Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе) - Рустам Гусейнов

Глава 14. НА ПЛОЩАДИ

Ветер усилился. Кроны тополей во дворе кренились и ходили волнами. В сиреневых всполохах то и дело видны становились низкие тучи. Над Зольском шла гроза.

У выхода со двора прямо перед Верой Андреевной оказались вдруг Паша и Надя. Они брели домой под проливным дождем. У Нади над головой был Пашин пиджак, Паша был в насквозь промокшей, прилипшей к телу сорочке.

Она споткнулась и едва не упала прямо перед ними.

- Паша, ради Бога! - закричала она, схватив его за руку. Ничего не спрашивайте! Бегите на Парадную площадь! Там этот мальчик - Шубин, Шубин! Ради Бога, Паша, бегите, бегите же!

Неизвестно, что понял он или предположил из крика ее. Но, посмотрев ей в глаза, он развернулся и побежал, побежал очень быстро.

- Надя, простите, я потом объясню, - несколько секунд еще она стояла, глотая воздух. - Там беда! Беда! - выкрикнула она уже на бегу.

Молнии рвали черное небо над городом, дождь хлестал по раскисшей земле злыми косыми струями. В первую же минуту Вера Андреевна разбила босые ступни о невидимые в лужах камни. Дыхания своего она не знала и не умела рассчитать, поэтому очень скоро почувствовала, что задыхается и готова упасть. На бегу она беззвучно плакала, закрывала глаза и запрокидывала голову. Уже на Валабуева Паша далеко опередил ее. Свернув на каменную мостовую Советской, она едва могла различить фигуру его сквозь дождь. Через минуту он исчез в коротком переулке, ведущем к Парадной площади, и на одно мгновение вдруг ощутила она себя одиноко и неприютно - в пустынном городе, среди дождя, в слезах. Раскачивались темные деревья вдоль улицы, в домах горело несколько окон, тускло светились редкие фонари. Хорошо знакомый манекен в витрине универсама, одетый в полосатую футболку со шнурком, с вежливо-настороженным лицом, со странно растопыренными руками и пальцами, косился ей вслед. Все это осталось в голове ее помимо мыслей - там, откуда берутся потом неясные воспоминания и сны.

Позади остались кинотеатр, подвальные окна библиотеки. Через минуту она свернула в безымянный переулок, и ей видна стала площадь.

На площади горели два фонаря - у дальнего конца, по обе стороны от деревянной трибуны. Фонари освещали огромный кумачовый транспарант. Черный силуэт колокольни с отбитым крестом вырос на мгновение в подожженном молнией небе позади транспаранта.

Вера Андреевна бежала теперь, не чувствуя ни разбитых ног, ни боли в груди. Ей видны становились силуэты под фонарем. Приближаясь, различала она, как неловко расставив ноги, откинув плечи назад, Паша стоит у трибуны и обнимает за колени детскую фигурку, словно бы подсаживая ее. И от фигурки наверх, к светильнику, уходит веревка.

И только уже возле самой трибуны, за громовым раскатом, за шумом дождя, услышала она вдруг высокий отчаянный детский визг. Сердце ее рванулось, дыхание кончилось, и она схватилась руками за край трибуны.

- Вера, да помогите вы! - кричал ей Паша.

Она отпустила мокрые доски, в глазах ее потемнело; делая шаг, она не знала, упадет сейчас или нет.

Белобрысая, с оттопыренными ушами голова Шурика повернута была набок. Лицо его целиком состояло из крика - из глаз и рта, раскрытого сверх всякой возможности. Паша держал его высоко ей трудно было дотянуться до шеи. Намокший узел оказался тугим, веревка не хотела выходить из него. Мальчишка визжал оглушительно.

- Держите вы! - приказал ей Паша. - Вот здесь. Да нет же, вот здесь! Крепче держите!

Она прижала к себе ноги Шурика ниже колен, и Паша отпустил. Мальчишка оказался страшно тяжелый. Он вцепился пальцами в волосы ее, и ноги его отчаянно дергались. Ей показалось в первую секунду, она не выдержит. "Господи, помоги!" - успела она простонать про себя.

Паша, обеими руками схватившись за петлю, с силою дергая в разные стороны, растягивал ее. Наконец, она прошла вкруг головы Шурика и заплясала в воздухе. Паша принял мальчика на грудь и опустил. В ту же секунду ноги Веры Андреевны подкосились сами собой, и она села на брусчатку. Еще какое-то время потом все происходило как бы не с ней.

Шурик задыхался, ревел и ладонями размазывал грязь по щекам. Паша, отпустив его, на секунду как будто потерялся, но потом схватил мальчишку за воротник и затряс, как куклу.

- Щенок! - крикнул он ему прямо в лицо. - Шутки вздумал шутить?! Вы представляете, Вера, он на краю трибуны стоял с веревкой на шее - дожидался. А когда меня увидел, сиганул.

- Вовсе я не дожидался, - всхлипывал Шурик. - Я... я веревку не мог... Я не нарочно, Вера Андреевна!.. Я не буду... Я не буду вам ничего!.. Вы... Вы...

