Черный археолог из будущего. Дикое Поле - Анатолий Спесивцев

Аркадий принял активное участие в бою, но на борт вражеской галеры вступил только после её захвата. По его же предложению, пять стругов изначально заняли положение вблизи каждой из галер и весь бой её обстреливали из гаковниц и ружей. Вплоть до захвата вражеского судна собратьями с других стругов. Вынужденные реагировать на вторжение абордажников, не сумевшие прийти в себя после адской какафонии, османы почти не отстреливались, давая возможность, в четырёх случаях из пяти, вести отстрел всех приходящих в себя. В результате чего большинство янычар очухалось уже в плену.

Пятый из «стрелковых» стругов получил сполна за все остальные четыре. Именно по нему дала залп галера, выбив пятую часть бывших в нём казаков и вынудив немедленно присоединяться к абордажу. Пока их струг не потонул. Успели, кстати, с большим трудом. Тростник, валом огораживавший борта, не сразу рассыпался и удержал наплаву полностью заполненный водой корабль.

Аркадий весь бой заряжал ружья для более метких стрелков. Врываться на вражескую галеру, когда там были ещё боеспособные янычары, для него было бы самоубийством. Клинком он владел ОЧЕНЬ условно. Его уже начали усиленно натаскивать бывший янычар и польский шляхтич, обучавшийся фехтованию в Венгрии и Италии, но до возможности защитить себя в бою холодным оружием ему было ещё очень далеко.

Бой показал высокую эффективность правильно применённой ракеты и бесполезность запущенной не вовремя. Что было решено донести до всех, кто в дальнейшем будет их использовать. Аркадий пообещал, что вскоре, к концу года, будет у казаков и куда более грозное, реально поражающее оружие. Да такое, какого ни у кого нет.

Помимо трофеев, казаки не скрывали своей гордости за освобождение множества пленников. Ведь на вёслах галер сидели пленники-христиане. Попаданец также испытывал чистые, незамутнённые радость и гордость, пока не увидел тяжело кашляющего, явно больного пленника.

«Туберкулёзник! Ёпрст! Нам здесь только эпидемии туберкулёза не хватает. Особенно если учесть, что люди постоянно перемерзают и плохо питаются».

Он подошёл к Ивану и, показав на больного, спросил: — Ты знаешь, чем он болен? Тот, посмотрев на указанного ему человека, посмурнел.

— Да, знаю. Не жилец он на белом свете.

— А то, что болезнь эта заразная и особенно хорошо цепляется к слабым, больным, раненным, недоедающим, знаешь?

— Догадывался. Только что здесь поделаешь? Не топить же их в море. Они то в своей болезни не виноваты.

— Не виноваты, согласен. Только и заражать наших, еще, слава богу, здоровых, тоже не годится. И они ведь не виноваты.

— Что ты предлагаешь?

— Собрать всех таких больных в одном месте. Сухом, тёплом, кормить их, по мере возможности хорошо. И агитировать… ну…то есть…уговаривать их отомстить за их мучения и погубленное здоровье. Не постесняться и внушить им такую идею. А при штурме Азова, напоить чем-нибудь укрепляющим и бросить в самое опасное место.

— На убой?

— Да! Если хочешь, на убой. Им всё равно не жить, так они хоть наших больных другими болезнями или сильно недоедавших, с собой на тот свет не прихватят. Вылечить то мы всё равно их не можем. Или, характерники могут?

На этот вопрос Иван ответил не сразу. Долго смотрел на то и дело заходящегося в тяжёлом приступе кашля человека, явно счастливого своим освобождением. Вздохнул.

— Нет, не умеем мы лечить чахотку. А в вашем времени умеют?

— Да, умеют. Но только все равно, всех вылечить не удаётся, очень уж болезнь тяжёлая. Главная беда при её лечении то, что сам больной должен многое делать. А много другого, например, пьянствовать, ни в коем случае нельзя.

— Ишь, ты! Что, в самом деле, нельзя и в рот брать?

— Да, причём целый год. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Ладно. Поговорю с атаманами, характерниками. Думаю, послушаем мы твоего совета. Хоть это, как-то… не по-людски.

— А, по-моему, как раз по-людски. Нельзя позволять уже мёртвым затаскивать с собой в могилы живых. Имей ввиду, что посуду после таких больных от заразы не отмоешь. Лучше выбросить. Или, долго-долго кипятить. С полдня, по-крайней мере.

Иван спор продолжать не стал, позже все рекомендации выполнил, но видно было, что полностью Аркадий его не убедил.

