Профессор бессмертия (сборник) - Алексей Апухтин

Такие мысли проносились в голове Сухорукова, когда он очнулся от своего крепкого сна в монастырской гостинице.

В радостном сознании своего спасения Василий Алексеевич встал сам с кровати. И ему было так приятно ощущение полной независимости, когда он вставал. Никого не нужно было звать, чтобы поднимать его, помогать ему.

Сухоруков подошел к комоду, над которым висели монастырские часы, отчеканивавшие медленными взмахами своего маятника несущееся время. В комнате уже начинало темнеть. «Да ведь скоро сюда, в гостиницу, должен прийти отец Владимир!» — вдруг вспомнил Сухоруков. Он начал внимательно вглядываться в стрелки монастырских часов и сквозь наступающую темноту увидал, что часы показывали около девяти. Сухоруков позвал Захара и сказал, что надо принять отца Владимира, приготовить чай. Захар принялся хлопотать — зажег свечи, побежал за самоваром и посудой. Василий Алексеевич смотрел, как быстро все это делал Захар. Старый слуга точно помолодел после всего того, что сегодня произошло с барином.

Пришел отец Владимир. Василий Алексеевич не знал, как его принять, куда усадить, как выразить ему свою радость.

У них завязалась беседа, и первое, с чего начал Сухоруков, это — стал расспрашивать о Митрофании. Он просил отца Владимира дать жизнеописание святого. Он, Су-хоруков, о жизни св. Митрофания, к стыду своему, ничего еще не знает. На это отец Владимир отвечал, что, к сожалению, нет обстоятельного изложения жизни угодника. Никто из ученых над этим еще не поработал, но что он лично ознакомился с некоторыми оставшимися письменными памятниками, касавшимися жизни Митрофания. Памятники эти характеризуют великую твердость Митрофания в деле веры. Митрофаний боролся даже с Петром Великим в тех его новшествах, которые могли оскорблять христианские верования нашего народа.[19] От самого Митрофания осталось только два письменных труда — это его синодик и завещание. Отец Владимир познакомился с ними по тем рукописным копиям, которые имеются в их монастырской библиотеке. Он внимательно читал синодик; там есть интересные заметки святого. Читал он и завещание. Из этих памятников видно, что Митрофаний был горячим проповедником любви христианской, и, что особенно интересно, любовь святого распространилась не только на живых, но и на умерших. Любимой его молитвой была молитва за умерших. По словам отца Владимира, Митрофаний был проникнут непрестанным сознанием кратковременности человеческой жизни, убеждал всех каяться и готовиться к жизни вечной — готовиться в борьбе со своими злыми страстями. Не сомневался святой, что жизнь вечная будет дарована тем, кто себя переработает в истинного христианина. «Мне особенно запомнилось, — сказал отец Владимир одно изречение Митрофания в его завещании: „Мы же, братие, — пишет там святой, — возведем очи свои на небо и покажем друг другу любовь совершенную и подадим лежащему свои руки на помощь и поможем отшедшим жития сего прежде времени“, то есть поможем нашими молитвами тем, кто ушел в тот мир, не приготовившись по страстям своим к высшей жизни, поможем тем, кто не успел покаяться и переработать себя, почему им придется страдать за это в мытарствах».

— Вот и вы теперь, как один из многих, исцеленных Митрофанием, — сказал отец Владимир, — и вы теперь должны покаяться в своих грехах, должны положить начало в стяжании себе жизни вечной, которая уготована праведным людям, и вам не мешало бы начать это великое дело в нашем монастыре, начать здесь с того, что у нас поговеть и причаститься великих Христовых тайн…

Прошла минута молчания. Василий Алексеевич ничего не отвечал на призыв отца Владимира причаститься у них в монастыре.

— Вы давно уже не приобщались Тела и Крови Христовой? — прервал наконец молчание Сухорукова отец Владимир.

— Я не верю в это таинство, — сказал на это не без усилия Василий Алексеевич.

Отец Владимир с удивлением посмотрел на Сухорукова.

— Простите, батюшка, за резкую откровенность, — продолжал Сухоруков, — но я не хочу вам лгать. Не для того исцелил меня Митрофаний, чтобы я вас обманывал…

— Вы не верите в святое причастие?! — ужаснулся отец Владимир.

— Что делать! Не верую и не могу веровать, — отвечал Сухоруков. — Вера есть дело свободное. А не верую я потому, что и Христа за Бога не признаю…

— Что вы?! Что вы?! — чуть не вскричал отец Владимир. — Что вы говорите?!

