Эксодус (Книга 1 и 2) - Леон Урис

Рядом раздались вопли женщины; на нее бросились эсэсовцы, опрокинули на пол и подняли юбку; женщина, оказывается, пыталась спрятать ребенка.

- Направо... направо... направо... направо..., - то и дело приказывал врач.

Дов остановился перед столом. Врач поднял голову и посмотрел на него.

- Направо!

Дов состроил любезную улыбку.

- Вы, верно, ошиблись, доктор, - сказал он преспокойно. - Я специалист по подделкам. Распишитесь вот на этом листочке бумаги, и я вам это докажу.

Доктор ошеломленно откинулся назад. Хладнокровие Дова произвело на него впечатление; было ясно, что парень знает, что ему предстоит. Произошла небольшая заминка в однообразном шествии к смерти. Врач быстро принял решение, и на его лице появилась улыбка. Два эсэсовца схватили Дова и потащили его к двери.

- Подождите! - приказал доктор. Он еще раз посмотрел на Дова и велел ему подойти к столу. Мгновение он колебался: ясно, что мальчик пытается обмануть его. Он чуть не указал ему опять направо, но любопытство взяло верх. Врач быстро расписался на листочке бумаги.

Дов тут же сделал еще шесть штук подписей и протянул листок врачу.

- Какая из этих подписей ваша? - спросил он. Кучка эсэсовцев изумленно таращили глаза через плечо врача. Врач еще раз посмотрел на Дова, затем о чем-то пошептался с одним из эсэсовцев, который тут же отошел прочь.

- Становись вот здесь, - бросил врач Дову, указав место сбоку.

Дов стоял у стола и смотрел на обреченных, проходивших мимо. Он подсчитал, что они шли на смерть со скоростью четыре человека в минуту.

Дов посмотрел на эсэсовцев, на их дубинки, на их рычащих собак. Он смотрел на дверь справа и насвистывал песенку сквозь зубы.

Прошло пять минут. Казалось, конца не было плетущейся колонне.

Эсэсовец вернулся, а с ним еще один в чине офицера. Офицер долго смотрел на мальчика.

- Где ты этому научился? - коротко спросил он.

- В варшавском гетто.

- А что ты умеешь делать?

- Все. Паспорта, проездные билеты, любые документы. Все, что хотите.

- Следуй за мной.

Дов вышел в дверь налево. Когда он полез в машину, и его повезли в Освенцим, он вспомнил слова Мундека: "Хотя бы один Ландау должен уцелеть". Еще через несколько минут машина проехала через главные ворота Освенцима. Над входом в лагерь красовалась надпись: "Честным трудом ты добьешься свободы".

Главный лагерь был расположен в местности, утопающей в грязи. Один за другим шли деревянные бараки, разделенные высокими заборами из колючей проволоки, по которой шел электрический ток.

Этот бесконечный ряд бараков снабжал рабочей силой примерно тридцать трудовых лагерей, подчиненных Освенциму. Заключенные носили полосатую одежду, а на рукаве и на груди был пришит лоскут определенного цвета: у педерастов розовый, у проституток - черный, у уголовников - зеленый, у священников фиолетовый, у русских и у поляков - красный, у евреев же - традиционная шестиконечная звезда.

Дов получил в Освенциме еще один опознавательный знак: ему накололи номер на левом предплечье. Дов Ландау ходил теперь в полосатой одежде заключенного и был жидом номер 359195.

ЧЕСТНЫМ ТРУДОМ ТЫ ДОБЬЕШЬСЯ СВОБОДЫ. Дов Ландау отметил свой 14-ый день рождения в Освенциме, а подарком ко дню рождения была жизнь. В конце концов Дову повезло, так как среди десятков тысяч заключенных маленькая группа фальшивомонетчиков, в которую входил Дов, была самая привилегированная. Он и его группа должны были подделывать билеты достоинством в один и пять долларов для немецких шпионов, действовавших в странах Западной Европы.

Прошло некоторое время, и Дов все чаще задумывался о том, что, пожалуй, было бы лучше, если бы он погиб в Биркенау.

Заключенных держали впроголодь, заставляли работать до изнеможения, а спать им давали на тесных нарах всего пять часов в сутки. Свирепствовали эпидемии, людей пытали, заключенные сходили с ума; их избивали, над ними издевались, не было той жестокости, которой бы к ним не применили.

Каждое утро с петли снимали десятки людей, покончивших с собой. Многие прямо бросались на колючую проволоку, ища избавления от мук. Ни днем, ни ночью не прекращались пытки, и розги хлестали обнаженные ягодицы на виду у всех прямо на перекличке.

Кто попадал в штрафной изолятор, того сажали в темную одиночку, а кормили пересоленными овощами, чтобы измучить его жаждой.

В блоке номер 10 нацистские врачи Вирте, Шуман и Клауберг использовали человеческое мясо для своих "научных" опытов. Заключенный поляк, врач по профессии, доктор Владислав Деринг, кастрировал тысячи и тысячи заключенных по распоряжению немецких начальников, работавших над стерилизацией всего еврейского племени.

