Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом - Артем Драбкин

Вскоре нашу дивизию перебросили в Прибалтику на аэродром у города Елгава. 5 мая 1945 года наш экипаж был удостоен правительственных наград. Меня и Валерия наградили орденами Красного Знамени, а Николая – орденом Отечественной войны I степени. Весьма кстати незадолго до этого нам на экипаж из трофеев фронта выдали 9 кг сахара. С этим сахаром мы снарядили старшину Ивана Жерносенко в город. Вернулся он с бутылью самогонки. Было чем отметить столь знаменательное событие.

А 8 мая боевая тревога – на аэродром! Боевая задача – разбомбить штаб курляндской группировки в городе Кулдига. Погода была плохая. Поэтому на разведку послали один экипаж. Полетел летчик Трегубов, а в качестве штурмана – подполковник из штаба дивизии. Видимо, просто хотел сделать еще один боевой вылет. Вскорости они вернулись. Мы их окружили, стали расспрашивать. Этот подполковник показывает планшет, рассеченный осколком. Облачность была низкая, шли на малой высоте, и их обстреляли. Тем не менее мы взлетели бомбить Кулдигу, но нас перенацелили на подавление живой силы и техники противника в городе Скронда. Я уже значительно позднее подумал: «Ну зачем же было бомбить город 8 мая?» Облачность была порядка 800 метров. По нас стреляло все: и зенитная артиллерия, и крупнокалиберные пулеметы. Такое ощущение, что все пули и снаряды летят в тебя. Но мы зашли, как положено, сбросили бомбы, вернулись. Когда мы приземлились, оказалось, что не вернулся экипаж Трегубова. Они были сбиты и погибли. А ведь их предупреждали после первого полета, что нельзя им лететь, планшет пробили.

Жили мы в каменном доме, где были двухэтажные нары. Я лично спал на верхних нарах. И вдруг ночью, около 5 часов, страшный шум, пальба, ракеты и крики: «Победа! Победа!» Некоторые стали пулять сразу в потолок. Начала штукатурка сыпаться. Кричали, обнимались. Победа!

Буторин Николай Дмитриевич

Сам я из маленькой деревни на Урале. Родился в 1919 году. Когда мне было шесть лет, отец послал меня в школу, с тем чтобы, отучившись пару лет и овладев основами грамоты, я начал ему помогать, более не отвлекаясь на учебу. Он считал, что этого достаточно. Семья была бедная, одет я был плохо и вскоре заболел тяжелым воспалением легких. Только через два года после болезни я пошел в школу. Закончил пять классов сельской школы. Работал учетчиком в МТС. Потом все же решил учиться дальше. Пошел к директору школы. Помню, был хромой Роман Васильевич. «Прими меня в 6-й класс». – «Куда я тебя приму? У меня же дети, а тебе уже пятнадцать!» – «Прими». – «Ладно, приходи. Будешь успевать – будешь учиться, а нет – выгоню». Два года учился на одни пятерки, а вместо восьмого класса в 1937 году поехал поступать в кооперативный техникум в Сарапул. Отличником я не был, но половина отличных оценок, половина хороших – это я всегда мог. Моя фотография висела на доске почета в техникуме. Закончил один курс. Понял, что мне надо дальше учиться, стал готовиться на исторический факультет Казанского университета. И тут меня вызывают в горком комсомола. Со мной разговаривал инструктор: «Мы тебя рекомендуем в аэроклуб учиться на летчика». – «Не пойду». – «Как?» – он испугался. Все, кому он предлагал, шли с радостью. А я – нет. «Я отличник, получаю повышенную стипендию, но мне ее хватает только на неделю. В свободное время я хожу на погрузочно-разгрузочные работы на пристань. Зарабатываю. А если в аэроклубе буду учиться, то подрабатывать я уже не смогу». – «Тогда мы поставим вопрос о твоем пребывании в техникуме». – «Вот с этого вам и надо было начинать». Так я попал в аэроклуб. В то время обучение было без отрыва от производства, так что я учился в техникуме и аэроклубе одновременно. После сдачи экзаменов в аэроклубе мне дали предписание в трехдневный срок явиться в военкомат. Я думаю: «Плевал я на предписание, окончу техникум и пойду в университет». Но шел 1939 год, немцы оккупировали Польшу, ожидали, что они могут пойти на нас. Началась частичная мобилизация. В Сарапуле появились военные, которых до этого я и не видел. Осенью началась финская война. Мне даже не дали окончить техникум, а призвали, направив в Свердловск, в кабельно-шестовую роту. Раньше связь какая была? Ставили шесты с фарфоровыми изоляторами, на них натягивали медную проволоку. Зимой очень тяжело. Надо на санках тащить катушку, которая весит пятьдесят три килограмма, ставить шесты… Собирались отправить на войну, но она быстро закончилась. Все начали рапорта писать: тракторист – прошу отправить меня в танковые войска, я – прошу отправить меня в авиацию, потому что я летчик. Через неделю я уже был курсантом Свердловской авиационной школы. В 1940 году я прошел программу Р-5 и был переведен в Тамбовскую летную школу, учиться на СБ. Окончил программу к июню 1941 года. Нас не выпустили, поскольку был избыток летного состава, а отправили в Среднюю Азию, в Джизак. Там мы не летали, а занимались хозработами, ходили в караул, и все. Вот такой пример. Как-то вечером на построении старшина говорит: «Трактористы, выйти из строя». Нас пять человек вышли из строя. Я трактора знал хорошо, потому что, когда был учетчиком, все время был с трактористами, помогал им ремонтировать, шабрить подшипники, регулировать. Отправили на МТС, распределили по бригадам. В бригаде – девушки-киевлянки. Они готовились поступать в институты, а тут война. Их забрали учится на трактористов. Бригадир с финской войны пришел, раненый. Не выходит из палатки – пьет. Так я стал бригадиром. Самая большая проблема в тракторе – это перетяжка подшипников. Надо подскоблить, почистить подшипнички, потом убрать прокладочку, затянуть хорошенько. Так что я в основном лежал под тракторами. Как-то утром позавтракали, идет одна трактористка, в беленькой юбочке, красиво одетая, ревет: «За тобой приехали…» Оказалось, что в конце лета 1942 года из Энгельсского училища приехал «купец», старший лейтенант. По летным книжкам из двух тысяч мальчишек он выбрал шестьдесят семь человек, в том числе и меня. Так я попал в училище. Первый полет на Пе-2 я выполнил 6 ноября 1942 года. На следующий день сделал еще два полета с инструктором. Он говорит: «Заруливай на стоянку, моторы не выключай». Выскочил, садится командир звена. Два полета сделал. Он говорит: «Заруливай, моторы не выключай». Заходит комэск, «батя», как мы его звали. Нам-то 20 лет, а ему 35 или 37… Два полета сделал: «Не выключай. Лети самостоятельно». Я сделал два полета. Полтора года не летал и полетел! Пройдя программу, весной 1943 года меня выпустили в звании «младший лейтенант». Суммарный налет у меня был часов примерно сто.

