О понимании - Бхагаван Раджниш

К мыльным пузырям лучше не привязываться. Ты можешь играть с ними, пока купаешься в ванной. Можешь протыкать эти пузыри, приговаривая: «Это мое эго, и я сам его разрушаю». И когда ты выйдешь из ванной, ты станешь обычным, заурядным человеком, обновленным, смиренным, очищенным.

Желание властвовать над другими, жажда власти — это одно из величайших преступлений, совершенных человеком. Ты должен это понимать. Вот почему я настаиваю на заурядности. Она прекрасна, я знаю это по собственному опыту.

За всю историю человечества ни один эгоист не сказал, что эго прекрасно, что оно принесло ему радость. Все эгоисты умирали с чувством разочарования и отчаяния, ведь эго не знает границ. Поэтому ты всегда разочарован.

По моему опыту я могу тебе сказать, что быть обычным, заурядным человеком — наивысшее удовольствие. Ты сливаешься с Мирозданием. Не существует никаких преград. Ты сливаешься со звездами, с небом, с Землей. Ты больше не разделен. Тебя отделяет эго. А ощущение единства с этим совершенным Мирозданием — это то, что я называю религиозностью.

Если каждый человек примет свою заурядность, решит ли это большую часть проблем неравенства между людьми?

В прошлом был только один выбор: или все равны — равенство всех человеческих существ — или люди не равны между собой. Есть еще одна альтернатива: понять, что человек уникален, неповторим. Нельзя сравнивать людей. Как можно определить, кто выше, а кто ниже? Что, цветок бархатцев хуже, чем роза? С чего ты это взял? Они неповторимы в своей индивидуальности. Вселенная создает лишь неповторимых людей; она не верит в клоны. Так что вопрос о равенстве и неравенстве вообще не стоит. Этот подход в корне уничтожает проблему.

Есть такая греческая легенда: у одного сумасшедшего царя был великолепный дом, предназначенный только для приема гостей. В этом доме он поставил кровать из золота. Гости тоже были царями. И когда такой гость входил в дом, он не верил своим глазам — его так тепло встретили, с таким почетом и уважением: «А люди говорят, что этот царь сумасшедший! Неправда это». Но вскоре им приходилось убеждаться, что хозяин и правда ненормальный. А дело было вот в чем: гость должен был точно поместиться на кровати. Если он был длиннее, то его следовало укоротить — отрезать кусок от ног. Если же он был короче... Думаю, что этот сумасшедший изобрел вытяжение. Так вот, на этот случай у царя были здоровые мужики, которые растягивали гостя, пока он точно не помещался на кровати. Умрет он или выживет — это было уже не важно; размер кровати — вот что было самое главное! Большинство гостей умирали.

Идея сделать всех равными, подрезать под один размер — экономически, с помощью образования, другими способами — эта идея абсурдна, ведь неравенство проявится в чем-то другом. Люди отличаются внешностью. Не все одинаково красивы — значит, пластическая хирургия должна сделать красивыми всех. У людей разный цвет кожи — значит, в один прекрасный день им введут какие-то пигменты и все станут одного цвета.

Все в мире неповторимо: ты не найдешь двух одинаковых людей. А коммунисты, к примеру, считают, что все человечество должно быть равным. Нельзя уравнять людей интеллектуально. Гений музыканта и гений математика — это совершенно разные миры. Если ты хочешь, чтобы они были равны, тебе придется уничтожить высоты, наивысшие проявления гения, и свести их к наименьшему общему знаменателю. Тогда коммунизм станет величайшей бойней, которая когда-либо случалась в человеческой истории.

Я выступаю за уникальность каждого человека. Да, каждому нужно дать равные возможности быть собой. Иными словами, каждый человек должен иметь равные возможности быть неравным, неповторимым. Возможности нужно дать, но математик должен оставаться математиком, а музыкант — музыкантом.

Но до сих пор ни одно общество не позволяло индивидууму быть свободным. Ты думаешь, ты свободен. Это лишь иллюзия. Человечество станет свободным только тогда, когда исчезнет комплекс неполноценности, который культивируют в детях; иначе свобода будет лишь притворством. Другие люди пытаются сделать из тебя марионетку.

Намерения у родителей благие, намерения учителей — тоже. Я не подозреваю их в дурных намерениях, но ставлю под сомнение их способность к пониманию. Я сомневаюсь в том, что они понимают человеческую природу, законы ее развития, ее возможности.

