Рыцари удачи. Хроники европейских морей - Александр Снисаренко

 «Чакан,- пишет в своих мемуарах Анна Комнина,- как своей вотчиной распоряжался Смирной, а некто по имени Тэнгри-Бэрмиш - городом эфесян у моря... Дру­гие сатрапы захватывали крепость за крепостью, обра­щались с христианами, как с рабами, и все грабили. Они овладели даже островами Хиосом, Родосом и всеми остальными и сооружали там пиратские корабли. Поэтому самодержец решил прежде всего заняться делами на море и Чаканом...»

Был, однако, момент, когда все это отодвинулось на задний план. Опасность шла с запада. Весной 1093 года, когда еще не был усмирен Чакан, против Византии выступили сербы. Их вождь Вукан, «муж, искусный как в речах, так и в делах», по определению Анны Комнины, перешел с войском границу империи и стал опустошать ее приграничные области. После долгих хлопот Алексею, казалось, удалось усовестить его, и они заключили мир в Скопле.

Но ромеи тогда еще плохо знали этого человека. Уже через год Вукан вновь отправился в набег на земли империи. На этот раз Алексей выслал против него своего юного племянника Иоанна с огромной армией, и Вукан вновь запросил мира, покаявшись в нарушении данного год назад слова.

Тем временем он готовился к решительному бою.

Он уже закончил приготовления, когда к Иоанну привели какого-то монаха-перебежчика. Монах рас­крыл Иоанну замыслы жупана, но Иоанн счел это провокацией и «с гневом прогнал монаха».

Очень скоро, всего через несколько часов, ему при­шлось горько раскаяться в своей недоверчивости. «Вукан ночью напал на Иоанна,- свидетельствует Ан­на,- и в результате многие наши воины были убиты в палатках, а многие обратились в паническое бегство, попали в водовороты протекавшей внизу реки и утону­ли. Лишь наиболее храбрые бросились к палатке Иоан­на и, мужественно сражаясь, с трудом отстояли ее от неприятеля. Таким образом, большая часть ромейского войска погибла».

Иоанн бесславно возвратился в столицу.

На какое-то время сербы оказались хозяевами по­ложения, и они использовали это преимущество в пол­ной мере. Они не успевали перевозить добычу из Византии в Далматию, а их путь был отмечен пеплом го­родов и селений, разрушенными крепостями и тучами воронья. Не на шутку встревоженный Алексей само­лично выступил теперь против Вукана во главе боль­шого войска, но хитрый жупан вновь, уже в третий раз запросил мира и в третий раз получил его. Он не остановился даже перед тем, чтобы в числе заложни­ков передать императору своих племянников, среди ко­торых был будущий жупан Рашки, преемник Вукана Урош.

Им еще не раз придется впоследствии разыгрывать сцену обмена заложниками и высокопарными клятвами, подписания мира и быстрого забвения всех этих скуч­ных церемоний. Император устал от войн на два фронта, и самым привычным маршрутом ромейских послов в эти годы был путь в Ватикан. Восточный оплот христиан­ства умолял о помощи оплот западный.

В 1095 году папа Урбан II наконец откликнулся на призывы Алексея. 26 ноября на соборе в Клермоне он выступил с большой речью, густо замешенной на рели­гиозном фанатизме и пересыпанной напоминаниями о славных деяниях предков.

Момент был выбран удачно: в 1085 году кастильцы отобрали у мавров Толедо, а незадолго до открытия собора, 15 июня 1094 года, испанский рыцарь Родриго Диас де Бивар торжественно вступил с отрядом в Ва­ленсию и стал ее правителем, соединив в своем имени арабское «Сид» (мой господин) и испанское «Кампеадор» (воитель).

«Песнь о Сиде» тогда еще не была написана, но страстям не следовало дать остыть. Однако перед папой были не только рыцари (тех и не надо было уговаривать), и едва ли эта речь возымела бы желаемое действие на умы расчетливых овернских крестьян, мень­ше всего помышлявших о бранных подвигах, если бы не одно примечательное место в ней, яркое и доходчи­вое: «Земля, которую вы населяете,- разглагольство­вал Христов наместник,- сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, и вследствие того она сделалась тесною при вашей многочисленности: богатствами она необильна и едва дает хлеб своим обрабатывателям. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и по­жираете, ведете войны и наносите смертельные раны.Теперь же может прекратиться ваша ненависть, смолк­нет вражда, стихнут войны и задремлет междоусобие. Предпримите путь ко гробу святому: исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе».