Вот чем был Освенцим, вот, какой подарок получил Дов ко дню рождения.

ЧЕСТНЫМ ТРУДОМ ТЫ ДОБЬЕШЬСЯ СВОБОДЫ.

"Хоть один Ландау должен уцелеть", сказал Мундек. Какой он был, Мундек? Он никак не мог вспомнить. Руфь или Реббека, или отец, или мать? Он совсем не помнил отца. Воспоминания становились все смутнее, пока не стерлись совсем. Он помнил только смерть и ужасы и просто не мог себе представить жизнь, где не было ни ужасов, ни смерти.

Прошел год. В Биркенау поезда приходили и уходили. Число тех, кто умирал в трудовых лагерях от болезней и голода, было почти такое же, как в Биркенау. И все-таки Дов упрямо цеплялся за свой инстинкт самосохранения и не умирал.

Даже в этом аду были некоторые светлые стороны. Был лагерный оркестр. Действовало лагерное подполье, и у них даже был радиоприемник. Даже здесь мужчина мог найти женщину.

ЛЕТО 1944-го ГОДА.

Освенцим был охвачен каким-то странным беспокойством. Дов часто видел в небе русские бомбардировщики, и тайный радиоприемник все чаще сообщал о немецких поражениях. Сквозь пытки и муки стал пробиваться слабый луч надежды. Каждая новая победа союзников ввергала эсэсовцев в какую-то безумную свирепость, и дело дошло до того, что заключенные стали прямо бояться известий о немецких поражениях. В Биркенау еще более усилили работу газовых камер, и они действовали теперь круглые сутки.

ОСЕНЬ 1944-го ГОДА.

Стало ясно, что гитлеровская Германия идет к поражению. Немецкую армию громили на всех фронтах. Но чем больше они терпели поражения на поле битвы, тем они становились кровожаднее и с тем большим наслаждением они убивали безоружных. Эйхман мобилизовал все силы на завершение своей программы геноцида.

ОКТЯБРЬ 1944-го ГОДА.

Особые бригады подняли бунт в Биркенау, в ходе которого они вывели из строя одну из печей. Каждый день происходили новые бунты. Члены "особых команд" все чаще хватали эсэсовцев и их собак и бросали их в печи. Под конец все бригады особого назначения были уничтожены и в Освенцим затребовали новых работяг. Прижатый к стенке, Эйхман все же ухитрился отправить 20 тысяч евреев, сливки европейского еврейства, находившиеся в привилегированном чешском лагере Терезине, в Биркенау на уничтожение.

Список евреев, умерщвленных в Биркенау все рос и рос, пока он не составил в круглых цифрах: около миллиона выходцев из Польши,

50 тысяч - из Германии, сто тысяч - из Голландии, 150 тысяч - из Франции, 50 тысяч - из Австрии и Чехословакии, 50 тысяч - из Греции, 250 тысяч - из Болгарии, Италии, Югославии и Румынии, и еще четверть миллиона - из Венгрии.

В этой дьявольской гонке, целью которой было поголовное истребление, все чаще и срочнее требовали еще и еще особые бригады.

НОЯБРЬ 1944-го ГОДА.

Фальшивомонетную мастерскую в Освенциме внезапно закрыли, и всех отправили в Биркенау для пополнения особых бригад.

Новая работа Дова заключалась в том, чтобы ждать в коридорах, ведших к газовым камерам, пока в камерах находилась очередная партия. Он и остальные члены бригады стояли в коридорах, пока не затихали предсмертные вопли и не прекращались бешеные удары жертв о стальные двери. Затем они выжидали еще минут пятнадцать, пока камеры проветривались. Лишь тогда открывались двери камер, и начиналась работа бригад. Крючьями и веревками Дову приходилось разбирать клубки сплетенных между собой рук и ног, вытаскивать трупы из камер и погружать на вагонетки для отправки в печь. После этого он возвращался в камеру, окатывал пол водой и готовил камеру для новой партии, которая уже ждала в раздевалках.

Целых три дня Дов работал на этой адской работе. Вся его энергия иссякла до последней капли, и его упрямая, неукротимая воля к жизни все больше и больше иссякала тоже. Дов чуть не падал в обморок от ужаса в ожидании того мгновения, когда откроются стальные двери камер и он вновь увидит на полу сплетенный клубок трупов. Он боялся этого мгновения больше, чем боялся чего бы то ни было в гетто или в каналах. Он знал, что недолго выдержит это адское зрелище.

И тут произошло что-то невероятное!

Немцы приказали разбить печи и взорвать газовые камеры! Союзные войска наступали с запада, а русские - с востока. Теперь нацисты делали отчаянные усилия, чтобы скрыть свои преступления. По всей Польше вскрывали рвы и разбивали в порошок кости убитых. Транспорт, в котором так отчаянно нуждалась армия, использовался для перевозки евреев в Германию.