- Что я?!

- Вы знали, почему я с Игорем подрался. Вы все знали, все знали!

- Ну и что?

- Вы знали, что мой отец не виноват! Знали, знали! Его товарищ Орджоникидзе хвалил. Вы знали, а справку подписали!

- Не болтай ерунды!

- Я вас ненавижу! Я вам не буду ничего... Я только Вере Андреевне!

Он принялся изворачиваться, вырываться, ударил Пашу по рукам.

- Пустите! Я вас ненавижу! Я вашего Игоря еще побью!

Он вырвался, наконец, и отскочил в сторону.

- Побью, побью! Вера Андреевна, он все знал, все знал!

Похоже было, он собрался удрать.

- Шурик, подойди ко мне, - попросила она. - Пожалуйста, подойди!

Не сразу, но он подошел, встал рядом, она взяла его за руку и вдруг он снова заревел в голос.

- Ну, все уже, все. Не надо, - говорила Вера Андреевна, прижимая его ладонь к лицу, и сама тоже плакала. - Скажи, ты где живешь сейчас?

- У... у тетки.

- Где это?

- Я не пойду туда! Нет, нет, я не хочу!

- Хорошо, конечно, - сразу согласилась она. - Будешь ночевать сегодня у меня - ладно? Только надо ведь предупредить ее. Она уже тебя, наверное, ищет.

- Не ищет она, ей все равно. Я часто не ночую... Вера Андреевна! Я не нарочно!.. Это неправда, что он говорит. Честное слово! Я же не думал... Я веревку не мог забросить.

- Да, да, конечно, я это знаю. Мы обо всем поговорим с тобой. Теперь все будет хорошо.

Она плакала, гладила его по голове и видела, как через площадь вприпрыжку ковыляет к ним Аркадий Исаевич.

Она хотела было встать, но не смогла. Кружилась голова, и ноги ее были ватными. Она только села иначе. Паша отошел в это время к другому краю трибуны и что-то осматривал там.

- Господи, господи! - задыхаясь, бормотал подбежавший Аркадий Исаевич. - Вы успели. Ну, слава богу, слава богу! Я бы себе не простил, Вера, никогда не простил бы. Столько времени языком чесать, а письмо в кармане... Вы правы, мы только и делаем что болтаем, только и можем, что языком! Все мы одинаковы... Но вы успели.

Она сумела даже удивиться немного - не слышала никогда, чтобы Эйслер изъяснялся столь бессвязно. И как-то это помогло ей самой собраться. Она подумала вдруг, что не стоит им возвращаться домой всем вместе - Эйслеру, Паше и Шурику - все возбуждены, что-нибудь может выйти нехорошее.

- Шурик, - сказала она. - Это Аркадий Исаевич, мой сосед, да ты его знаешь. Вы сейчас идите домой, поставьте чаю. И я тоже скоро приду. Мы обо всем с тобой поговорим еще. Ладно? Ты можешь жить у меня сколько захочешь. Мы обо всем, обо всем с тобой поговорим теперь.

Он плакал.

- Ну, идите, - повторила она и подала его руку Аркадию Исаевичу.

Эйслер и сам казался сейчас ребенком. Так был растерян и, кажется, с трудом понимал, что требуется от него.

- А вы что же? - спросил он.

Паша в это время, обойдя трибуну, проверив, по-видимому, не осталось ли от Шурика каких-нибудь следов, встал под фонарем и озабочено смотрел на веревку. Аркадий Исаевич, кажется, только теперь заметил его. Он посмотрел еще поочередно на Веру Андреевну, на Шурика.

- Ну, пойдем? - спросил он его нерешительно.

Они повернулись и медленно пошли через площадь. Шурик продолжал всхлипывать, и пока не скрылись они в переулке, несколько раз оглянулся.

- Что теперь с этой штукой прикажете делать? - через некоторое время произнес Паша, не глядя на Веру Андреевну. Придется лезть.

Он подошел вплотную к столбу, потерев ладони, обхватил его и быстро полез наверх. Скоро он оказался уже возле светильника. Веревка упала в лужу. Соскользнув вниз, Паша поднял ее и принялся зачем-то распутывать узлы.

- Простудитесь, Вера, - сказал он, по-прежнему не глядя на нее. - Сядьте хотя бы на трибуну.

Было что-то странное и в словах его, и в том, что он делал. Ей казалось, все это совсем не подходит к месту. Ей хотелось посмотреть в глаза ему, но он не оборачивался.

"Почему он ни о чем не спросит? - подумала Вера Андреевна. - Ему не интересно, откуда я узнала о Шурике? Что ему эта веревка?"

- Паша, - позвала она.

- Что?

Ярко сверкнула молния над церковью, и на секунду она испугалась того, что хотела спросить.

- Паша, - повторила она. - Ведь отец его действительно, должно быть, ни в чем не виноват.

- Не виноват? - как будто удивился он, но опять не посмотрел на нее и даже не обернулся. - Я сам читал его показания.