Ради милости короля - Элизабет Чедвик

Ида наблюдала, как Уильям играет с новой деревянной лошадкой, скачет по лежащей на полу овечьей шкуре. Кровь застыла в жилах у матери, и ледяной осколок пронзил сердце. Она чувствовала одновременно онемение и боль, неверие человека, получившего смертельную рану.

Вчера вечером к ней пришел один из капелланов Генриха – даже не сам король – и сообщил, что, когда она выйдет замуж, ее сын останется при дворе. Генрих не мог так поступить с ней, но поступил – подарил ей весь мир, но тут же разрушил его единственным приказом. Завтра утром Ида должна выехать из Вудстока, она будет жить в поместье своего брата во Фламстеде. До свадьбы опека над ней переходит к семье. А Уильям останется здесь.

– Смотри, мама, лошадка. – Малыш подошел, чтобы похвастаться игрушкой, и засмеялся, показав два ряда идеальных молочных зубов.

Ида подхватила его на руки и крепко прижала к себе, как будто могла втянуть его обратно в свое тело и разморозить кровь в жилах. О боже, о боже! Она не в состоянии его отпустить. Это все равно что нанести себе неисцелимую рану. Роджер может стать ее мужем, она может испытывать к нему чувства, которые раньше ни к кому не испытывала… но она носила Уильяма в своей утробе, ощущала, как он пинается и ворочается, когда прикладывала ладонь к животу. Заключив брак, они с Роджером станут единой плотью, но связь на словах не то же, что связь через пуповину. При этой мысли пришла боль почти такая же, как при схватках.

Ида ослабила объятия, и Уильям, возмущенно вереща, принялся извиваться в ее руках. Она отпустила сына, и тот затопал к остальным игрушечным животным, чтобы выстроить их в одну линию. Его волосы блестели, как темная вода. При виде его мягкого профиля, смоляных ресниц, нежной складки губ боль усилилась, и Ида согнулась пополам, держась за живот. Горе резало, рубило и рвало, и рыдания исходили из самой глубины ее сердца.

– Ну хватит, хватит, милая! – Годьерна принесла отвар, поставила исходящую паром кружку и поспешила заключить Иду в материнские объятия.

С деревянной игрушкой в каждой руке Уильям побежал хвастаться другой даме.

– Не терзайте себя, душенька. Вы будете видеть его, приезжая ко двору. Вам никто не запретит посещать детскую.

– Но он больше не будет моим! – выдохнула Ида, содрогаясь. – Другие будут целовать и обнимать его и утешать в горестях. Другие будут видеть, как он меняется и растет, и рукоплескать его достижениям. Меня лишат всего этого, а ведь я привязана к нему как никто.

Годьерна похлопала Иду по спине.

– Он будет воспитан по-королевски и станет великим человеком, – напомнила она. – Ваш сын ни в чем не будет нуждаться, вы же знаете.

Уильям притопал обратно к Иде и с громким вздохом плюхнулся ей на колени. Ида снова обвила его руками.

– Кроме моей любви, – выдавила она. – Кроме родной матери. Этого не заменишь никакими земными благами.

– О нем будут достойно заботиться, – твердо сказала Годьерна. – Он поживет с отцом, и хорошо, что король берет на себя ответственность за него. Не лишайте Генриха сына, ведь вы родите других с мужчиной, которого сами выбрали. Я знаю, это тяжело, милая, и мои слова могут показаться жестокими, но вы должны думать об этом именно так, потому что у вас нет выбора.

– Я могу не выходить замуж… – прошептала Ида.

– Ну конечно, – устало вздохнула Годьерна, – однако рано или поздно король отдаст вас кому-то другому… и жених может не прийтись вам по вкусу. По крайней мере, малыш еще слишком мал, он не поймет, что случилось, и это благословение для него. То, что он не запомнит вас, – ваше проклятие, но чем дольше тянуть, тем хуже для всех. Вы должны думать о будущем и о своих новых обязанностях.

– Я не могу. – Когда Уильям снова убежал, Ида оттолкнула Годьерну и свернулась в клубок от горя. – Я не могу, не могу!

– Демуазель, дальше идти нельзя, король занят и не может вас принять. – Джон Маршал перегородил Иде путь в покои Генриха.

– Но мне нужно его видеть, – надтреснутым голосом возразила Ида. – Дело касается моего сына.

– Это невозможно, демуазель, но я передам ему ваши слова. – Лицо маршала было бесстрастным.

Она уже видела это вежливое выражение, предназначенное для просителей, которые не имели ни малейшего шанса предстать перед королем.

– Тогда я подожду его…

– Вам лучше вернуться к женщинам.

Ида вздернула подбородок и осталась на месте. Неужели он прикажет своим людям увести ее силой? То, что она делала, было неслыханно, но она вышла далеко за границы приличий и оказалась в неведомых землях, на которых картограф начертал бы: «Здесь водятся драконы».

Дверь за спиной маршала отворилась, и из нее своим обычным бодрым шагом вышел Генрих, а за ним бароны, с которыми он побеседовал, и несколько писцов и священников. Ида метнулась прочь от маршала, прежде чем тот успел ее схватить, и упала к ногам Генриха.

– Сир, умоляю вас! – вскричала она. – Если в вашей душе есть милосердие, не разлучайте меня с сыном. Позвольте ему остаться со мной!

Пальцами она ощущала золотое шитье его котты, мягкий край толстого шерстяного плаща, твердость ног. Чьи-то руки пытались оторвать ее от Генриха, но она вцепилась еще сильнее и прижалась лбом к его ногам. Ее можно было разве что отсечь мечом.

– Пусть говорит, – приказал Генрих, подняв руку. – Оставьте нас.

Руки разжались, но словно продолжали терзать ее тело. Посторонние удалились, и наступила тишина.

– Позаботьтесь о своей даме, милорд Биго, – произнес Генрих, когда Роджер вышел из комнаты, сжимая в руке кипу грамот со свежими печатями.

Бумаги зашуршали, когда он передал их кому-то, чтобы склониться над Идой. Его руки были нежными.

– Нет! – простонала она.

– Ида… – прошептал Роджер ей на ухо. – Ида, встаньте. Вы ничего не добьетесь, лежа на полу. Ну же…

Поскольку это был Роджер и поскольку Ида продолжала бороться, невзирая на синяки, она оперлась на его руку и позволила поднять себя.

– Пожалуйста, – обратилась она к Генриху срывающимся голосом. – Пожалуйста, не делайте этого. Отдайте его мне!

Она пыталась заглянуть ему в глаза. Сперва он отворачивался, но потом устремил на нее суровый взгляд.

– Ида, я не изменю своего решения, – произнес Генрих. – Мой сын останется со мной и будет воспитан при дворе, как подобает королевскому отпрыску.

– И как часто он будет вас видеть? Как часто вы будете навещать его? Раз в год? Два раза? – Она оскалила зубы. – Кого он станет называть матерью?

Ноздри Генриха раздулись.

– Ваше поведение непристойно. Вам известно мое решение, и оно правильное, даже если вы этого пока не понимаете, будучи ослеплены своей утробой. – Он оторвал от нее взгляд, словно обрубил нить, и обратил его на Роджера. – Милорд Биго, позаботьтесь о госпоже де Тосни.