Золотое кольцо всадника - Мика Валтари

Это заявление побудило нескольких сенаторов, которые в душе сочувствовали Христианам, ненавидели Нерона и с уважением отнеслись к мужественному поступку моего отца, хотя и сочли его сумасбродным, последовать примеру Пуда и отказаться от участия в шествии.

Бегая, как встревоженная наседка, взад и вперед у дверей курии и громко жалуясь на рассеянность и медлительность мужа, Туллия внезапно заметила причитающего раба и старика в накинутом на плечи невольничьем плаще, которого уводили куда-то преторианцы. Приблизившись, она узнала моего отца и, до крайности ошеломленная, остановилась, раскинув руки и преградив им дорогу.

— О боги, что ты опять задумал, Марк? — в растерянности спросила Туллия. — Что все это значит? Я не принуждаю тебя идти в цирк, если ты находишь это зрелище неприятным, тем более что кое-кто здесь тоже отказался присутствовать на представлении. Давай сейчас же отправимся домой, и я даже обещаю не ссориться с тобой.

Центурион, мечтая побыстрее покончить с этим делом, ударил ее своим жезлом и приказал отойти в сторону.

Сначала Туллия решила, что ей все снится, но затем в ярости бросилась к обидчику, дабы выцарапать негодяю глаза; при этом она кричала, что его немедленно закуют в кандалы за то, что он осмелился тронуть жену сенатора.

Таким образом скандал все же получил огласку. Несколько женщин выбралось из носилок, вопреки протестам своих мужей, и поспешило на помощь Туллии. Когда группа нарядных матрон окружила преторианцев, громко спрашивая, что тут происходит, мой отец, недовольный всеобщим вниманием, повернулся к Туллии и заговорил с ней.

— Я больше не сенатор, — сообщил он жене, — и я добровольно иду с центурионом. Помни о своем положении и не визжи, как торговка рыбой. Что до меня, то я разрешаю тебе отправиться в цирк одной. Я думаю, тебе этого безумно хочется.

— Спаси меня, Геркулес! — воскликнула Туллия, разразившись слезами. — Никто и никогда не называл меня торговкой рыбой! Если тебя обидели мои вчерашние слова о твоих любимых христианах, то ты мог бы так мне и сказать, а не ходить по дому мрачным и надутым. Нет ничего хуже мужчины, который скандалу предпочитает многодневное дурацкое молчание.

Жены сенаторов, пытаясь смягчить Марка, смеясь, подтвердили это.

— Она права, Манилиан, — поддержали Туллию матроны. — Неужели надо навсегда отказываться от скамейки слоновой кости только потому, что вы немного повздорили? Перестань капризничать и прости Туллию, если она и впрямь чем-то тебя обидела. Вы ведь муж и жена, и долгие годы прожили вместе. Вон, у вас обоих уже головы поседели.

Туллия, глубоко оскорбленная словами приятельниц, сдернула свою праздничную головную накидку.

— Посмотрите сами, старые сплетницы, — воскликнула она, — и убедитесь, что у меня нет еще ни одного седого волоска. А ведь я не крашу волосы, а только слегка подчеркиваю всякими арабскими средствами их естественный цвет. Так что чепуха все это насчет моих крашеных волос! Просто мне многие завидуют и оттого клевещут на меня.

— Я переживаю сейчас самый торжественный миг моей жизни, — обратился отец к центуриону, — и не могу больше выносить всю эту женскую болтовню. Уведите меня прочь отсюда, как вам и было приказано. Здесь слишком шумно.

Но женщины по-прежнему окружали их, и центурион не решался отдать приказ своим людям силой проложить дорогу, потому что его уже отругали за удар, нанесенный им Туллии. Кроме того, он не очень хорошо понимал, что происходит.

Когда Тигеллин заметил, что возле курии собирается толпа, которая все увеличивается, он протолкался к моему отцу и, посерев от гнева, сильно толкнул Туллию в грудь.

— Пошла прочь, проклятая сучка, — с презрением сказал он. — Ты больше не жена сенатора и не защищена своим положением. Если ты сейчас же не заткнешь глотку, я арестую тебя за нарушение спокойствия и оскорбление сената.

Туллия смертельно перепугалась, когда поняла, что он говорит серьезно, но этот внезапный страх не смирил ее гордыню.

— Чертово отродье, — обругала она его, вдруг вспомнив те слова, которые употребляли иногда друзья моего отца. — Отправляйся-ка лучше опять торговать лошадьми да прелюбодействовать с хорошенькими мальчиками. Ты превышаешь свои полномочия и нарушаешь закон, когда бьешь римлянку у входа в курию и угрожаешь мне, так как только городской префект может арестовать меня. Твое грубое поведение возбудит куда больше гнева, чем мои вежливые вопросы. Итак, я хочу знать, что здесь творится и куда направляется мой муж с этой почетной охраной. Предупреждаю, я обращусь к императору!

Нерон уже выговаривал Тигеллину, к большой досаде последнего, за неудачные действия при аресте христиан. Поэтому Тигеллин решительно указал рукой на курию.

— Нерон пока еще там, — усмехнулся он. — Поторопись, и ты застанешь его. Уверяю тебя, я действую по его приказу.

— Не жертвуй ради меня своей жизнью, дорогая моя Туллия, — предупредил ее мой отец. — И не омрачай последние мгновения мой жизни. Прости, если я обижал тебя, и прости, что я не был тем мужем, которого ты себе желала. Ты всегда была хорошей женой, хотя мы частенько спорили друг с другом. Туллия была так счастлива, что, совершенно позабыв о Тигеллине, бросилась мужу на шею.

— Ты действительно сказал «дорогая моя Туллия»? — радостно воскликнула она. — Подожди немножко, я сейчас вернусь.

Улыбаясь сквозь слезы, она прошла к Нерону, сидевшему с расстроенным видом, и почтительно приветствовала его.

— Будь так любезен и объясни мне, — обратилась она к императору, — суть этого злосчастного недоразумения. Я уверена: все можно уладить, если обе стороны готовы проявить добрую волю.

— Твой муж глубоко оскорбил меня, — ответил Нерон, — но я, конечно, могу простить его. К сожалению, он также публично, перед всем сенатом, признался в том, что он — христианин. Сенат лишил его должности и приговорил, как врага человечества, к отсечению головы. Будь благоразумной и храни молчание, так как мы хотим избежать огласки и скандала. Против тебя я ничего не имею. Ты можешь по-прежнему владеть своей собственностью, однако собственность твоего мужа должна быть конфискована государством за его преступления.

Туллия отказывалась верить своим ушам.

— Что за странные времена?! — вскричала она, не в силах сдержать свое возмущение. — И что же, никаких других обвинений против моего мужа не выдвинуто? Он виноват лишь в том, что свихнулся и по глупости стал христианином?

— За зло, ими совершенное, все христиане подлежат смертной казни, — нетерпеливо ответил Нерон. — А теперь иди прочь и не докучай мне больше — ты же видишь, я тороплюсь. Мой долг перед государством требует, чтобы я, его первый гражданин, возглавил шествие в цирк.