Запретные уроки - Кэтрин Кэски

Некого винить, кроме себя самой — слабого существа, потерявшего голову от лорда Уэнтуорта, вот и все. Достаточно было ощутить рядом его обнаженное мускулистое тело, и она уже отчаянно его возжелала. Ей неудержимо хотелось почувствовать его в себе, не заботясь о возможных последствиях.

И, как ей показалось, он точно так же тянулся к ней.

Да так, несомненно, оно и было. Она ощущала, как подергивается его возбужденный орган, ожидая, когда она шире разведет колени. Пригласит войти в нее глубоко. Ясно, что он хочет ее. Ох, этого делать нельзя. Он ударился головой и немного не в себе.

— Да, я тоже хочу вас. Но не таким образом. Ведь вы даже не знаете, как меня… — Она замолчала и стала ласково гладить его щеки, успокаивать, потом тихонько стала нашептывать в ухо. — Вам нужно только мое тепло. В эту ночь нам обоим необходимо тепло друг друга. И больше ничего. — Она примостила его голову у себя на груди, между шеей и плечом, обвила его руками. — Спи, любимый, — прошептала она, запоздало испугавшись собственных слов.

«Любимый». Что побудило ее сказать так? Даже холод этой ночи не мог остудить ее запылавших щек.

— Спи. А утром все будет хорошо.

Она почувствовала, что он кивнул, мышцы расслабились, но рука его погладила ее грудь и осталась там. Возбужденный член так и нависал над ее влажной расщелиной, сводя Сьюзен с ума. В такой позе Себастьян и уснул. Она попыталась было немного отодвинуть его, но он тотчас придвинулся снова.

«Ах, Боже милостивый!» Ей-то уж уснуть никак не удастся — при том возбуждении, до которого он ее довел, при том, что он и сейчас продолжал прижиматься к ней своим естеством.

Нет, в эту ночь, очевидно, грешнице ни за что не уснуть.

Свет, сочившийся через щели в дощатой стене, у которой Себастьян обнаружил себя поутру, был необычайно ярким. Блеск солнца казался нестерпимым. Он снова закрыл глаза. «Слишком ярко светит». И, черт побери, как голова трещит!

Он хотел прикрыть глаза рукой, но вдруг что-то мягкое и теплое, на чем лежала рука, подалось и съежилось от дуновения ледяного воздуха. Себастьян чуть-чуть приоткрыл глаза и всмотрелся в гладкую белую кожу. Женская грудь. Лицо его упиралось в высокую шею, а нижняя половина тела, судя по знакомым приятным ощущениям, находилась между женскими бедрами, с их шелковистой кожей.

Себастьян немного наклонился и посмотрел на лицо своей соседки. «Чтоб мне в ад провалиться!» Глаза у него расширились от ужаса, когда он узнал лежащую под ним обнаженную женщину. Он перекатился на бок, выбрался из-под горы одеял и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Мисс Боннет!

Она убрала с лица черные как смоль волосы и лениво взглянула на него. Через мгновение глаза у нее тоже расширились.

— Ох, слава небесам — вы в полном здравии и узнаете меня. Я так тревожилась о вас после аварии вчерашним вечером.

Себастьян снова поморгал. Прижал пальцы к пульсирующим болью вискам. В мозгу пронеслись какие-то неясные образы. Его кто-то тащит по склону холма. Чей-то голос баюкает его в темноте. Потом с него снимают одежду. При мысли об этом он опустил взгляд, увидел свою наготу и невольно вздрогнул от смущения. Он стоял перед мисс Боннет, а на нем не было ни единой нитки.

— Если вам не слишком хочется закоченеть, то лучше всего будет, я полагаю, вернуться под одеяла. Здесь мы обсудим все, что произошло.

— Но ведь, мисс Боннет, я не одет. И мы не можем…

— Уважаемый сэр, — захохотала Сьюзен, — я точно так же не одета, и в таком виде мы провели всю ночь, согревая друг друга. Одежда наша насквозь промокла и покрылась коркой льда. Если бы я не последовала логике и не сняла ее, мы оба могли бы уже умереть. — Она жестом указала на сваленную в двух-трех шагах кучу одежды.

Себастьян проворно повернулся, схватил свои брюки, но они оказались твердыми, как деревянные стены сарайчика. Он отшвырнул их в сторону и принялся расхаживать, все сильнее дрожа от холода. Надо все вспомнить. Что за чертовщина с ним произошла?

— Мы с вами слишком замерзли. Для того чтобы уцелеть, необходимо было согреться. Вы к тому же ранены. Я не стану думать о вас хуже, если вы вернетесь под теплые одеяла… Я не стану на вас смотреть и вам необязательно таращиться на меня. Но если вы так и будете расхаживать, то мне не останется ничего другого, как встать и прижаться к вам, потому что мне самой становится теперь холодно.

Он двинулся к вороху одеял, но вдруг замер на месте, припомнив, в какой позе проснулся.

— Простите, мисс Боннет, но я должен знать. Мы с вами… то есть я… — Он прикрылся обеими руками.

— Не предавались ли мы любви? — Лицо мисс Боннет осталось непроницаемым. Она села, край одеяла упал ей на колени, открыв полную, молочно-белую грудь. Она небрежно прикрылась. — Не предавались. — Протянула ему руку. — Давайте же, надо согреться и придумать, как нам выбираться из очень серьезного положения, в котором мы оказались.

Он все еще никак не мог решиться.

— Ну же, лорд Уэнтуорт! Я и не представляла себе, что вы такой поборник благопристойности. Вы готовы скорее отморозить себе… конечности, чем согреться вместе со мной.

— Благопристойность меня мало заботит. — Это была полуправда. Больше всего его заботил тот унизительный момент, когда ее тело соприкоснется с его твердым, подрагивающим мужским органом. Пока он стоял здесь, холод не позволял ему особенно смущаться.

Через щели в самых нижних досках стен просачивались мельчайшие комочки смерзшегося снега. Воздух был таким холодным, что Себастьян даже не мог вдохнуть его полной грудью. Кругом все замело, на дорогах гололедица, никто не придет им на выручку. Мисс Боннет права. Они сами должны найти выход, и чем быстрее, тем лучше.

Он двинулся к ней. Мисс Боннет приподняла одеяло, открывая его взору свое молочно-белое тело, и подождала, пока он заберется в теплое гнездышко. Не теряя времени даром, тут же подкатилась к нему, и Себастьян инстинктивно прижался к ней всем телом.

Потребовалось несколько минут, чтобы дрожь прошла окончательно и его зубы перестали выбивать дробь. Но теперь, оказавшись в тепле, он был вынужден сражаться со своим естеством, чтобы не реагировать на мягкое теплое тело, доверчиво прижимающееся к нему. Приходилось делать усилие и не замечать, как затвердели ее соски в ту же секунду, когда он прижался, весь холодный, к ее груди. Притворяться, будто курчавые волосы между ее ног не щекочут его член.

Сколько, интересно, понадобится еще времени, чтобы холод перестал маскировать его желание? И долго ли он сумеет управлять своим телом, подавляя эрекцию, если он ни о чем другом не может думать, лишь о том, как погрузиться без остатка в сердцевину ее тепла?