В ЗАПе в Йошкар-Оле нам, молодому пополнению, дали самолеты, техников, штурманов, стрелков, то есть экипаж. Полетали в зону, строем, на бомбометание с горизонтального полета. И девяткой перелетели на Воронежский фронт, где вошли в состав 81-го гвардейского бомбардировочного полка, став его третьей эскадрильей. 5 июля я совершил свой первый боевой вылет. Я летел в первом звене слева – летал хорошо, и мне было безразлично, справа или слева стоять (а некоторые не могли слева стоять). Шли плотным строем. Я всегда старался встать плотнее к ведущему. Конечно, если отойти от него метров на тридцать, шансов столкнуться меньше, но намного сложнее заметить его маневр. Когда рядом с ним идешь, чувствуешь его движение. Не доходя до цели, попали в облачность. Вышли. Был слева, оказался справа. Отбомбились, пришли домой. Кто-то вообще потерял ориентировку и пришел домой сам. За время Курской битвы я сделал сорок три боевых вылета – больше всех в полку, поскольку летал запасным с разными эскадрильями. По окончании боевых действий вышел приказ наградить летчиков орденом Отечественной войны I степени, штурманов – II степени, а стрелков-радистов – медалями. Всем дали, кроме меня. Почему? Потому что в эскадрильи были Бузорин и Буторин. Девчонкам-машинисткам за ночь нужно было отпечатать сотню представлений, и они перепутали, написали два представления на Бузорина. Ему дали два ордена Отечественной войны I степени, а мне ничего. Как-то вечером, когда начальство вместе с командиром дивизии выпивало, командир полка Владимир Яковлевич Гаврилов подошел к комдиву: «Произошла ошибка». – «Какая?» – «Моему летчику не дали орден». – «Завтра представьте». Но командир дивизии имел право давать орден Отечественной войны только II степени. Целый год я тяжело переживал, что у всех первой, а у меня второй степени. Потом мне дали один орден Красного Знамени, второй орден Красного Знамени, и история забылась. А Бузорин разбился под Полтавой при перелете с одного аэродрома на другой. Не справился со взлетом. Записали как боевую потерю, вроде его истребители сбили. Лет через двадцать после войны в Кобеляках Полтавской области создали музей боевой славы полка. Директор музея написал мне письмо, спросил, почему я не приезжаю. Я ответил, что приезд должен возглавлять большой начальник. А они во время войны только пили и развратничали, и видеть их мне не хочется. Тот же Гаврилов. Он Героя получил до того, как пришел к нам в полк. Командир корпуса его не любил страшно! Он его никогда не награждал, потому что тот не хотел летать. Только если Полбин лично прикажет, чтобы тот вел полк, тогда он летит на своей машине, взяв 600 килограммов бомб. Никогда больше не брал! У него лучший самолет, но брал он только 600, а мы всегда таскали тысячу. Девушек менял как перчатки. Полгодика с одной поживет, а потом берет другую. Одна была, так чуть ли не она полком командовала. Из столовой мы на грузовике ездили на аэродром. Так она сидела в кабине, а он с нами в кузове. Потом она забеременела, и он отослал ее домой.