Под игом - Иван Вазов

Между тем Милкин отец — точнее, не отец, а отчим — наблюдал за всеми движениями человека, вошедшего во двор, так как в этот вечер подкарауливал Рачко, чтобы поступить с ним по совету соседей. В темноте он принял Стефчова за медникова сына и запер его в Милкиной комнате. Потом побежал сзывать своих ближайших соседей, а за ними во двор сошлись жители со всего околотка.

Онбаши тотчас же нашелся.

— Расходитесь, господа, я допрошу его милость в конаке! — сурово крикнул он толпе, а Стефчова схватил за руку.

— Зачем в конаке? Тут все и закончим! — крикнул кто-то из задних рядов, еще не зная, что вместо Рачко поймали Стефчова.

— Да это же Стефчов, — объяснили ему соседи.

— Стефчов?! Как так? Шум нарастал.

— Ну и что ж такого, что он чорбаджийский сын? — крикнул кто-то. — Хотели женить Рачко, а теперь женим Стефчова. Что он — из другого теста, что ли?

— Венчать так венчать! — вторил ему сосед.

— Нет, эта девчонка ему не пара, — раздался голос в защиту Стефчова.

— А что он делал у нее ночью? Значит, чорбаджии вольны надругаться над девичьей честью, а законы писаны только для бедняков?

Послышалось еще несколько голосов, благоприятных для Стефчова.

— В баню, в баню! — твердил. Ганчо Паук. Огнянов обратился к онбаши:

— Слушай, Шериф-ага, уведи поскорей его милость, собралась толпа… смотрят… Нехорошо.

Позабыв о том, что Стефчов его враг, он видел перед собой только жертву, раздавленную позором. Вынести это зрелище человеческого унижения он не мог.

Онбаши подозрительно посмотрел на Огнянова.

— Брось, — дернул друга за рукав мстительный Соколов. — Тебе-то что за дело? Пусть краснеет!

Стефчов только сейчас заметил своих преследователей и, увидев, что они усмехаются, решил, что это они виновники его позора. Адская злоба закипела в его душе, и взгляд, брошенный им на Огнянова и Соколова, мог бы их напугать, если бы только они его заметили…

Онбаши вывел Стефчова из дома.

— Расходитесь!.. — крикнул он. — Это вас не касается… Вы искали здесь Рачко… Иди, Стефчов!

Толпа расступилась.

— Как все это произошло? — тихо и участливо спросил Стефчова онбаши.

— Меня предали Огнянов и Соколов, — прошептал тот. Толпа пошла за ними следом.

— Выдайте его нам, эфенди! Девушку опозорили. Что ей теперь делать? Только и остается, что помереть! — кричал Иван Селямсыз, который только что пришел.

Толпа громко роптала, но этим и ограничивался ее протест.

— Что же вы молчите? Ратуйте, люди добрые! — кричал Селямсыз громовым голосом. — Или чорбаджийский сынок Стефчов вам рты на замок замкнул?

Селямсыз с давних пор ненавидел Стефчова. Но, сколько он ни взывал к толпе, никто не откликнулся.

Кое-кто еще толкался у крыльца. Там брызгали водой на Милку, упавшую в обморок.

Несчастная девушка не вынесла всех этих волнений, и что-то сломилось в ней — навсегда.

Люди расходились недовольные.

XXIV. Два провидения

Было утро праздничного дня. Игумен Натанаил стоял у аналоя в боковом приделе монастырской церкви, заканчивая пение тропаря. Кто-то дернул его за рукав.

Игумен оглянулся. Перед ним стоял Мунчо.

— Чего тебе надо, Мунчо? — спросил игумен, строго посмотрев на него. — Иди себе, иди, — приказал он дурачку и снова принялся за тропарь.

Но Мунчо крепко сжал его руку у локтя и не отпускал. Рассерженный игумен опять обернулся и только тогда заметил, что Мунчо очень возбужден, дрожит всем телом и тяжело дышит, а в его лихорадочно блестящих глазах застыл ужас.

— Что случилось, Мунчо? — спросил игумен строго. Мунчо пуще прежнего выпучил глаза, затряс головой и с величайшим напряжением проговорил:

— Рус-си-ан… у у мелли-н-ницы… Турр-ки! — И, не выдавив из себя больше ни слова, стал показывать руками, как копают землю.

