Жалобная книга - Макс Фрай

Впрочем, может и не стать. Никаких гарантий, товарищ Максим дело говорил. Никаких чертовых гарантий.

Попрощавшись с Мариной, я безотлагательно начинаю маяться дурью. Надо бы позвонить счастливому обладателю двух мешков моих колготок и прочего барахла. Подъехать, куда скажет, забрать. Казалось бы, чего проще? А я сижу, молчу, мучаюсь. Это ведь нужно спросить разрешения позвонить. За телефон все же не я плачу, следовательно… Ох! Потом снова просить: «Давай заедем туда-то». И ведь понятно, что отказа мне не будет. Но от этого я только стесняюсь еще больше. Слова вымолвить не могу.

Это потому что дура-дура-дура.

Дурища великовозрастная.

Рыжий, кажется, все понимает. Видит меня как на ладони. Косится с уважительным любопытством, как на музейный экспонат. Наконец, притормозив у светофора, говорит:

– Ты звони, если нужно. И лучше прямо сейчас. А то потом окажется, что мы не в ту сторону едем. А на проспекте Мира развернуться не так уж много вариантов.

– Спасибо, – бормочу, уставившись в окно.

Беру трубку, набираю номер, кнопки пищат под моими пальцами, словно бы щекотно умной машинке. Хранителя моего барахла зовут Дмитрий Абусаидович. Покруче, чем «Алексей Хуанович», пожалуй. Может быть, Леша подбирает приближенных именно по такому принципу? Чтобы над шефом даже за глаза не смеялись? Вполне ведь возможно… Хоть бы не запнуться, что ли, когда говорить буду. Люди с диковинными отчествами очень болезненно реагируют, если кто запнется. Натерпелись уже от братьев по разуму…

Но нет, бог миловал, выговорила с первой же попытки. Очень мило пощебетали с Абусаидычем; он мне прежде, чем адрес назвать, два анекдота рассказать успел. По чужому-то телефону.

Едва распрощалась.

– Прости, – говорю, – что долго трепалась. – Такой дядька общительный попался… А ехать мне надо на улицу Алабяна. Это, как я понимаю, очень далеко.

– Все, что в черте города, не очень далеко, – беспечно отмахивается рыжий. – В самый раз. Бешеной собаке семь верст не крюк… И знаешь что? Прекрати, пожалуйста, а?

– Что прекратить? – пугаюсь.

– Бытовой ужас, – смеется. – Ну что ты, в самом деле? Сколько можно меня стесняться?

– Ну, слушай, – говорю, – неужели непонятно? Я не привыкла сидеть на чужой шее. А на твоей второй день сижу. Ем твою еду, сплю на твоей тахте, разговариваю по твоему телефону, а теперь еще и по делам тебя на другой конец города гоняю. Конечно, мне неловко…

– О! – восклицает он с неожиданным энтузиазмом. – О! Эта ужасная женщина загоняла меня по делам, съела мою еду и выспала всю мою тахту до последней пружинки! Что я теперь буду делать? О-о-о!

Я невольно улыбаюсь, а этот злодей ржет в голос, довольный собственным выступлением.

– Мы с тобой, – отсмеявшись, говорит он, и голос его звучит на удивление строго, – не для того встретились, чтобы подсчитывать, кто кому сколько теперь должен. У нас с тобой, Варвара, одна забота: рыть окопы вечности на поле боя человека со смертью. Наше дело солдатское: из одного котелка хлебать все, что туда навалено. А уж чей котелок, это в боевых условиях никого парить не должно.

Молчу, потрясенная его пафосом. Что тут скажешь?

– К тому же… – задумчиво мычит он, сворачивая на Сущевский вал.

Я жду продолжения пламенной тирады, но рыжий снова меня огорошил.

– Ты меня вчера чаем напоила, – мечтательно говорит он. – Жасминовым, в «Летчике». Помнишь?

– Вовек не забуду, – улыбаюсь невольно. – Такое разорение. Шестьдесят рублей за порцию. Убиться веником.

– Какая разница, сколько рублей? Меня, между прочим, никогда еще девушки по ночным клубам за свой счет не водили. И вдруг сбылось. Я с тобой, можно сказать, невинность утратил. За такое ничего не жалко.

Да уж. Крыть действительно нечем.

– Есть вещи, которые имеют значение, – резюмирует мой Иерофант, тормозя у очередного светофора. – Их, честно говоря, очень мало. И есть вещи, которые никакого значения не имеют. Их великое множество. Мне бы не хотелось, чтобы мы с тобой тратили драгоценное время своей жизни, обсуждая или, хуже того, мучительно обдумывая последние. Угу?

– А как отличить одно от другого? У каждого свой список…

– Что касается списка, просто верь мне на слово, ладно? Потому что я на несколько сотен лет старше – не по документам, конечно. Но документы как раз относятся ко второй категории ценностей… Смотри, как нам везет! Будний день, обеденное время, а Сущевка пустая. Вот это действительно важно, а все прочее – суета сует, коллега Екклезиаст не даст соврать.

Экая все же скотина. Если он и дальше будет такой хороший, остроумный и обаятельный, я ведь совсем увязну. Пропаду пропадом. Должен бы понимать такие вещи, если уж на несколько сотен лет старше. Быть великодушным, установить рычажок регулятора своего очарования на минимум. Неужели трудно?

Вот если бы он притворялся, сознательно меня охмурял, то-то было бы славно – во всех отношениях. Но нет. Кажется, он просто такой и есть. Даже когда один дома и никто его не видит.

Какой ужас.

Два часа спустя мы кое-как припарковались на Большой Дмитровке, и без нас под завязку забитой автомобилями. Дела мои к этому моменту, надо сказать, обстояли хорошо, как никогда прежде. Спасенные вещи обрели пристанище в багажнике, а в сумке у меня покоился конверт из плотной жемчужно-серой бумаги. В конверте я обнаружила великое множество иноземных купюр и записку от Леши: «Милая Варвара, я считаю, что мой долг возместить Вам моральный ущерб и компенсировать неудобства, связанные с известными Вам прискорбными обстоятельствами, ответственность за которые отчасти лежит на мне. С уважением…» – и неразборчивая подпись с индейской завитушкой, словно бы срисованной с одной из страниц Кодекса майя. Впрочем, почему «словно бы»? Именно что срисованной. Его Маринка подучила, давным-давно, в те доисторические времена, когда заковыристое отчество и эффектная загогулина вместо подписи были единственным достоянием прыткого юноши с незаконченным гуманитарным образованием.

Мой «моральный ущерб» был оценен в две тысячи долларов. Не то чтобы очень дорого, но и не слишком дешево. В самый раз. Другое дело, что до этого момента мне и в голову не приходило как-то оценивать этот самый «ущерб». Мастеров-саперов все равно не найти, а если уж взыскивать, то с них. Но, поразмыслив, я решила, что Алексей Хуанович поступил со мною по справедливости. Взрыв в кафе – побочный эффект каких-то его делишек. И хорошо, что он сам это понимает. Очень хорошо. С такими жуками в голове обычно живут дольше, чем без оных. Можно сказать, закон природы.

Да и мне деньги не помешают, чего уж там. Давненько их у меня не было, по крайней мере в таком количестве.