— Не виноват же я в том, что у меня этой веры нет, — запротестовал Василий Алексеевич. — Надо сначала убедиться, чтобы поверить. Ведь и Фома неверный, по вашей даже легенде, имел право не верить, пока не убедился… Вот в Митрофания я уверовал, потому что почувствовал его божественную власть, когда я, больной и измученный, стоял перед его мощами, когда меня словно ошеломило всего, ударило в меня страшной живой силой от святых его останков… Ведь что там ни говорите, а Христос так далек от всех нас… Почти две тысячи лет прошло после его смерти. Во всей его жизни столько невероятного; невольно закрадываются разные сомнения о том, не представляют ли все эти сказания о Христе красивую обольстительную сказку, навеянную на людей их же воображением… Ведь в жизни Христа столько легендарного!.. Прочтите-ка, батюшка, Вольтера — что он пишет о разных россказнях и суевериях людей…

Отец Владимир был совсем поражен речами Сухорукова. Он не знал, что ему отвечать и как возражать. Отец Владимир не был силен в религиозной философии; это был, что называется, рядовой иеромонах. Он чувствовал всю неправоту, все заблуждение Василия Алексеевича, но спорить ему было не под силу.

— А в Митрофания я верую всем сердцем моим, — продолжал высказываться Василий Алексеевич, — он, несомненно для меня, живет в ином, неведомом нам, высшем мире… И оттуда, из этого мира, протягивает руку помощи исстрадавшимся людям… Христос же велик в Евангелии, в этом величайшем памятнике первых веков… Но памятник этот так далек от нашей настоящей жизни… И вы, батюшка, мне помогите… разрушьте мое неверие в Христа. Я сам бы хотел в него уверовать, но не могу… И меня от себя вы не отталкивайте и слов моих не пугайтесь…

— Я не могу вам помочь, — грустно сказал отец Владимир. — С вами мне не справиться. У меня такой силы нет. Я не старец, а простой монах. С вами старцу говорить надо… Ступайте к старцу. Тот вас убедит в великих истинах Христовых.

— К старцу? Кто это старец, о ком вы говорите? — перебил с живостью Сухоруков. — Познакомьте меня с ним, батюшка. Мне так нужно было бы поговорить с человеком, который наставил бы меня и не пугался бы, как вы, моих еретических мыслей…

— У нас в монастыре такого старца нет. Старцы не во всех монастырях бывают. Если вы хотите, я вам укажу такого старца, — объявил наконец, подумав, отец Владимир, — но старец этот живет не близко отсюда. Это будет по дороге в Москву. Недавно основалась там пустынь; зовут ее Огнищанской. В этой пустыни живет подвижник — отец Иларион; он из ученых и истинно святой жизни. Таких, как вы, он обращает к Христу. К нему и простой народ валом валит за помощью, и слава о нем идет большая… Он прозорливец и душу человеческую насквозь видит…

Хотя отец Владимир просидел у Василия Алексеевича недолго, тем не менее беседа его принесла свои плоды. Кончилась эта беседа тем, что Сухоруков решил завтра же ехать в Огнищанскую пустынь. Он будет в этой пустыни непременно, будет там говорить о своих сомнениях с отцом Иларионом. Он будет с ним советоваться, как устроить свою жизнь, будет просить наставить его в вере, будет говорить ему о том, что ему хотелось бы жить и умереть у мощей св. Митрофания, непрестанно ему молиться, искать у этого божественного человека своего спасения…

На следующий день Василий Алексеевич выехал из Воронежа в Огнищанскую пустынь.

Из расспросов у отца Владимира выяснилось, что эта пустынь лежала лишь немного в сторону от пути Сухорукова в Отрадное. Чтобы добраться до пустыни, надо сделать в сторону от знакомого уже тракта не более тридцати верст.

Василий Алексеевич ожидал, что все его религиозные сомнения разъяснит старец, этот прославленный подвижник, живущий в Огнищанской пустыни. «Если наше монашество, — думал Василий Алексеевич, — произвело такую громадную силу, как св. Митрофаний, то можно надеяться, что и этот старец, которого отец Владимир назвал прозорливцем, назвал человеком, выдающимся из всей монашеской братии, есть человек подобной же силы, той же высшей духовной сферы, к которой принадлежал св. Митрофаний, так чудесно исцеливший его от болезни. Старец этот скажет ему свое сильное слово, даст ему опору в вере, оздоровит мятущуюся душу, укажет ему путь его жизни. Ведь он, Сухоруков, так страстно желает встать на верную дорогу».

Из Воронежа в Огнищанскую пустынь Василий Алексеевич ехал более двух дней сначала на почтовых. Затем, чтобы добраться до пустыни от почтового тракта, где был поворот на проселочную дорогу, пришлось нанимать уже вольных ямщиков. Эта ближайшая к пустыни дорога была довольно тяжелая; ехать по ней в дормезе было затруднительно. Поэтому Василий Алексеевич решил оставить свой экипаж на почтовой станции, а по проселку ехать в наемном тарантасе.