Филогенез - Алан Фостер

Чило смотрел на чудище, как завороженный. А сине-зеленое видение остановилось, посмотрело на свой приборчик, окинуло взглядом окрестности, снова покосилось на приборчик и потянулось назад, чтобы запихнутьего в карман на сумке, переброшенной через спину. Сумка была изготовлена из какого-то синтетического материала, незнакомого Чило. Достать до кармана передней, более короткой конечностью существо не смогло, поэтому переложило приборчик в одну из второй пары рук.

Потом оно приподнялось на четырех задних ногах, осмотрелось и зашагало дальше, в сторону дерева Чило. Монтойя понял, что если оно никуда не свернет, то пройдет как раз под суком, на котором он лежит. Чило распластался на ветке и полез в рюкзак за пистолетом.

И тут он вспомнил, где видел такое существо! В памяти смутно всплыла передача по трехмерке. Своей смутностью воспоминания были обязаны не столько расплывчатости изображения, сколько тому, что Чило был здорово не в себе, когда ее смотрел. Он тогда сильно надрался и пребывал в жуткой депрессии, что с ним частенько случалось. Но если он ничего не перепутал, эта тварь — представитель одной из нескольких разумных рас, с которыми человечество встретилось в космосе после того, как изобрело позигравитронный двигатель и стало совершать путешествия со сверхсветовой скоростью. Как же их звать-то? То ли дранксы, то ли дринксы… А-а, нет, транксы! Монтойя никогда особо не интересовался общепланетными, а тем более галактическими новостями, поэтому информация об инопланетянах хранилась в том дальнем уголке его памяти, куда он сваливал сведения, лично к нему не имеющие никакого отношения.

Пусть исследователи обнаружат еще хоть десяток новых разумных рас, даже сотню. Для Монтойи это не имело никакого значения, если он не мог извлечь из упомянутых рас непосредственной выгоды. Впрочем, в таком подходе к вещам он был не одинок. Большинство представителей человеческого рода считали, что вся материя, бытие и вселенная крутятся вокруг них самих, а потому не обращали особого внимания на все, не задевающее их интересы. Дальновидность, свойственная расе в целом, при ближайшем рассмотрении рассыпалась на миллиарды эгоцентричных составляющих, занятых исключительно мелкими повседневными заботами.

Впрочем, теперь вопрос инопланетных рас как раз непосредственно касался Чило. Он напряженно наблюдал за приближением инопланетянина, удивляясь плавным и в то же время каким-то судорожным движениям четырех задних ног, на которых тот передвигался. Какого черта один из этих тараканов шляется тут, в безлюдной чаще величайшего заповедника на Земле? Разве ему не полагается сидеть в каком-нибудь карантине, или на орбитальной станции, или, по крайней мере, в каком-нибудь месте вроде Женевы или Ломбока, где всегда тусуются дипломатические представительства?

Чило с беспокойством вглядывался в чащу, откуда вышел транкс, но там вроде никого больше не было. Конечно, рано было окончательно решать, но, насколько Монтойя мог судить, опираясь на свидетельство своих органов чувств, инопланетянин присутствовал здесь в одном экземпляре.

Пока Чило глазел на невиданную тварь, она вновь остановилась, чтобы оглядеться. Сердцевидная голова пришельца, такого же размера, как голова самого Чило, развернулась чуть ли не на сто восемьдесят градусов, в ту сторону, откуда урод появился. На фоне сине-зеленого экзоскелета сияли огромные тускло-золотые фасетчатые глаза, пронизанные алыми полосками. Усики, похожие на лишнюю пару пальцев, двигались туда-сюда, иногда вместе, а иногда в противоположных направлениях, исследуя окружающую обстановку.

Будь на месте вора кто-нибудь другой, более развитый и интеллектуальный, он бы, вероятно, удивился и обрадовался встрече. Но нервный, издерганный, подозрительный беглец хотел только одного: чтобы членистоногое чудище поскорей убралось куда подальше. Он провел слишком много времени в обществе тараканьих стад, его несколько раз жалили скорпионы и много-много раз кусали пауки, муравьи и агрессивные тропические жуки — короче, Чило вовсе не жаждал находиться в обществе их гигантского, хотя и отдаленного родственника. Нет, он понимал,что странное существо разумно, и, строго говоря, вовсе не является насекомым в земном смысле этого слова — но все равно хотел, чтобы оно ушло. Ну а если оно не уйдет, если оно причинит ему, Монтойе, хоть какой-то вред или сделает что-то угрожающее — что ж, пистолет в его руке, и рука не дрогнет!

