Противоречия: Собрание стихотворений - Алексей Лозина-Лозинский

«Иду один, смеясь, в прозрачных перелесках…»

Иду один, смеясь, в прозрачных перелесках,С моим веселым псом серьезно говоря,По разноцветности немого сентября,Среди больных тонов, то блекнущих, то резких…Меж облаков лежат лазоревые блески,Как окна терема подводного царя.

И путь мой без конца. Но как кому, а мне такУжасно нравится идти средь мхов и веток…Здесь жили Кривичи, а также Чудь и Мерь;В лосиной шкуре здесь мой самый древний предок,Шепча заклятия и радуясь, как зверь,Блуждал и слушал лес вот так, как я теперь.

Я — вольный музыкант. За мной бежит в извивахТот самый хвойный лес, зазубренная нить,Где должен серый волк народных сказок жить…Да, есть значительность в осенних переливах.А я? Я чужд всему. Я полон снов красивых.Вот вересковый холм. Взойти мне, может быть?

С холма видна вся даль, лесистая бескрайность,Где клинья желтые врезаются берез,Простор, простор, простор и всё необычайность…Зачем живет лишай? Зачем живет мой пёс?Во мне лишь больше лжи и больше слов и слез,Но ведь мы все живем, как нам велит случайность…

«Закат багрит морское колыханье…»

Закат багрит морское колыханье.На белой отмели — сосновый редкий лес.Сосновый шум — далекое преданье…

Был парус вдалеке. Теперь уже исчез.Как капуцин, стоит сплошной и темнойСредь бледных вод скала. И четко-остр обрез.

Даль стала там — и черной, и огромной,Там — нежно-палевой, задумчивой, больной…Приходит лечь волна на берег томно

И чайки носятся над самою водой.

«Край еще горит багряно-нездоровый…»

Край еще горит багряно-нездоровыйНад водой очерченного диска.Тон воды один: он светлый и свинцовый.Близко черное, ночное близко.Угловатые и правильные снасти,Сеть, скрепленная в таинственном узоре,Колыхается размеренно, без страсти,На торжественном и бледном море.Паутина черная на ликеРавнодушного, большого мертвеца.Наш корабль, железный, черный, дикий,Дышит, движется куда-то без конца.

На носу зажглись оранжевые светы;Прочь от борта мчится пена двух раскатовИ отчетливо проходят силуэтыМеж бочонков, блоков и канатов.Я гляжу на пену, ритму бега вторю,Ветер треплет, треплет волосы, край плэда…Бесконечному, безжизненному морюЯ твержу безжизненное credo.Там во тьме, на мостике, весь белый,Долго неподвижный, старый капитан.Он мне нравится: холодный, смелый,Презирающий и смерть, и океан.

«В полдень, холодный, насмешливо-ясный…»

В полдень, холодный, насмешливо-ясный,В ветреный полдень по молу я шел.Длинный, забрызганный, серый, бесстрастный,В море далеко качается мол.

Жизнь хороша. Я стою недвижимо,Ветром и морем соленым дыша…Пена взлетает, как облако дыма…Даль… одиночество… Жизнь хороша.

Кто-то согнал моих вечных Эриний,Мысли печальны, спокойны, светлы…О, благородство рассудочных линий,Тяжесть углов, бесконечность стрелы!

Бледная чуткость скользит по просторам,Неба прозрачного, мола и вод…Чем им свободней, бестрепетным взорам,Тем величавей покорность растет.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиралтейская игла…

Пушкин

Петербург – это самый умышленный

и отвлеченный город на свете.

Достоевский

I. «Я на Неву пришел, когда уж тени стали…»

Я на Неву пришел, когда уж тени сталиСливать в неясное тот берег, тот, другой…Слежу за блеском вод из вороненой сталиИ слушаю их ритм, тяжелый и большой.

Есть что-то пьяное, распущенное что-то,И безысходное, и скучное в волне…Как будто для нее – вся жизнь одна работа,Но… странно! грубая, она живет во сне.Когда плотна, дерзка, шатаясь без рассудка,Ударит о гранит пологая волна,Мне кажется, что так рабыня-проститутка,Тяжелая, плечом толкается спьяна.Волна взойдет на спуск, всей массою взберется,И тотчас вниз спадет, как будто бы ей лень…И так она шумит, бормочет, плещет, бьется,Весь долгий день и ночь, и снова – ночь и день…

Как всё знакомо мне! Огни далекой ЛахтыИ нити фонарей, застывших над Невой,И эти белые, медлительные яхты,Как чайки в сумерках скользящие домой…А барки грузные во мрак, как бегемоты,Ползут ленясь-ленясь, и часто слышны мнеТо крики звонкие, то дробный стук работы,Звучащий вечером не так же, как при дне.А после пробежит, пыхтя, смешной, сердитый,Какой-то катерок, сверкая огоньком…Всё это было мной когда-то пережито,Как мир живой… Давно… Теперь же стало сном.

