Кровь тамплиеров - Вольфганг Хольбайн

В благодарность, едва появилась дыра, через которую можно было протиснуться, от Лукреции поступило следующее задание, а именно: вернуть его неверного племянника, что уже было достаточно неприятно, далее если указание пришло не от Шарифа.

В то время как Тирос и Арес с пеленгатором[22], который Давид носил на своем теле, ничего об этом не подозревая, сели в вертолет и отправились в «Девину», чтобы продолжить преследование на автомобиле, Лукреция развлекалась с арабом и некоторыми другими рыцарями из числа приоров под скалой в катакомбах.

Шариф держал его в курсе дела, но у Ареса было обоснованное подозрение, что араб делал это исключительно для того, чтобы по крайней мере издалека над ним насмехаться, если уж он не располагал достаточной мимикой, чтобы злорадно, во весь рот ухмыляться в присутствии Ареса.

Под крепостью они нашли гроб девятого рыцаря. Тамплиеры похоронили Рене фон Анжу[23] в могиле, словно он был один из многих. Но забытая легенда тем не менее говорила иное. Лукреция с присущей ей наглостью не колебалась и приказала взломать саркофаг, и, как оказалось, не зря. Коварный вор не забрал ни одну из реликвий с собой в могилу, но взял единственное, что могло указать путь к укрытию, где находились Гроб Господень и Святой Грааль. Она стянула с мумифицированного пальца рыцаря кольцо с печаткой. Бедность, целомудрие и смирение – таковы были правила ордена тамплиеров. Никто из них не должен носить драгоценные украшения. И если один из них это сделал и даже унес кольцо с собой в могилу, тогда это что-то значит. Сомневаться в этом не приходилось.

После этого рыцари, которые остались с Лукрецией, начали вскрывать в катакомбах все саркофаги подряд и искать сокровища или указания на реликвии.

Как охотно Арес своими глазами поглядел бы на то, что творится в катакомбах. Но Лукреция непременно должна была выместить на нем плохое настроение. Она же не думает всерьез, что раб – лучший предводитель, чем он! В конце концов, он ее брат! Ну хорошо она еще увидит, что получится. Уже очень скоро она пожалеет о своем приказе и отзовет его назад. До этого ему не остается ничего другого, как делать то, что приказано, если он, со своей стороны, не захочет вести себя по-детски и капризничать, как его сестра.

– Сейчас мы их поймаем, – прервал его мысли Тирос. Он бросил довольный взгляд на маленький монитор, на котором долгое время нервно дрожащая над виртуальными улицами красная точка наконец остановилась и оставалась довольно продолжительное время на верху экрана, слева.

Арес подумал о том, что в общем-то причины для плохого настроения нет. Обычный внутрисемейный раздор. Даже если Лукреция спутается с рабом… Возможно, компенсация сексуального дефицита поможет ей восстановить здравый смысл и опустит с облаков на землю. Накануне был великий день для приоров, и Арес не сомневался, что сегодняшний не уступит вчерашнему. Он постарается ничем его не испортить.

– В пятницу, тринадцатого, все тамплиеры во Франции были арестованы, помещены в подвальные застенки, подвергнуты пыткам и казнены, – усмехнулся он. – С тех пор этот день считается несчастливым. Ты это знал? – Тирос равнодушно пожал плечами, не сводя глаз с красной точки, которая обозначала местонахождение Давида. – Невежда, – без особой охоты выругал его Арес и под завывание мотора свернул за ближайший угол.

Это была действительно Богом покинутая местность, куда магистр тамплиеров послал или куда сам сопровождал своего сына. Арес горячо надеялся, что тамплиер находится с мальчиком, потому что чувствовал огромное желание разрезать фон Метца на куски и наконец отобрать у него меч, который слишком долго принадлежал этому негодяю – и, Господу ведомо, не только для того, чтобы угодить сестре и настроить ее помягче.

Стекла без окон черными дырами зияли в опустевших фабричных зданиях, сквозь открытые окна машины до них доносился запах сажи из мертвых дымовых труб, а в заброшенных цехах не осталось даже крыс.

Фон Метц и вправду имел укрытие, которое не так-то легко обнаружить, потому что ни одна человеческая душа, кроме тех, что испытывают проблемы с мусором, к тому же решаемых здесь только нелегально, или тех, кому требуется дешево избавиться от старого автомобиля, давно уже не помнила, что этот город призраков еще существует. Но пеленгатор указывал, что Давид тут – а если быть совсем точным, то в заброшенном гараже.

