Русская вера, или Религиозные войны от Святослава Храброго до Ярослава Мудрого - Сергей Шведов

Как видим, Людовик и Соломон сели на престол еще при жизни своих отцов. К слову, Людовик был, в отличие от отца, человеком образованным, так что вполне мог потягаться с библейским Соломоном если не мудростью, то хотя бы знаниями. Первые годы царствования сына Карла-Давида оправдывали самые смелые ожидания. Внешние войны почти закончились, империя достигла своих физических границ, и дальнейшее их расширение было сопряжено с огромными трудностями. Новый Иерусалим, Град Божий на земле, был создан вчерне отцом Людовика, и сыну теперь предстояло перестроить завоеванные территории в духе тех идей, которые в течение трех десятилетий утверждала церковь. Религиозно-монархическая доктрина, сложившаяся при дворе Карла, ставившая во главу угла единство народа и церкви, стала требовать и единства политического. Один Бог – один царь. Однако этот принцип вступил в противоречие с франкскими обычаями, истоки которых терялись в глубине веков. Ведь каждый из сыновей Людовика должен был получить свою часть империи, дабы реализовать наследственное право на власть.

Но прежде чем перейти к подробному изложению событий, случившихся в царствование Людовика, познакомимся с ним поближе с помощью средневекового летописца Тегана, якобы лично знавшего императора: «День ото дня он укреплялся в святых добродетелях, которые было бы долго исчислять. Он был среднего роста, имел большие и светлые глаза, ясный лик, длинный и прямой нос, не слишком толстые, не слишком тонкие губы, крепкий торс, широкие плечи, очень сильные руки, так что никто не мог с ним сравняться ни в стрельбе из лука, ни в метании копья: руки его были длинны, пальцы прямые, ноги длинные и относительно тонкие, ступни большие, голос мужественный. В греческом и латинском языках он был весьма сведущ, впрочем, по-гречески он мог лучше понимать, нежели говорить; на латыни же он мог говорить так же, как на родном. Во всех Писаниях он превосходно изучил не только духовный и нравственный, но и внутренний (мистический) смысл. Языческие песни, которые узнал в юности, он с презрением отверг, не желая (более) ни читать, ни слушать, ни учить (их). Он был крепок в членах, подвижен и неутомим; тяжело поддавался гневу и легко состраданию. Во всякий день по утрам он отправлялся в церковь, чтобы помолиться, (при этом) опускался на колени и касался лбом пола, смиренно молясь долгое время, иногда и со слезами; и его всегда украшали всяческие добродетели. Он был настолько щедр, – как ни в старых книгах (не читали), ни в новые времена не слыхали, – что королевские виллы, которыми владели его отец, дед и прадед, он раздал в вечное владение своим верным и составил (соответствующее) предписание, и скрепил отпечатком своего перстня, а также собственноручной подписью. Так он поступал на протяжении долгого времени. В еде и питье он был умерен, в одежде прост» («Деяния Людовика»).

Словом, новый император вполне соответствовал образу идеального монарха, насаждаемому церковью. Недаром же папа Стефан (817–818) при личной встрече с Людовиком воскликнул: «Да будет благословен Господь наш Бог, сподобивший наши очи узреть второго царя Давида» (Теган, «Деяния Людовика») Речь, замечу вскользь, шла не о библейском царе, а именно о Карле Великом. «Затем понтифик почтил его великими и многочисленными дарами, равно и королеву Ирмингарду и всех его знатнейших и слуг. И в ближайшее воскресенье в церкви перед мессой в присутствии духовенства и всего народа он освятил его и помазал императором; и золотую корону удивительной красоты, украшенную драгоценными камнями, которую он принес с собой, возложил на голову его. И королеву Ирмингарду он приветствовал как императрицу и возложил золотую корону на ее голову. На протяжении всего времени, что папа был там, они ежедневно беседовали об улучшении святой церкви Божьей. После того как государь император почтил его великими и бесчисленными дарами, втрое больше тех, что получил от него, как он всегда имел обыкновение делать, (предпочитая) более дарить, нежели принимать, он позволил папе отправиться в Рим в сопровождении своих послов, которым повелел всюду на пути своем служить ему с полным почтением» (Теган, «Деяния Людовика»).

В славословии Тегана по поводу благочестия патрона есть один любопытный пассаж. Я имею в виду языческие песни, которые Людовик узнал в юности и которые позднее отверг «не желая ни читать, ни слушать, ни учить их». Интересно, что это были за песни и почему современники Людовика имели к ним такое пристрастие вопреки наставлениям церкви? Ответ, конечно, напрашивается сам собой – наследие Римской империи. Однако я не стал бы утверждать это столь категорически. В конце концов, со дня падения Великого Рима прошло уже почти пятьсот лет, а со дня принятия христианства в империи и того больше. Не говоря уже о плохом знании франками классической латыни. Сдается мне, что речь Теган ведет совсем о другом наследии, либо кельтском, либо славянском.