Конечно, убийство пришельца могло повлечь за собой межзвездный дипломатический конфликт, но подобное соображение Чило в расчет не брал. Межзвездная дипломатия и межрасовые конфликты не затрагивают интересов Чило Монтойи, а потому никак его не касаются. А если возникнут какие-то проблемы — пусть с этим разбирается правительство. Его интересует его собственная свобода, его собственная безопасность и текущее состояние его собственного банковского счета. И вряд ли на все это может как-то повлиять тот факт, что он грохнет инопланетного жука-переростка.

Однако оставалась надежда, что с дополнительными экзотическими проблемами сталкиваться не придется. Будет лучше, если странная тварь просто пойдет своей дорогой, все прямо и прямо, дальше на запад, по своим делам, которые навеки останутся тайной для него, Чило! И слава богу, потому что они его нисколько не интересуют!

Тварь подошла поближе, и Чило разглядел вместительный мешок у нее на спине. А когда инопланетянин оказался под самой веткой, Монтойя непроизвольно подался назад, оцарапав о кору ноги, живот и грудь.

При этом он нечаянно столкнул с ветки один из плодов, которые собрал себе на ужин. Плод плюхнулся на землю прямо перед носом внеземного гостя. Пришелец застыл на месте, уставясь на зеленый шар на ковре из опавших листьев. Монтойя затаил дыхание. Этой твари вовсе ни к чему смотреть наверх! Здесь, в благодатном тропическом лесу, плоды то и дело падают с веток…

Однако мерзкая тварь подняла голову и уставилась прямо на него. Да, несмотря на то, что у инопланетянина не было зрачков, по которым можно было бы судить о направлении его взгляда, Чило не мог избавиться от ощущения, что гад пялится именно на него! Ощущение жуткое и неприятное: как будто все жуки и тараканы, которых он когда-либо растоптал, раздавил, прихлопнул или растер влепешку, собрались вместе и смотрели на него всевидящими, обвиняющими фасетчатыми глазами. И хотя Чило прекрасно сознавал, что лишь его собственные воспоминания и чувство вины заставляют его видеть то, чего на самом деле и в помине нет, легче от этого не становилось. На душе скребли кошки, бешено колотилось сердце. Монтойя поднял руку с пистолетом и прицелился в безмолвный призрак, еле виднеющийся из-за сука. Чило ничего не знал о физиологии инопланетян и представления не имел, где у них уязвимые места, однако предполагал, что выстрела в голову будет достаточно. А потому тщательно прицелился между двух блестящих выпуклых глаз и начал плавно спускать курок…

Слова прозвучали необычайно мягко, вплоть до полной неразборчивости, но, невзирая на шипение и присвисты, ошибки быть не могло: инопланетянин заговорил на универсальном земшарском.

— Привет,— сказал огромный жук.— Надеюсь, вы меня не выдадите?

Выдать? Чило вообще не ожидал, что это явление природы что-нибудь скажет, но, если уж оно должно было что-то сказать, то никак не такое! «Приветствую тебя, о человек», или «Как мне связаться с ближайшими представителями власти», а не «Надеюсь, вы меня не выдадите». Монтойя отметил еще, что существо никак не отреагировало на то, что испуганный субъект целится в него из смертоносного оружия. Чило заколебался.

А вдруг любезные слова — всего лишь хитрость? Вдруг тварь хочет заставить его забыть об осторожности, а сама только и ждет, чтобы высосать его внутренности? Может, она нарочно хочет сманить добычу вниз, на землю, чтобы вцепиться в него всеми восемью ногами? Конечно, инопланетянин был короче и, похоже, весил меньше, но Монтойя же ничего не знал об этой расе. А вдруг они ужасно сильные? Крабы, вон, тоже гораздо меньше людей, однако палец клешней запросто могут оттяпать.

— Умеетели вы говорить? — осведомился жук любезным тоном, в котором звучало любопытство.— Я провел немало времени, изучая записи вашего языка, оттого теперь мне кажется, что я говорю на нем довольно бегло. Однако подражание и истинное знание — отнюдь не одно и то же…

— Да,— машинально, почти помимо воли ответил Чило.— Да, я умею говорить.

Что до знания языка, по правде говоря, транкс изъяснялся на куда более изысканном земшарском, чем сам Чило. Монтойя учился этому языку в деревнях и на задворках городов, а не по литературным записям и учебным программам.

— Ты ведь транкс, да?

— Да, я транкс.

Существо сопровождало свою речь изысканными жестами коротких передних лапок, пуская в ход все их восемь пальцев.