Книга откровений - Руперт Томсон

- Да, - проговорила Рената, издав хриплый смешок, - хорошая травка.

Она растянулась на кушетке, наблюдая за мной сквозь прикрытые веки.

- Можешь трахнуть меня, если хочешь, - предложила она. -Я не знаю…

- Ты трахаешь всех подряд, а что не так со мной? - спросила она.

Я покачал головой.

- Я под слишком сильным кайфом…

- Ну ладно. Я просто спросила.

Был момент, когда это могло произойти, потому что, когда я сейчас вспоминаю, то понимаю, что она в чем-то напомнила мне Мод. У нее были такие же крепкие щиколотки, такие же жесткие волосы… Но я был тогда на пределе. В полном изнеможении. И как только смог двигаться, поднялся на ноги и, распрощавшись с ней, отправился в свое убежище, до которого было всего несколько сотен метров. Все еще лежа на подушках, Рената проводила меня насмешливой, презрительной улыбкой.

Приблизительно через три дня мы с Джульеттой встретились за обедом. Для нас это было необычным, потому что занятия у Джульетты продолжались, как правило, целый день, а я работал по вечерам и днем отсыпался. Вдобавок, с момента того поцелуя на льду канала я пытался не провоцировать ее - даже не столько не провоцировать, сколько не торопить события, дать себе время на обдумывание. Возможно, мешал и тот груз испытаний, который отягощал меня и о котором необходимо будет все ей объяснить (она ничего обо мне не знала, даже того, что я был танцовщиком). А может, на протяжении многих лет секс означал для меня конец отношений и уже не ассоциировался ни с близостью, ни с любовью. Я не знаю. В любом случае я вел себя так, как будто мы с ней живем в разных странах, а не на расстоянии двадцати пяти минут езды на трамвае. По телефону мы могли говорить часами. У нас сложилось взаимопонимание, но такое, какое бывает между людьми, живущими в тысячах километров друг от друга. Тот факт, что я не сближался с ней, интриговал ее. Она считала меня загадочным. Однажды она даже назвала меня жестоким. И ей не понадобилось это объяснять, и так было ясно. Я осознавал, что моя тактика, если можно было так назвать мое поведение, привязывает Джульетту ко мне все больше и больше. Сопротивляясь влечению к ней, я становился все более для нее желанным. В каком-то смысле я оттягивал во времени то, что все равно должно было произойти.

Во время нашего обеда я, рассказывая Джульетте о том, что Изабель стало лучше, вдруг почувствовал, что рядом со мной кто-то стоит. Я обернулся. Это была девушка лет двадцати пяти, с короткими светлыми волосами. По презрительному выражению ее лица я догадался, что это одна из тех девушек, с которой я в свое время переспал и которую совсем не помнил.

- Вот чем ты теперь занимаешься, - сказала она. - Теперь ты переключился на чернокожих.

- Это Джульетта, - пробормотал я. - Мы просто друзья.

- Джульетта! - она выплюнула это слово, как будто что-то гадкое попало ей в рот. - Неудивительно, что ты больше не звонил мне. Отшвырнул меня в сторону как камень… - она поднесла руку к лицу, словно вот-вот заплачет. - Неужели ты такой бесчувственный?

- Это все не так…

- Спорю, ты даже не помнишь мое имя. Ну, как меня зовут? Конечно, она была права. И знала, что права.

- Черт с тобой, - выругалась она и вышла, хлопнув дверью. Я смотрел в стол. А когда поднял глаза, встретил взгляд Джульетты.

- Извини, - сказал я.

Она попыталась обратить все в смех, но у нее не очень получилось. Голосом, полным изумления, она спросила:

- Что же ты такое с ней сделал?

- Я не могу объяснить.

- Ты ведь с ней встречался?

- Нет, не совсем.

Джульетта, смотря на меня, медленно покачала головой.

- Джульетта, - я взял ее за руку, - ты должна мне поверить. Между нами ничего не было. Совсем ничего.

Наверное, я мог использовать этот эпизод для того, чтобы навсегда избавиться от Джульетты, но тут я понял, что не хочу этого. Понял, что Джульетта стала для меня ближе, чем кто-либо, и я просто не могу позволить себе потерять ее.

К тому времени, как мы вышли из кафе, мне уже удалось убедить ее в своей невиновности, в том, что я ничего плохого той девушке не сделал. Однако по ее лицу, когда мы расставались, было видно, что я для нее стал еще загадочней.

В конце той недели, в свой выходной, я поехал в Блумендаль, чтобы повидать Изабель. Как обычно, меня впустила Эльза. По ее словам, Изабель все еще в ремиссии и с каждым днем набирает силы. Врачи довольно осторожно дают оптимистичные прогнозы.

Однако первые полчаса Изабель только жаловалась. Она считала химиотерапию варварством. Ее возмущало, что при всех новейших достижениях в медицине, еще остается такое примитивное средство лечения. Она жаловалась, что Эльза, как всегда, слишком много суетится. А врачи просто тираны, потому что запретили ей курить. Когда за окном уже начало смеркаться, она спросила, слышал ли я когда-нибудь о Новой Земле. Я покачал головой.

