Первая экспедиция - Антон Первушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В зону отчуждения ЧАЭС биологи прибыли в марте 2006 года. Жили сначала в чернобыльской гостинице «Припять». В середине апреля, когда началась серия полевых экспериментов, переселились временно в палатки, поставленные на берегу пруда-охладителя. Радиофобией никто из членов группы не страдал, однако за набираемыми дозами следили тщательно.
Военные к тому времени угомонились, наступило затишье, хотя какая-то активность наблюдалась и у Саркофага, и в районе объекта «ЧАЭС-2», где располагалась загоризонтная радиолокационная станция советских времен. Свинцов сначала облегченно вздохнул, но потом, прислушиваясь к разговорам местных, понял, что затишье это перед бурей. Как и предполагалось, никто пока не собирался строить второй саркофаг — вместо этого военные затевали какой-то большой эксперимент с использованием сочетания советских и современных технологий. Благодаря утечкам информации удалось даже выяснить секретное название — проект «Дар». Свинцов еще со времен срочной службы привык с подозрением относиться к подобным названиям армейских проектов: дар, подарок — знаем мы их подарки, долбанут чем-нибудь с неба, вот вам и подарки. Очень не хотелось оказаться в роли мишени.
Виктор поделился своими опасениями с Болеком, но тот был поглощен мутациями нематодов и проигнорировал предупреждение. Тогда Свинцов, выгадав день, съездил в Киев и на «черном» рынке приобрел два пистолета Макарова с запасными обоймами — вооружившись, бывший охранник почувствовал себя гораздо увереннее.
Напряжения добавляло то, что у Болека с Ларисой наладился серьезный разлад, и они даже этого не скрывали. Наблюдать ссору друзей было неприятно. Лариса не истерила, не орала, не заламывала руки — она просто постоянно подтрунивала над Болеком, публично указывала на его мелкие ошибки, цеплялась и язвила. Болек некоторое время дулся, но потом не выдержал — стал огрызаться, громко требовать соблюдения рабочего регламента, срывать злость на подчиненных. А тут еще Привалов с деликатностью слона начал вмешиваться в эти разговоры, с ходу заняв позицию Ларисы. Свинцов был изумлен: похоже, этот жирдяй тоже неравнодушен к их единственной лаборантке — на что только надеется?…
Виктор начал злиться. В зоне назревало нечто плохое — он кожей чувствовал угрозу, растворенную в окружающем пространстве, а эти… интеллигенты устроили раздрай на ровном месте. Или они тоже чувствуют, но сказать не могут? Рациональное мышление не позволяет?…
Озабоченный происходящим Свинцов по вечерам прогуливался в окрестностях Биологической станции. Он и сам не смог бы сформулировать, что искал на зараженных территориях, какой указатель. Все было совсем не так, как ему когда-то мечталось. До космоса было далеко. Команда биологов выглядела совсем не теми людьми, с которыми он хотел бы работать до конца жизни. Зона отчуждения могла придать смысл его поискам, но и она не принимала Свинцова, подсовывая обманку вместо реального дела. Грусть и тоска.
Во время одной из таких прогулок Виктор столкнулся с заплаканной Ларисой. Она шла не разбирая дороги и едва не налетела на него.
«Стоять! — осадил он ее. — Куда прешь?»
Лариса остановилась, насупилась.
«Твое какое дело?» — спросила она.
Но Свинцов давно вышел из того возраста, когда его можно было смутить подобным вопросом.
«Тут тебе не парк культуры и отдыха. Вляпаешься в заразу, инвалидом станешь. Думать иногда надо!»
Лариса отвернулась, утерла слезы рукавом куртки, поправила волосы.
«Что у вас с Михаилом? — поинтересовался Виктор, который давно хотел вызвать его или ее на откровенность. — Почему лаетесь?»
«У нас с Михаилом ничего, — объявила Лариса. — Такое, знаешь ли, случается между мужчиной и женщиной: сначала все было, потом ничего не стало».
«Но вы живете в одной палатке…»
«Ты как маленький. Одно другому не мешает. Хочешь, с тобой буду жить».
Ее предложение, сделанное с горестной непосредственностью, ошеломило Свинцова.
«Ты… серьезно?»
Лариса повернулась к Свинцову, шагнула вплотную, обвила руками его шею. В сумраке близко- близко он увидел ее глаза, показавшиеся огромными и бездонными. И Виктор мгновенно утонул в этой бездонности.
Двое повалились на холодную траву, лихорадочно расстегивая одежду. Они яростно занялись любовью под темнеющим небом, в месте, пронизанном смертью и олицетворяющем смерть, — словно совершая какой-то древний и забытый языческий обряд, призванный искупить грехи отцов и дать начало новой жизни. А в пруде-охладителе громко плескались сомы.