Все это было чистой правдой, по причине перена­селенности и междоусобиц начинались много веков на­зад и финикийская, и Великая греческая колониза­ция, хотя аудитория папы вряд ли об этом подозре­вала. Это правило исправно действовало и в Средние века. Хорса и Хенгист, например, прибывшие в Бри­танию из Саксонии, на вопрос Вортегирна о причине перемены мест отвечают без обиняков: «А обычай у нас таков, что когда обнаруживается избыток жителей, из разных частей страны собираются вместе правители и велят, чтобы юноши всего королевства предстали перед ними. Затем они по жребию отбирают наиболее крепких и мужественных, дабы те отправились на чужбину и там добывали себе пропитание, избавив таким обра­зом родину от излишних людей».

Но была и еще одна причина, почему папа не моргнув глазом отправил за тридевять земель цвет европейского рыцарства: из бурлящего котла, каким была тогда Европа, нужно было срочно «выпустить пар». Ни у папы, ни у европейских монархов не было, да и быть не могло, уверенности, что какой-нибудь бойкий витязь не предъявит завтра, и не без основания, права на тиару или корону: ведь короли были не просто первыми, а лишь первыми среди равных. У них не могло быть гарантии, что кто-нибудь не собьется со счета. Дальнейшая история Европы показала, что так оно и вышло.

Спасение святынь началось летом следующего года с неслыханного до той поры погрома зажиточных иудей­ских граждан в Кёльне и Лотарингии. Хронист Альберт Аахенский пишет, что в Кёльне начинающие кресто­носцы «переранили и изувечили почти всех самым бесчеловечным образом, срыли их дома и синагоги и разделили между собой множество денег. Устрашенные такими жестокостями, иудеи в числе 200 бежали и ночью переплыли на судах в Нейсе; но встреченные пилигримами и крестоносцами были все умерщвлены и ограблены, так что не спаслось ни одного человека». Постояв таким образом за веру, а заодно устранив временные финансовые затруднения, бесчисленные от­ряды французских, английских, фламандских, лота ингских и прочих искателей приключений с нашитыми на одежду красными крестами переправились через Босфор и двинулись на Иерусалим, оставив за собой опустошенные амбары Константинополя.

Крестоносцы. Средневековая миниатюра.

Главной ударной силой Первого крестового похода на море была огромная объединенная флотилия фриз­ских пиратов, пополненная разбойничьими судами чуть ли не всех европейских портов, особенно Генуи. По данным папской канцелярии, едва ли, впрочем, досто­верным, в этом походе участвовало до трехсот тысяч человек.

Казалось, весь мир разом пришел в движение, как во время Великого переселения народов. Грань между рыцарем и разбойником, купцом и пиратом вновь стала столь же неясной и условной, как между награблен­ным добром и военной добычей. Алексей скорее, чем он сам мог бы еще недавно предположить, пожалел об отправленных в Ватикан письмах, но было поздно. Джинна выпустили из сосуда, и направление ему указал сам византийский монарх.

Империя таяла прямо на глазах. После набегов печенегов, турок и десятков других племен она сохра­няла свое былое величие лишь в летописях и хрони­ках. Ко времени Первого крестового похода Малая Азия окончательно отпала от нее и перешла к сельджу­кам, кроме области Трапезунта. Как никогда, она оправдывала теперь название «Греческая империя», и не только по языку и религии. Северная ее граница шла по Дунаю и захватывала юг Крыма, западная плавной дугой соединяла Белград и Скодру и далее к югу послушно повторяла очертания Греции и всех ее островов, замыкаясь у Константинополя.

Алексей все еще не терял надежды вернуть утра­ченную Малую Азию, но то были пустые мечты: такие повороты исключительно редки в истории человечества. К тому же разбой на дорогах и разбой на море не оставляли ему времени для других дел.

Шел 1097 год, второй год Первого крестового похо­да. Уже почти десятилетие Византия, не зная отдыха, отбивалась от пиратов, а их количество ничуть не уменьшилось. Наоборот, оно даже увеличилось, ибо добрая половина «пиратов-крестоносцев» так и не добралась до обетованных земель, соблазнившись пре­лестями островов Средиземного моря, куда более реаль­ных и достаточно богатых. Часть из них пополнила потрепанные местные пиратские эскадры, часть стала действовать самостоятельно.

И столько же времени у всех на устах было имя Чакана. В захваченной 19 июня византийцами Никее, принадлежавшей султану, была пленена дочь Чакана вместе с двумя ее детьми, и теперь Алексей приказал возить их по прибрежным городам, устрашая тех, кто не желал сложить оружие. Однако этот спектакль не очень-то подействовал на пиратские гарнизоны, и Алек­сей подступился к Чакану с другого бока: он приказал доставить его дочь в Константинополь, принял ее там как царствующую особу и вскоре почтительнейше воз­вратил безутешному Килич-Арслану.