В 817 году появился важнейший документ, озаглавленный Ordinatio imperii. Главной его задачей было максимальное сохранение политического единства при соблюдении старого принципа престолонаследия. Как и раньше, каждый из принцев получал часть королевства, однако вся полнота власти сосредотачивалась в руках старшего (Лотаря), становившегося соправителем отца. Двое младших сыновей получали хоть и важные, но окраинные территории (Пипин – Аквитанию, Людовик – Баварию). В военном и дипломатическом отношении они становились в зависимость от старшего брата. Без его согласия они не могли даже жениться и основать тем самым собственные династии. Как в таких случаях водится, когда хочешь угодить сразу обоим противоборствующим сторонам, недовольными оказываются все. Партия «божьих людей» увидела в документе прежде всего раздел, хотя и замаскированный. А наследники, Пипин и Людовик, восприняли этот документ как грубое нарушение древних традиций. Впопыхах Людовик Благочестивый забыл о своем племяннике Бернарде Италийском, получившем корону из рук Карла-Давида еще в 813 году. Тот не замедлил ответить дяде за забывчивость мятежом. Мятеж быстро подавили, но нехороший осадок остался. Королем Италии становится Лотарь, старший сын императора, вместо опочившего Бернарда. Вроде бы ситуация пришла в равновесие, но Людовик Благочестивый, успевший похоронить первую жену, решил жениться вторично. Новая императрица оказалась женщиной властолюбивой. Она не только подчинила мужа своей воле, но и вознамерилась управлять государством. Понять красавицу Юдифь можно, она хлопотала не только о себе, но и о своем сыне Карле, который благодаря недавно принятому императорскому уложению остался без всякой надежды на наследство. Усилия Юдифи увенчались победой. В 829 году Людовик выделил шестилетнему Карлу значительный удел.

«На другой год он пришел в Вормацию, где передал своему сыну Карлу, рожденному от августы Юдифи, Аламаннию, Рецию и часть Бургундии в присутствии своих сыновей – Лотаря и того, кто носил такое же имя; и они были возмущены этим обстоятельством, как и их брат Пипин» (Теган, «Деяния Людовика»).

Старшие сыновья благочестивого императора не ограничились простым выражением протеста и организовали мятеж против отца. В 833 году на Красном поле неподалеку от Страсбурга сошлись армии императора и его сыновей. Сражение не состоялось – сыновья оказались сильнее, к тому же их поддержал сам папа, обеспокоенной деятельностью Юдифи. Причиной поведения папы Григория был не только пресловутый Ordinatio imperii, но и опасения по поводу усиления потомков Меровингов, к роду которых принадлежала новая императрица. Опасения, между прочим, далеко не беспочвенные, поскольку впоследствии именно Карл Лысый, сын Юдифи, добьется канонизации Драгобера Второго, убитого с благословения папского престола. Похоже, за спиной императрицы стояли знатные франки, мечтавшие если не о восстановлении прежней династии, то, во всяком случае, об ограничении влияния церкви на дела империи, созданной Карлом-Давидом. Похоже, их не устраивала активность «божьих людей», стремившихся воспользоваться плодами чужих побед. Языческий фактор еще далеко не был преодолен в Новом Израиле, о котором грезили уже не только сиро-палестинцы, но и сама римская церковь, к тому времени уже практически обособившаяся от церкви византийской.

«После Пасхи он услышал, что его сыновья снова хотели идти на него с враждебными намерениями: он собрал войско, выступил им навстречу на большое поле между Аргенторией и Базилеей, которое и поныне зовется Полем лжи, где верность очень многих была предана забвению. Сыновья же его выступили против него с римским папой Григорием; и отец не согласился ни на что из того, что они требовали. Несколько дней спустя император и упомянутый понтифик сошлись для беседы; они беседовали недолго, и понтифик почтил (императора) великими и многочисленными подарками. После того как они возвратились в свои палатки, император послал папе королевские дары через посредство Адалунга, почтеннейшего аббата и пресвитера. Между тем некоторые посоветовали оставить императора и перейти к его сыновьям, и (это сделали) прежде всего те, которые и раньше оскорбляли его; затем последовали и другие, и ночью большая часть покинула его; они оставили свои палатки и перешли к сыновьям. Наутро те, кто остался, пришли к императору; он сказал им, повелевая: «Ступайте к моим сыновьям. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-либо лишился жизни или членов». И те, обливаясь слезами, оставили его. Уже тогда (сыновья императора) отняли у него супругу, поклявшись, что они не желают ни убивать ее, ни калечить. Они без промедления отправили ее в Италию в город Тартуну, чтобы держать ее там в заточении. Некоторое время спустя они захватили отца и увели его с собой; после этого они расстались; Пипин отправился в Аквитанию, Людовик в Баварию» (Теган, «Деяния Людовика»).