Польский синдром, или Мои приключения за рубежом - Вероника Вениаминовна Витсон

и голова пана Мечислава упала, повиснув на обнажённой груди с кустиками рыжей растительности.

Его руки, как-то неестественно заломленные назад, были связаны точно так же, как и ноги, привязанные к ножкам стула, а верёвки, опоясывающие несколько раз тело, врезались в мягкие ткани белого округлого живота.

– Приготовься, Метек, – продолжал молодой человек, подбоченившись, – вообще-то, твою толстую дородную глыбу должны ласкать изощрённые средневековые орудия пыток, которые придумали твои предки католики-иезуиты и с именем Христа на устах пускали в ход эти чудовищные предметы, превзошедшие человеческую фантазию. Какое бы я имел наслаждение услышать душераздирающие вопли и стоны, вырывающиеся из твоей мерзкой пасти, но, предусмотрительно заклеив твою омерзительную поросячью морду, я, к сожалению, увижу только ужас в твоих свинячьих глазках!

Гигантская тень разделилась на две, и одна из них стала приближаться. Мы затаились и перестали дышать. Луч света фонарика шарил по углам.

– Впереди ночь, до утра далеко, а мы никуда не спешим, –правда, Метюня? Твои великие предки знали толк в этом деле, и как жаль, что орудия пыток превратились теперь в скучные музейные экспонаты и лежат под стеклом без действия, удовлетворяя разве что любопытство пронырливых туристов...

Луч света уткнулся в нижний левый угол помещения.

– Был тут один прутик... железненький...

Он нагнулся и поднял с пола какой-то предмет.

– Стоп, а это что? – обратился он к безмолвному силуэту,приговорённому к жестоким пыткам, но пан Метек только замычал, вертя головой.

– А... это дамская сумочка, её потеряла здесь та русская,которая выглядит как настоящая леди. Кстати, я чуть-чуть не успел, и если бы не этот поляк... твоя грешная душа...

Он открыл косметичку, порылся в ней:

– А это что за вещица? – спросил он, словно не зная, чтоне дождётся ответа, извлекая из сумочки мой диктофон. – Очень интересная штучка...

Он швырнул косметичку на пол и занялся диктофоном.

– Со старых забытых папок могут стряхнуть годовалуюпыль, – раздался мой голос.

– Что ты имеешь в виду? – отвечал голос пана Мечислава.

– А вот это и является той самой информацией...– Ты не получишь ничего – таков бизнес!

– Грабёж вы называете бизнесом! Мне вас просто жаль! –гремел мой голос. – Такой бизнесмен, как вы, не имеет будущего! Вы скорее бы согласились дать отрезать кусок вашего раздобревшего тела, нежели отдать то, что вам не принадлежит.

– Ты слишком много позволяешь себе!– Вовсе нет! Я только хочу вернуть своё!..

…

– Я случайно узнала, что Инга оставила завещание.

– Какое ещё завещание и кому? Ведь у неё никого не было!

– А вот здесь вы ошибаетесь – были!

– Кто?..

– Ну, признайтесь, пан Мечислав, что вы были влюбленыв Ингу! Она что, изменила вам? И ещё одно, – Инга не только оставила завещание, но есть ещё и письмо, в котором она высказывает опасения за свою жизнь. Там упоминается одно имя...

– Всё ты врёшь! Тот, кому она могла написать завещаниеили оставить какое-нибудь письмо, ушёл вместе с ней на тот свет. Я просил её, умолял поехать со мной в Германию, но она отказалась, то есть, сама сделала свой выбор! – исступлённо вопил голос пана Мечислава.

– Как вы циничны! Это же признание в совершённом пре-ступлении! Вы признаётесь, что отравили Ингу и её любовника?

– Да ни в чём я не признаюсь!– Шутка такая же злая, как вы сами… – Моя дама слишком много выпила!..

На этом плёнка закончилась. Тень, беспрерывно двигаясь, молчала несколько минут, наконец заговорила:

– Ну, что Метюня, – мне всё ясно! Это, без сомнения, твойпочерк! Ясно как день, что ты живоглот, только не могу понять, как эта дамочка вычислила тебя? Бабы всегда были для меня великой загадкой...

Он помолчал немного в раздумье, затем продолжал.

– Приговор подписан! Я хочу наконец подвести черту иискоренить зло, которое ты постоянно сеешь вокруг себя. Я хотел вытягивать признание из тебя железными клещами, но передумал, – говорила тень.

Я приникла к стене и не имела возможности видеть говорящего, а сквозь щель видела только его гигантскую тень на потолке, но набравшись смелости, из любопытства я забыла о страхе и снова взглянула в окно.

– Ума не приложу, откуда она узнала про письмо? Ни окаком завещании я ничего не знаю, но письмо есть! Да, вот же оно, Метюня, тут всё написано чёрным по белому, – он достал из кармана белый конверт и потряс им перед носом пана Мечислава. – Я передумал пытать тебя, хотя идея отрезать от тебя кусок по куску, очень даже не плохая! Но это не имеет смысла. Я не хочу уподобляться твоим предкам, заковывая тебя в «железную деву», но не радуйся, ты умрёшь иначе! Я глубоко сожалею, что погибла твоя дочь в автомобильной катастрофе... Погибнуть-то должен был ты... Но ты – сущий дьявол и всегда выходишь сухим из воды, поэтому я буду поджаривать тебя на огне постепенно и ещё при жизни отправлю прямо в ад.

Он замолчал, словно взвешивая что-то, а потом провозгласил:

– Мечислав Мартиньяк! За все преступления, которые тысовершил в корыстных целях, и не только, я приговариваю тебя к смерти!

Он пинком ноги опрокинул гриль – пылающие поленья, вывалившиеся из мангала на расстоянии примерно полуметра перед беспомощно привязанными к стулу ногами пана Мечислава, чуть пригасли от удара о деревянный пол, но через мгновение запылали с новой силой. Пламя устремилось вверх, разгораясь всё неистовее, словно кузнечными мехами, раздуваемое лёгким сквозняком, оранжевыми змеями, извиваясь, поползло в разные стороны, легко поглощая, разбросанные повсюду сухие древесные отходы и опилки, свободно овладевая пространством, почувствовало простор.

Я не успела опомниться, как Гжегож почти силой увлёк меня в сторону леска.

– Вот ключи и техпаспорт. Возвращайся к мотоциклу иуезжай! Я не хочу, чтобы ты была замешана во что бы то ни было. Это не для тебя! И не спорь! – потребовал он, когда я попыталась возражать.

– Окно оставь приоткрытым, а ключи и техпаспорт поло-жи на подоконник и ложись спать. Я появлюсь, возможно, только к утру.

– Ну, а как же ты, Гжегож?.. – заскулила я.

– За меня не волнуйся! Иди быстрее!

Он убедился, что я удаляюсь, продираясь сквозь чащу, и лёгкий шорох его шагов затих вдали.

Помню только, что меня трясло от страха, что я останавливалась очень часто, прислушиваясь к звукам, и меня подбрасывало от каждого шороха, и хохочущий лик луны шёл за мной по пятам.

Я напряжённо вслушивалась, и мне казалось, что я оглушена тишиной, и весь мир затаился в ожидании чего-то грозного. Тугую тишь пронзал иногда булькающий смех