Но вот темно совсем. Бесформенная барка,Качаясь тяжко, спит, цепями в такт скрипя,А в небо врежется какая-нибудь арка,Из слившихся домов зловеще выходя…

А там,– над ней, звезда…Исчезла постепенноТа капля синяя, тот светлый, круглый дом,Где всё понятно нам, обычно, неизменно,Скорлупка добрая, в которой мы живем…О, ночь просторней дня!.. День – капля голубая,И нам не верится, пока не ляжет тьма,Нет, нам не верится, что есть еще другаяЖизнь необъятная; что капелька – тюрьма.Но ночь… какой простор! Все вещи в тайне встали,На всё легло во тьме безмолвное «табу»,Созвездия с небес лучами проломалиДневную, скучную, земную скорлупу;Подъяла темнота неслышными рукамиЛазурный шелк небес, как занавеску дня,И встал бездонный мир с недвижными очами,И холод Космоса повеял на меня…Безмерные растут во мраке отдаленья,И бледные миры горят, как образа…Что это – смерть? Псалом? Апофеоз смиренья,Где зазвеневшая чуть слышится слеза?

Прекрасной, странною, холодной, безмятежной,Луна сквозь облако плывет, как под фатой,Со взором женщины, когда-то очень нежной,Но чем-то сломленной, с застывшею душой.И равнодушием ее завороженныйМир стал чеканенным из серебра и тьмы,А Запад, гаснущий, усталый, иступленный,Страдает пламенно… и молча… как и мы.

Когда-то ужас был… Вечерняя зарницаДавала острые, испуганные сны,Теперь же не страшны ни голоса, ни лица,Хотя загадочны, случайны, ненужны,Ни жизнь беззвучных трав, ни рокот в отдаленья,Ни то, что нет преград меж дышащими тьмой,И в холод вечности в бестрепетном теченьи,Стуча секундами, идет весь мир со мной.

II. «Теперь мне всё равно, где жизнь моя проходит…»

Теперь мне всё равно, где жизнь моя проходит –Здесь, в городе, сейчас, иль двести лет назад…Ведь в самом главном жизнь на жизнь всегда походитХоть я люблю ее. Я жизни очень рад…Борьба вокруг меня – мой интерес. МгновеньеНа звездочке одной из Млечного Пути,И это всё равно, какое представленьеВ туманных образах увидеть и уйти.Я с интересом всё слежу и замечаю,Я аплодирую, презрительно свищуИ знаю про себя, что ничего не знаю,Но и познания я больше не ищу.

И смесью странною иллюзий и событийДоволен я теперь. Иду, иду впередОт старых тщетных дум к тщете других открытий,Пока на полпути всё смерть не оборвет.Но очень странный мир – прозрачный и не сущий –Теперь вокруг меня. Пустой, просторный домИль медленный поток, рой призраков несущийПод колпаком небес, стеклянным колпаком…

Я, помню, испытал когда-то очень юнымВпервые мир вокруг как призрачный кристалл.На яхте бились мы на море, по бурунам,Я на штурвале был и тягостно устал.Под утро мы вошли, хотя без сил, но гордо,Как будто в сказочный, величественный грот,В спокойный коридор глубокого фиорда…Штурвал я другу дал, а сам взял в руки лот.Я так тогда устал, что отдых был не нужен;Как странный механизм, я мог не отдыхать…Но перед всем я был столь слаб, столь безоружен,Не в силах ни любить, ни лгать, ни рассуждать.Сознанья не было, но двигался я стройно,И стали верными размахи с лотом рук,И из моих глубин мучительно спокойноРодился новый мир и властно стал вокруг.

Огромный, красный шар стоял над горизонтом,Багрился каменный, морщинистый обрыв,С него сосновый лес свисал мохнатым зонтом,А цвет воды был блекл, и нежен, и стыдлив,Как женская душа, больная ощущеньемВсего изящного, когда она грустит,Что можно оскорбить раздумье выраженьем,И осторожно так, так тихо говорит.Всё суживалась вдаль фиорда анфилада;Он неподвижным был и светло-голубым;Чем дальше в глубину, тем более громадыКазались легкими, прозрачными, как дым…Мы плыли между них, безвольны, молчаливы,И претворяли сон в реальность без конца,Но открывал фиорд всё новые извивы,Как ряд лазурных зал волшебного дворца…Смягчая контуры, туман ложился сказкой,Царица тихих вод забыла здесь вуаль,Прозрачную вуаль…Какой стеклянной маской,Какой фальшивою казалася мне даль!

О, эта даль лгала! Она была картиной,И мир не прежний был, а лживый и пустой!..Я говорил: «Здесь пять»… «Четыре с половиной», —И голос мой звучал как будто бы не мой…Безмолвно изумлен, я мерил нити лотаИ сам не мог сказать, я рад был, я страдал?..Нет, помню, был момент – и зарыдало что-то,Что я себя, себя навеки потерял!

Я Истину узнал. И Истина убилаЗемную истину — правдивость, счастье, смех…И только Ложь, да, Ложь так странно походилаНа Божью Истину!.. О, только Ложь и Грех…

III. «На шпиц Исакия иду я деревянной…»