Той же ночью, вернувшись на станцию, Лариса перенесла свои вещи в палатку Виктора. Два дня после этого он прожил словно в полусне — обращал, конечно, внимание и на злые взгляды Болека, и на завистливые вздохи Привалова, но для него все эти сопутствующие обстоятельства больше не имели значения — Виктор впервые по-настоящему влюбился и в полной мере наслаждался новым для себя состоянием, стараясь запечатлеть в памяти каждый вздох любимой женщины, перехватить поцелуем ее стон, отозваться на малейшее движение.
Но счастье продолжалось недолго — 12 апреля, в третьем часу дня, Чернобыльскую зону отчуждения накрыл Первый Выброс. Вся группа биологов должна была погибнуть там. Их спас Болек, который решил, несмотря на разногласия в команде, отметить День космонавтики и после обеденного перерыва собрал всех в вагончике станции. Откупорил бутылку дорогого шестилетнего коньяка, налил каждому по стопке и поднял тост за грядущую марсианскую экспедицию. И тут началось. За окошком вспыхнул яркий свет, вагончик встал на дыбы, все повалились друг на друга и на какое-то время просто отключились.
Первым очнулся Свинцов. Раскалывалась голова, саднило ушибленное колено, но в первую очередь он осмотрел своих товарищей. Вроде никто сильно не пострадал и рвотой не захлебнулся — все дышат, хотя и с трудом.
Потом Виктор распахнул дверь вагончика и не поверил глазам. Зона отчуждения необратимым образом изменилась. Молодая трава и кустарник превратились в серый пепел. Земля вокруг вздыбилась, разорвав асфальт, как бумагу. Вода в пруде-охладителе в буквальном смысле кипела, заливая дамбу. Со дна поднимались огромные пузыри — они мгновенно лопались, распространяя зловонный запах.
Свинцов посмотрел в сторону палаток. Неведомая сила, пробудившаяся в зоне, смяла их, разбросав нехитрые пожитки ученых в разные стороны. Недолго думая Виктор рванул к палаткам. Нашел свой рюкзак, лихорадочно вскрыл, запустил пальцы в самый низ, к потайному карману, нащупал сверток с оружием и облегченно перевел дух.
В этот момент со стороны Чернобыля в небе появился вертолет «Ми-24» с опознавательными знаками украинских ВВС. Свинцов начал подпрыгивать и махать руками, стараясь привлечь внимание пилота. Но тот проигнорировал сигналы, целеустремленно ведя «вертушку» к Саркофагу. А потом произошло нечто чудовищное — над четвертым энергоблоком беззвучно, но ослепительно полыхнуло, и вертолет превратился в огненный шар. Его обломки еще не достигли земли, а Виктор, подхватив рюкзак, бегом направился к вагончику Биологической станции. Ворвавшись, обнаружил стоящего на коленях Болека, который с ошалелым видом тыкал в кнопки мобильного телефона.
«Связь есть?» — тут же спросил Свинцов.
«Нет», — отозвался Болек пришибленно.
«Надо уходить! Черт-те что вокруг творится».
Это было бы самое разумное — уйти сразу. Но Болек проявил характер, уперся. Даже вид кипящего пруда-охладителя его не убедил. Даже вид догорающего вертолета. По мнению руководителя группы, нужно было спокойно дожидаться спасателей, ничего самим не предпринимать, пытаться установить связь. Виктор матерился, грозился, но оказался в меньшинстве. Его поддержала только Лариса, которая с женской прагматичностью сразу сумела оценить степень опасности.
Потом землю снова затрясло. Легкие толчки повергли ученых в панику, а когда все успокоилось, Болек заявил, что ему все ясно. О том, что Чернобыль находится в сейсмоопасной зоне, писали давно — из-за этого, мол, и Саркофаг трескается. А Болек еще по Кавказу помнит, что когда идет какой- нибудь обвал, то лучше не рыпаться, целее будешь. Наблюдаемые же в окрестностях последствия большого землетрясения указывают, что в других местах может быть хуже: трещины, провалы — зачем рисковать? Наверняка военные и службы спасения оповещены о происходящем, работа идет, и скоро мы увидим ее результаты.
Свинцов напомнил о взорвавшейся «вертушке». Болек отмахнулся и сказал, что вспышка Виктору привиделась со страху, а вертолет мог загореться по самым разным причинам. В первую очередь, сказал Болек, нужно проверить, не повысился ли фон, а потом сделать все для восстановления контакта, хотя бы одностороннего, с внешним миром. Фон замерили — он оказался в пределах допустимого, что утешало. Потом Привалов и Шурик-С-Цитатой засели над единственным имеющимся на станции радиоприемником, чтобы понять, почему он перестал что-либо принимать, а выдает только «белый шум».