Она рассказала, что в средние века, если ты хотел поехать в Китай, то нужно было плыть на юг, миновав мыс Доброй Надежды. Это было долгое и опасное путешествие. К середине шестнадцатого века один из голландских исследователей попробовал изменить маршрут. Он поплыл вместо юга на север, пытаясь проложить новый, более короткий путь. Его звали Биллем Баренц, и в его честь назвали улицу в Амстердаме. Есть также улицы имени его капитана, Ван Хемскерка, и улицы, названные в честь Новой Земли - острова, который сыграл важную роль в этой истории.

Последняя экспедиция Баренца покинула Амстердам 18 мая 1596 года. Через несколько недель его корабль застрял во льдах у побережья России, и команде Баренца пришлось высадиться на острове Новая Земля. На картинках остров поражает суровой красотой. Лед, в который он закован большую часть года, - бледно-голубого цвета, почти бирюзовый, причудливых форм, образованных самой стихией. Закаты там восхитительны - полосы пурпурного цвета переходят в глухой черный тон. Однако для Баренца остров был почти концом света. Там не было деревьев, только камни, а начиная с августа почти все время стояла ночь. Из подручных материалов, взятых с корабля, команда построила временный лагерь. Его назвали «Het Behouden Huys», что означает «Надежный дом», или «Вечный дом». Мореплаватели прожили там целую зиму, питаясь полярными лисами и белыми медведями, на которых они охотились с мушкетами, которые захватили с собой. Наконец, в июне следующего года, им удалось доплыть до материка. А до Амстердама они добрались только 1 ноября 1597 года. Выжили только двенадцать человек из команды.

В 1871 году норвежская экспедиция нашла остатки лагеря, где Баренц и его команда прожили много месяцев. Там были книги, инструменты, одежда, боеприпасы, посуда и навигационные приборы. Все это пролежало нетронутым на Новой Земле почти триста лет. Но и по сей день ни корабль, капитаном которого был Ван Хемскерк, ни могила Виллема Баренца, который погиб на обратном пути, не были найдены.

Когда Изабель закончила свой рассказ, я тихо сидел и смотрел в огонь. Пока я был в белой комнате, я думал, что внутри моего тела есть место, которое три женщины не могли затронуть. Я думал об этом месте как о доме. Дом внутри моего тела, в котором я жил, в котором я был в безопасности. Из его окон я мог видеть плоское и непримечательное пространство. Я мог видеть женщин, но они были лишь маленькими, удаленными фигурками. Они всегда присутствовали, но присутствовали в отдалении, не приближаясь ко мне. А если даже и подходили, то не могли войти внутрь. Я не знал, откуда у меня была эта уверенность, но она была. А теперь, после того как я услышал рассказ о том, что случилось с голландским исследователем и его командой, я понял, каким образом я выжил…

Наконец я отвел взгляд от огня. Мне казалось, что из моих глаз исходит свет, прорезая яркими лучами комнату.

- Что ты думаешь об этой истории? - спросила Изабель.

- Из нее может получиться замечательный балет, - произнес я, к собственному изумлению. Наверное, слова опередили мои мысли.

Изабель улыбалась, как будто я сказал то, что она ожидала от меня.

- Я тоже так думаю, - кивнула она.

Когда через несколько минут в комнату вошла Эльза, чтобы напомнить Изабель о том, что ей надо отдохнуть, мы все еще улыбались друг другу.

- Вы бы видели себя со стороны, - хмыкнула Эльза. - Вы как два заговорщика.

Лучше не скажешь. В результате всех наших бед мы с Изабель стали невероятным образом связаны. На протяжении следующих нескольких недель, которые оставались до Рождества, мы начали обсуждать проект, который должен был нас сблизить еще больше. В основу балета будет положена история Баренца, но только в общих чертах; я попытаюсь вложить в балет и мой собственный опыт. Я хотел ввести только четырех танцоров - одного мужчину, представляющего Баренца и его команду, и трех женщин, выражающих различные трудности, которые команда перенесла. Изабель одобрила замысел. Я даже обдумал музыку: у себя дома я недавно слушал Сонату для фортепиано Жана Баррака, которая воспринималась как штормовые каскады звуков со спадами, выражающими отчаяние одиночества. Несмотря на то что у нас не было ни сроков, ни обязательств и окружающие ничего не знали о нашем сотрудничестве, мы работали с огромным воодушевлением. Изабель делала записи при помощи лабанотации, старинного способа транскрипции движений, которому она научила и меня несколько лет тому назад. А я освободил место вокруг дивана - для того чтобы перед ней вырабатывать движения. Мне хотелось изобрести новые па, которые передавали бы потрясение от падения в неизвестность. Это должны быть па в темноте, другими словами, па, передающие стремление к свету. Они должны показать, насколько люди чужды друг другу. Они должны иллюстрировать парадокс того, что обнаженность делает нас менее узнаваемыми, а наша кожа - величайшая из всех тайн.