Приятным добавлением к победе для Аркадия лично стала добыча, что ему с захваченных кораблей причиталась. Среди турок оказалось несколько рослых янычар и один ага. Что существенно расширило его гардероб, а небольшая толика денег помогла разнообразить стол, избавив от ежедневного кошмара саломахи или щербы на суше. В морском походе, как выяснилось, казаки не брали с собой воды, а употребляли для восполнения влаги в организме именно доставшие Аркадия саломаху и щербу.

Политика, она и в XVII веке…

Черкасск, … 7146 года от с.м

Гонец появился на правом берегу Дона под ужин. Выкликнул с острова лодочника, переправившись, вытер насухо лошадей, переплывших реку вплавь вслед за лодкой, и направился к хате, где поселился Васюринский. Аркадий знал об ожидании гонца с Сечи. Случайно заметив его в связи с экспериментами по изготовлению гранат, двинулся за ним. Что-то ему подсказывало, что привёз гонец очень важное сообщение.

Хотя шёл Аркадий в нескольких десятках метрах сзади гонца, судя по мрачной роже Ивана, свою весть он ему выложить уже успел. Аркадий подошёл вплотную к другу и спросил вполголоса, хотя никого постороннего, кроме вымотанного вусмерть гонца, вокруг не было.

— Что случилось?

— Павлюк отказался отменять восстание.

— Совсем, или оговаривает как-то возможность отмены?

— Можно сказать, совсем. Я так понял из цидулы Трясилы. Подробнее расспрошу гонца после ужина. Пока все характерники, что сюда съехались, соберутся, он успеет поесть и немного передохнуть.

Прочитанное для совета характерников (в который, единогласно был включён и Аркадий) письмо Федоровича и рассказ гонца нового для попаданца не принесли. Было ясно, что долго лелеявший план большого восстания против панов Бут, отказываться от мечты не собирается. Все попытки объяснить ему обречённость его затеи, её вредность, наталкивались на стену непонимания. Не верил гетман посланцам, своим расчетам и надеждам доверял больше, чем предупреждениям и уговорам.

С добрый час совещание толклось на одном месте. Никто не хотел сказать вслух то, о чём надо было говорить. Что бы спасти тысячи повстанцев, которые напрасно погибнут в обречённом на поражение восстание, надо уничтожить гетмана. Попаданец считал, что ему, для войска запорожского всё ещё своего условно, такие вещи формулировать не по чину. Другие, вероятно, каждый по своей причине, тоже произнести роковой приговор не желали.

Нашёл выход всё-таки Аркадий. Вспомнил об обычае русской армии начинать обговаривание решения с младшего из присутствующих. И, рассказав об этом вкратце, предложил использовать его сейчас. Все, младшие Сирко и Богун неохотно, согласились.

Приговор все, без исключения, вынесли один. Смерть. А вот как её оформить, чтоб не расколоть окончательно и без того расколотое казачество Малороссии, думали и говорили полночи. Устраивать переворот было затруднительно. Войско только что вернулось из Крыма, из победного, совместно с крымским ханом похода против буджакских татар. Авторитет у Бута (Павлюка) был высок как никогда до этого. То, к чему он призывал, отвечало чаяниям большинства казаков.

Устраивать кампанию по разоблачению его ошибок и преступлений, пусть даже выдуманных? Так на это необходимо много времени, а восстание уже вот-вот начнётся.

Пристрелить его? Но он всё время окружён верными сторонниками, стреляющего поймают и ниточки потянутся к организаторам убийства.

В конце концов, решили кошевого отравить, одновременно распустив слухи об иезуитском следе этого преступления. Учитывая их репутацию, в такое было легко поверить. Отравы гетман тоже опасался, но своему, проверенному в борьбе с панами и татарами, такое провернуть было можно. Васюринский и ещё два характерника возражали против уж очень «иезуитского» способа убийства. Но эти возражения были отвергнуты большинством. Как и предложение Васюринского вызвать гетмана на дуэль. Большинство над этим примером лыцарства откровенно посмеялось.

Исполнителем решено было попросить стать, к величайшему удивлению Аркадия, самого Богдана Хмельницкого, на совещании не присутствовавшего.

— Он же, вроде бы, шляхтич? А тайное убийство…

— Среди иезуитов шляхты, в том числе самого высокого полёта, полным-полно. Когда надо или припрёт, и они умеют забывать про шляхетскую честь.

— Не все! — возмутился Васюринский ответу Жучилы, поражённого недавними испытаниями не так уж сильно и уже успевшего прийти в себя.

— Да никто и не говорит, что все. Но большинство, уж точно.