Игумен пристально посмотрел на него, и вдруг его осенила страшная догадка. Мунчо, должно быть, знает, кого закопали у мельницы, а так как он упомянул и «Руссиана», значит, он, возможно, открыл всю тайну. Но каким образом? Неизвестно… Ясно одно: тайну уже узнали власти!

— Пропал Бойчо! — прошептал Натанаил в отчаянии, позабыв про все тропари на свете и не видя отца Гедеона, который стоял у аналоя напротив, отчаянно махал рукой и подмигивал, стараясь напомнить игумену, что теперь снова настала его очередь петь. Натанаил бросил взгляд на алтарь, где дьякон Викентий служил литургию, и, оставив отца Гедеона одного управляться с тропарями, вышел из церкви. Спустя минуту он вбежал в конюшню, и не прошло другой, как он уже стрелой мчался в город.

Утро было морозное, началась метель. Ночью выпал снег, трава и деревья побелели. Игумен немилосердно пришпоривал своего вороного коня. Тот летел галопом, и из его ноздрей вырывались клубы пара. Натанаил знал, что слух, который он сам же распустил, чтобы объяснить исчезновение охотников, упал на благоприятную почву, и все подозрения рассеялись. Кто же мог теперь вновь возбудить бдительность бездеятельного начальника полиции? Ясно, что кто-то предал Огнянова. Но кто именно? Трудно сказать. Только не Мунчо, даже если он и в самом деле знает все. Игумену было известно, как юродивый обожает Огнянова. Но, может быть, Мунчо нечаянно выдал его? Так или иначе, совершено предательство, и оно повлечет за собой тяжкие последствия для Огнянова.

Обычно игумен добирался до города за четверть часа, но на этот раз доскакал в четыре минуты. Конь был весь в мыле. Игумен оставил его у брата и пешком направился к дому, где жил Огнянов.

— Бойчо здесь? — спросил он тревожно.

— Вышел, — ответил хозяин, видимо чем-то рассерженный. — Только что перед вами приходила полиция и весь дом перевернула, искала его. Чего им от него надо, проклятым? Можно подумать, он человека убил!

— Куда он пошел?

— Не знаю. «Плохо, но еще есть надежда», — сказал себе игумен и бегом направился к доктору Соколову. Он знал, что Огнянов не очень набожен, и даже не подумал искать его в церкви. Натанаил заглянул и в кофейню Ганко, мимо которой проходил, но Огнянова там не было. «Если Бойчо еще не в тюрьме, я узнаю от Соколова, где он», — подумал Натанаил, вбегая во двор к доктору.

— Есть дома кто-нибудь, бабка? — спросил он хозяйку.

— Нет никого, ваше преподобие, — ответила старуха, бросив метлу, чтобы отвесить поклон духовному лицу и приложиться к его руке.

— Где доктор? — в сердцах крикнул Натанаил.

— Не знаю, отче духовник, — ответила женщина, запинаясь и смущенно глядя в землю.

— Беда! — вздохнул игумен и направился к воротам. Старуха засеменила вдогонку.

— Подожди, подожди, отче духовник!

— Что такое? — спросил игумен нетерпеливо. Она сделала таинственное лицо и сказала тихо:

— Здесь он, только прячется, — давеча его искали проклятые турки… прости, отче!

— Не от меня же он прячется, что ж ты мне сразу-то не сказала? — пробормотал игумен и, перебежав двор, постучался.

Доктор тотчас открыл ему дверь.

— Где Бойчо? — спросил игумен.

— У Рады. А что случилось?

Чувствуя, что надвигается беда, Соколов побледнел.

— Сейчас копают у мельницы… Предали…

— Не может быть! Пропал Огнянов! — в отчаянии крикнул Соколов. — Надо его предупредить скорей.

— За ним уже приходили домой, да не нашли, — продолжал взволнованный игумен. — Я скакал сюда во весь дух, чтобы не опоздать… Боже мой, что с ним будет? Сохрани его господь!

Соколов распахнул дверь.

— Куда ты? — спросил удивленный игумен.

— Побегу к Бойчо… Надо его спасать, пока не поздно, — ответил доктор.