Если внутри ты чист, у тебя нет ран, нанесенных комплексом неполноценности, тогда какое тебе дело до того, что ждут от тебя люди? Ты никогда не пытался соответствовать чьим-то ожиданиям. Ты просто жил сообразно со своими представлениями, интуицией, рассудком. Так и должно быть. У здорового человека комплекса неполноценности не будет.

А другая сторона медали вот в чем: если у тебя нет комплекса неполноценности, ты никогда не будешь пытаться стать лучше. Не нужно превосходить кого-то, подавлять, господствовать над кем-то, контролировать; ты никогда не станешь политиком. Политика привлекает лишь тех, кто страдает от комплекса неполноценности. Сама по себе тяга к политике служит доказательством наличия этой проблемы. Всех, кого тянет в политику, нужно немедленно лечить у психолога. Все политики больны, без исключения. Если они не больны, они не будут заниматься политикой.

Человек, у которого нет желания властвовать над другими, самоутверждаться — потому что ему это просто не нужно, — такой человек полон жизни, он дышит, он делает свое дело, и этого достаточно. Он оставил свой след, и, конечно же, это именно его отпечаток, а не чей-то еще. И помни, если даже отпечаток твоего большого пальца уникален, он один такой во всем мире, то что же тогда говорить о твоей личности? Если природа не создает даже двух одинаковых пальцев, то представь себе, как все тщательно продумано! Даже по ошибке от двух пальцев не будет одинаковых отпечатков — а на свете живут миллиарды людей.

Каждый человек настолько значим, что заменить его нельзя. Ты — это просто ты. Делай то, что идет изнутри тебя, — не для того, чтобы заявить о себе, а чтобы выразить себя! Пой свои песни, танцуй свои танцы, радуйся жизни, какое бы обличье ни даровала тебе природа.

Если бы мы могли уничтожить комплекс неполноценности! Это очень просто: учителя и родители просто должны следить за собой и не навязывать себя беспомощным детям. Через пару десятилетий новое поколение будет свободно от этого комплекса. И тогда исчезнут все политики, президенты и премьер-министры. Какое же это будет облегчение!

Люди будут выражать свое творческое начало. Они станут музыкантами, танцорами, художниками, плотниками. На свете так много творчества. Но никто не будет ни с кем соревноваться; люди просто будут все делать с полной отдачей. В этом их радость. Радость не в соперничестве, не в том, чтобы прийти первым; радость в том, чтобы просто быть. Это не внешняя сторона действия, это его внутренняя сущность. Так я представляю новое человечество. Мы будем работать, но работой будет сама наша жизнь и наша душа. Не важно, чем мы будем заниматься.

Я вспоминаю Авраама Линкольна. Когда он стал президентом США, его отец был сапожником. И, естественно, многие были оскорблены тем, что президентом будет сын сапожника. Это были аристократы, которые считали, что право занять высший пост в государстве принадлежит им по праву рождения. Сын сапожника? В первый же день, когда Линкольн читал свою инаугурационную речь, как раз посередине выступления поднялся один человек. Это был очень богатый аристократ. Он сказал: «Мистер Линкольн, вы не должны забывать, что ваш отец делал ботинки для моей семьи». Сенат расхохотался; всем показалось, что Линкольна выставили дураком.

Но такие люди, как Линкольн, вылеплены из совсем другого теста. Он взглянул на этого человека и ответил: «Сэр, я знаю, что мой отец шил в вашем доме обувь, и таких, как вы, здесь много... Ведь мой отец делал такие ботинки, которые не смог бы сделать никто другой. Он был творцом. Его ботинки были не просто ботинками, он вкладывал в них свою душу. Я хотел бы у вас спросить: у вас есть какие-то жалобы? Я сам умею шить обувь; если у вас есть претензии, я мог бы сшить вам пару. Но насколько я знаю, никто никогда не жаловался на обувь моего отца. Он был гением, великим творцом, и я горжусь им!»

В Сенате воцарилось молчание. Сенаторы не могли понять, что же это за человек — Авраам Линкольн. Он говорил о ремесле сапожника как об искусстве, творчестве. И Линкольн гордился отцом, поскольку тот так хорошо делал свою работу, что на него никто никогда не жаловался. И хоть Линкольн уже стал президентом, если бы были жалобы, он был готов сшить еще одну пару обуви. Тот человек сам оказался в дураках.

Линкольн настаивал: «Вы должны что-то сказать! Почему вы онемели? Вы хотели выставить меня дураком, а теперь поглядите: вы сами стали посмешищем».