Во вторник приедет. Они в Италии были. А в понедельник ему на работу нужно.

Пирожки действительно оказались вкусными и какими-то… знакомыми. Бабушка когда-то пекла такие же.

– Зина тобой очень интересовалась. Фотокарточки мне показывала, сначала ты маленькая, потом девушка уже.

– А откуда она их брала? – удивилась Наташа. – Она же с моими родителями… не хотела общаться.

– Не знаю, – задумалась Шура. – А спрашивать неудобно было. А что знаться с вами не хотела… Надо простить. Она такое горе пережила, не дай бог никому. Сына схоронить – страшнее ничего нет.

– Теть Шур, – отважилась Наташа, – а… что с ним случилось?

Соседка задумалась, как будто не зная, что сказать, и неожиданно предложила:

– Может, выпьем по рюмочке? У меня вино свое, рябиновое. Попробуй.

– Давайте, – согласилась Наташа.

Рябиновая наливка оказалась очень вкусной, терпкой, в меру сладкой.

– Зина трудную жизнь прожила. Муж умер, когда ей только тридцать пять исполнилось. То ли инфаркт у него случился, то ли инсульт. Пришел однажды с работы, лег отдохнуть и не проснулся. Муж у нее хороший был, Сергей Михайлович, начальником станции работал. Справедливый, люди его уважали. Зина потом еле оправилась, за месяц похудела так, что не узнать ее было. Но взяла себя в руки. Со временем любое горе проходит.

Шура вздохнула, убрала графинчик с наливкой в старинный, с цветными стеклами буфет и поставила греть чайник.

– Так что Колю она поднимала сама. Вот говорят, врачи мзду берут. У нас такого никогда не было. Может, кто и берет, а Зина – никогда. Она у нас главврачом в городской больнице была. Всегда всем помогала, в любое время, хоть днем, хоть ночью. Любили у нас твою тетку, Наташа. И врачом была настоящим, знающим, не то что некоторые. Соседка одна у нас все хворала, Зина сразу сказала, что у нее рак. А та не поверила, в Рязань ездила к специалистам. Там ей все диагнозы какие-то ставили, лечили-лечили, а потом все-таки признали – рак. Только поздно уже было, через три месяца схоронили. А начала бы сразу лечиться, глядишь, была бы и сейчас жива. Таких врачей, как Зинаида, днем с огнем не найдешь.