Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы - Арсений Несмелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЗА 800 ВЕРСТ («Гор обугленные горбы…»)[175]
Легко обо мне подумай,Легко обо мне забудь
Марина Цветаева
Гор обугленные горбы,Мили — до самого близкого.Опрокинув розовые столбы,Закат море обыскивал.
Полосы меди отточеннойВыковал запада горн.Граниту наносят пощечиныМокрошлепающие ладони волн.
Облаков сквозные невода,Умирающая вода.
Туда — Камчатка,Киты, туманов молочный напор,Замшевая перчаткаНа распяленных пальцах гор.
Туда — зеленеющие пышноВулканические острова.Народ, подкрадывающийся неслышно,Убивая, говорящий вежливые слова.
Туда — зеленеющие пышно,Светящиеся духи, протяжный гонг.Гонконг,Слоны Сиама.
А в Москве светает.(Звонят ли в Москве колокола?)Первого трамваяГустаяГудит пчела.
Из переулка такого,Что знал — века,ЛомовикаПадающая подкова.
Ничего не знаю, какая вы!(Видел раз в двенадцатом году.)Переливчатые цвета и вы,Отраженная в голубом льду.
Поэтому какая у вас комната,Как вы открываете глаза?Я бы всё это мог выдумать (гном на то!),Но этого нельзя…
Ночь. Ветер. Знойный и ночью.(Летают светящиеся мухи.)Пляска шаркающих туфель волн.(Мои глаза электрически сухи.)Ветер. Прибоя и вой, и вол.
Сейчас поплыву, волной освечен,Буду клубить под собой межу.Вал, откатясь, обнажает плечиНе человеку уже — моржу.
Фыркаю. Камень схватил за спину.Солоны губы. Давай! Давай!И выгибают кошачью спинуВолны на каменный каравай.
Может быть, вглубь и торпедой до дна,Вытянув рук голубой бугшприт,Чтобы взорвать тот чертог подводный,Где фосфорический свет зарыт.
Верблюд в песчаном караване, яПокачиваюсь от ороби:Под грохотом завоеванияВсплывают голубые проруби.
А вы сейчас пьете чай,Прищуриваясь на строчки,И мне — от морей — различатьМаркизетовые цветочки.
Хорошо, что вы есть, что вашГолос слышен до океана,До страны, что живет, живаПо Евангелию Иоанна.
И стихи вам и петь, и вить,Их за тысячи верст не спрячете!Мне в ладони мои ловитьМетеоровые их мячики.
Я стою на огне росы,Я на берег себя причалил…(Вы станете — ну да, часы! —Ведь девятый у вас вначале.)
Ночь.
Субтропическая, синяя, жаркая.Как танцующие слоны,Шаркают волны.Волны,Отпрыгнувшей прочь,Голубоватый песок.
Ночь.
На мысокБерег хвост опускает драконий, иглистый —Шаткий от крена, —Парус контрабандиста.
Ветер. Прожектор. Сирена.
Дальний Восток. Бухта Улисс«Я одинок, без близких и друзей…»[176]
Я одинок, без близких и друзей,Целую очи моего искусства;Придет толпа — я говорю:«Глазей!» Придет поэт —«Товарищ, знаю вкус твой!»
А может быть, стихов из тысячиКремневых два бессонное терпеньеКладет в карниз — простые кирпичиСобора, загудевшего от пенья.
И голуби свистящий свой полетСмахнут с крыла и рядом заворкуют,Ведь сердце обреченное поет,Не требуя награду никакую.
САМОЕ ОБЫКНОВЕННОЕ («На Каланчевской пять, квартира три…»)[177]
На Каланчевской пять, квартира три,Жил человек. Труслив, к тому ж развязен.На желтом лбу его цвели угри,Воротничок всегда помят и грязен.
Но полночью пришел к нему Господь,Он милосерд, иль с неба видно проще, —И до утра, и до рассвета вплотьСияло в комнате, как в снежной роще.
И стало так. Он жил теперь в пустомПространстве рокота и вихревого гула,А по ночам беседовал с ХристомВ саду, у склона горного аула.
И раз Христос сказал, сияя весь(Они тогда к ручью сходили вместе):«Ошибся я, тебе бы жить не здесьИ не теперь, а лет назад на двести!»
И с Каланчевской пять, квартира триПоднял его и отослал в былое,И встретил он румяный свет зариВ избе, в скиту, в лесу у аналоя.
И память старца праведного чтим,Не ведая, не знающие крылий,Что вот прошел он спутником твоим,Что с ним вчера еще мы вместе жили.
ТУМАН («Глухое «у-у» закинуто протяжной…»)[178]
Глухое «у-у» закинуто протяжнойСиреной невидимки-маяка,И тяжело своей холстиной влажнойПовис тяжелый парус моряка.
Вершин расплывчатые очертанья,Долин дымящиеся закрома,Где спрятаны в скалистые гортаниПечами обогретые дома.
Где женщина, поджаривая рыбу,Смеется, к гостю повернув лицо,Где ночь, ворча, приваливает глыбуТумана на дощатое крыльцо.
За мглою — мгла! Сквозь острые проколы,Распластаны на замшевый экран(Подобие кровоточащих ран!),Огней разбрызганные ореолы…
Туман,Туман,Туман…
ГОЛУБАЯ КНЯЖНА («В отеле, где пьяный джесс…»)[179]
В отеле, где пьяный джессСгибает танцоров в дуги,Еще говорят прэнсессВ крахмальных сорочках слуги.
И старенький генерал(О, как он еще не помер)Рассказывать про УралСтучится в соседний номер.
И пища еще нежна,И вина сверкают, пенясь.И маленькая княжна,Как прежде, играет в теннис.
Но близит уже судьбаПростой и вульгарный финиш,Когда ты из Чосен-банкПоследнюю сотню вынешь.
И жалко нахмуришь бровьНа радость своих соседок…К чему голубая кровьИ с Рюриком общий предок?
Для многих теперь стезяЕдва ли сулит удачу.Мне тоже в Москву нельзя,Однако же я не плачу!
Но вы — вы ведь так нежныДля нашей тоски и муки,У вас, голубой княжны,Как тонкие стебли — руки.
И львы с твоего гербаНе бросятся на защиту,Когда отшвырнет судьбаПоследнюю карту битой.
И ужас подходит вплоть,Как браунинг: миг и выстрел…А впрочем, чего молоть:Сосед-то — любезный мистер!
«У причалов остроухий пинчер…»[180]
У причалов остроухий пинчерВодит нынче тоненькую мисс.Англичаночка, не осрамитесь,Не для шкуны же папаша вынянчил!
Рыжий боцман выплюнул табак,Рыжий боцман подмигнул подвахте:«Этакую ежели на бак,Ну-ка, малый, выдержишь характер?»
Хохотала праздная корма:«Не матросу сватать недотрогу!Глянь-ка, боцман, чертов доберман,Что ни тумба, поднимает ногу!..»
Лучший виски — уайтхорс виски:Белая лошадь, по-английски.
ПОЛКОВОЙ ВРАЧ («Умирает ли в тифе лиса…»)[181]
Умирает ли в тифе лиса,Погибает ли дрозд от простуды?Не изведает сифилисаДаже кот, похудевший от блуда!
Вы — шутник. Папироса во рту,Под большой электрической лампойОтмечаете люэс, ртутьИ ломаете горлышки ампул.
И на беглую спутанность фраз,На звенящую просьбу вопросаУлыбаетесь: «Даже Эразм —Роттердамский! —Немного без носу!»
УЗОРЫ ПАМЯТИ («Я пишу рассказы…»)[182]