Это было восьмиэтажное здание цилиндрической формы, которое, вероятно, сыграло решающую роль в гибели промышленного района, потому что это «чудо архитектоники», это самое большое, какое можно себе представить, «супер-недоразумение», должно быть, стоило целое состояние. И люди, которые здесь работали, должны были каждое утро тратить свое время, огибая мощный цилиндр, пока им наконец не выпадет счастье припарковаться на одном из весьма тесно отмеренных мест на внешней стене этого искусно построенного, но бессмысленного сооружения.

Арес не притормозил, когда направил машину через въездные ворота. «Возможно, – думал он, – придется несколько раз переехать автомобиль фон Метца, прежде чем он разрубит его на куски и предложит рабу под видом гуляша на следующий вечер».

Фон Метц предоставил молодым людям достаточно времени перед своим появлением. Ему ни в коем случае не хотелось смутить Давида и Стеллу, если они предстанут перед ним дрожа, плача, словно испуганные дети, или крепко ухватив друг друга за руки.

К тому времени, когда магистр влетел на территорию в красной ржавой малолитражке, с двумя дверями, они более или менее успокоились. Он сильно их напугал, пока они не увидели, кто сидит в этой машинке. Роберт быстро вышел из нее, обошел вокруг молча, открыл багажник и вытащил пропахший плесенью коврик. Из углубления под ковриком тамплиер достал половину своего оружейного арсенала. Тут были и мечи, и дротики, и защитные костюмы, и многое другое, в том числе и более мелкие предметы вооружения. Давид разглядел пару приборов ночного видения, которые Роберт засунул в парусиновую сумку и отдал сыну, чтобы тот держал их под рукой.

В то время как Стелла вновь забралась в «Фольксваген», Давид наблюдал за своим отцом с чувствами настолько противоречивыми, что он сам не смог бы их ни с чем отождествить. Лишь одно оставалось постоянным – сомнение.

– Все это не представляет большой ценности, – заметил он через некоторое время с определенной неловкостью.

Фон Метц вытащил какой-то металлический предмет, который Давид не мог назвать, но которым наверняка можно было причинить боль, если не промахнуться. Роберт сунул его в сумку и посмотрел на сына.

– Ты действительно думаешь, что мы стали бы бороться на протяжении столетий за что-то, если бы это не было достаточно ценным? У тамплиеров только одна задача – охранять Святой Грааль. Все остальное неважно.

– Все неважно из-за чаши? – спросил Давид и состроил гримасу.

– Грааль – нечто большее. – Фон Метц покачал головой и завязал сумку. – Он означает власть. Непомерную власть. Твоя мать жаждет завладеть властью и готова всем ради этого пожертвовать.

И снова Давид увидел в глазах отца беспощадную честность, при этом он не знал, должен ли он восхищаться ею или бояться ее. Иногда не хочется знать правды, потому что она слишком болезненна. Так, во всяком случае, было сейчас с ним.

– Даже собственным сыном, – прибавил тамплиер. – Ты должен принять решение и сделать выбор между мной и нею.

По крайней мере в этот момент у Давида не было сомнения, каким будет решение. Не потому, что он боялся этого человека, а потому, что Лукреция его разочаровала. Она ему лгала и использовала, чтобы добраться до реликвий, которые значили для нее гораздо больше, чем сын. Слепая ярость, отчаяние и любовь к матери погнали Давида в битву. Но вместо того чтобы делать то, что должна была бы делать каждая мать – утешать его, успокаивать, поддерживать, – она его подстрекала, разжигала его самолюбие и гнев. Она без колебания послала его в бой, в котором он едва-едва выжил.

Отец хотел его убить, но, по крайней мере, он был достаточно честен, чтобы этого не отрицать. О проклятие! Что за семейка, в которой его угораздило родиться? Давид не понимал, как все это могло зайти так далеко. Лукреция и фон Метц ненавидели один другого и, даже не скрывая этого, посягали на жизнь друг друга, но ведь около двадцати лет назад они должны были… – трудно подобрать подходящие слова – каким-то образом произвести его на свет…

– Я… вы… – начал он беспомощно.

Фон Метц улыбнулся и освободил сына от мучившей его неловкости, ответив на вопрос, который был ясно написан на лице юноши, быстрее, чем Давид, заикаясь, задал его, потому что речь шла о его жизни и репутации.

– Я любил ее… Лукрецию… твою мать, – заверил он Давида и сделал шаг к «Фольксвагену», в котором измученная Стелла ждала на сиденье рядом с водительским.