Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ) - Виктор Ротов

И еще одно совершенно замечательное, по — моему, уникальное свойство этого человека: он не имел никаких должностей и никогда не стремился их иметь. Тем не менее, его влияние на общественную и государственную жизнь было огромно. Современники отмечают: людям иногда казалось, что страной правит не царь, а Григорий Ефимович Распутин. И поэтому к нему стремились, ему завидовали, ему поклонялись, его боялись, его ненавидели.

Он был почти безграмотный мужик, а сколько премудрых царедворцев, прошедших высшие школы образования, ходили к нему на поклон. Начиная от вельможного, самовлюбленного графа Витте и кончая банкиром Рубинштейном.

Полуграмотный мужик, без должностей и званий, влиял на мировую политику. Неизменно выступая при этом в роли миротворца. Он вообще был противником войны. На этой почве у них были распри с царем. И не раз они даже ссорились. Когда возникли осложнения с Австрией из‑за убийства в Сараево, Распутин выговаривал царю: «Ты родился несчастным царем. Народ еще не забыл Ходынскую катастрофу при коронации и гибельную войну с Японией. Мы не можем начать новую войну. Плати им сколько хочешь. Дай Австрии 400 миллионов, но только не войну. Война всех нас погубит».

«Пока я жив, — говаривал он, — я не допущу войны».

В канун войны с Германией Распутин находился в родном селе Покровском на излечении после покушения. Получив сообщение, что царь намерен начать войну, он отбил ему отчаянную телеграмму с мольбой не делать этого. Когда война уже была объявлена, он телеграфировал вторично. Но было уже поздно. От расстройства у него открылась рана.

Есть авторы, которые утверждают, что вопрос войны и мира с Г ерманией — чуть ли не семейные разборки царя и царицы. И что яростное неприятие войны со стороны Распутина продиктовано желанием доказать императрице свое влияние на царя. И что якобы царь, желавший поднять патриотический дух народа, а заодно и разделаться с назревающей революцией, на самом деле просто — напросто противопоставил свою волю воле капризной и властной Алекс.

Очевидно, в какой‑то мере это так. Вернее, большая политика коронованных особ, конечно же, обсуждается и в будуаре. Поскольку их личная жизнь неотделима от государственной и общественной. Но… Никто из историков не отрицает, что Вильгельм II, пользуясь тем, что на российском престоле сидит их единокровная немка, обнаглел и потребовал слишком многого: Польшу и Прибалтику, часть Украины… И это было главной причиной, побудившей царя и армию к войне с Германией. За войну с Германией был и Старый двор, и матушка — императрйца. Все патриотически настроенные граждане России, понимавшие Отлично подоплеку притязаний Вильгельма. Поэтому и поднялась волна национального патриотизма. Поэтому и разразилась мировая война, так бесславно окончившаяся для России.

Бесславный ее конец во многом определил успех революции. А архитекторы ее теперь известны. И кому она нужна была, теперь мы знаем. Отсюда следует бесспорный вывод, что в развязывании войны были заинтересованы революционные силы, потому что нужно было поражение России. (Чем хуже, тем лучше). Поражению этому спо собствовала невольно и сама императрица, исподволь помогая своим родственникам в Германии, и давившая всей своей мощью на царя. Поощрявшая тем самым предательско — коммерческую деятельность еврейской общины. Выкачивая преступными сделками (наподобие поставки сахара) деньги из России, они направляли их тут же на войну с Россией. Расчет был точный — ослабленная Россия более не сможет сдерживать их притязаний. Что было запрограммировано в «Протоколах». Поэтому пошли в ход самые низкие, самые подлые, какие только может измыслить человек, удары под дых России. Тут и афера с тайными поставками Германии, тут и фактический подкуп царицы, тут и борьба с Главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем, тут и воровство и распродажа (как в Порт — Артуре) военного имущества и продовольствия. И, наконец, бесконечная вереница освобождения пленных по запискам царицы всяких прохвостов, наживавшихся на войне; отсюда паралич органов правосудия.

Солдаты голодали и вшивели в окопах, а воришки типа Гинцбурга, Рубинштейна и Мануса и подкупленные ими военные чины жирели. Да еще потом обвиняли Главнокомандующего в плохом снабжении армии. Суперподлость!..

Многие свидетели тех событий считают, что будь Распутин в Петербурге в то время, когда назревала война с Германией, он не допустил бы ее. Арон Симанович оставил даже нам такое свидетельство: «…Распутин был согласен сам исчезнуть, как только был бы заключен мир с Германией…» Но это не входило в расчеты еврейской общины. И Распутин, по — моему, это понимал. И в этом вопросе расходился с ними.

Склонный думать, что старец в самом деле обладал даром провидения, я попытаюсь порассуждать о том, почему Распутин так яростно боролся за мир с Германией. И тут невольно приходит мысль, что этот мужик, обладавший огромной интуицией, лучше, чем кто‑либо другой из десятков тысяч чинов, дипломатов, министров и политиков, и даже сам царь, понимал, что поражение России в этой войне неизбежно и что это повлечет за собой снежный ком неудач России. Так и вышло. Он как‑то понимал мировой расклад сил и саму взрывоопасную обстановку внутри страны, он отлично был осведомлен о подспудной борьбе против России еврейской общины, он до тонкости знал характер царя и характер их взаимоотношений с царицей.

Он знал и упорство императрицы в противодействии супругу. Он знал о двойной игре Старого двора, наконец, он отлично понимал и то, что ожиревшее, отупевшее высшее общество не способно уже держать в узде такую махину, как Россия. А потому он предвидел и крах всему, если только ослабнет самодержавный авторитет царя.

Некоторые авторы не могут понять, почему Распутин так упорно помогал евреям в решении их главного вопроса — отмены «черты оседлости» и дарования равноправия. Конечно же здесь немалую роль играли чисто шкурные интересы, личные выгоды от такой дружбы. Но Распутин-политик смотрел дальше — он понимал, что с расцветом цивилизации притеснять евреев — все равно, что собак дразнить. Он отлично понимал их продажную суть и не стеснялся об этом говорить в глаза своему негласному патрону и благодетелю Симановичу. Но и тут определяющей и направляющей была его гуманистическая философия — никто не имеет права лишать человека жизни. Или лишать человека права, каким пользуются другие граждане. Если, конечно, он не нарушил закона. Он видел воочию деградацию русского царя, в жилах которого, как он выражался, «нет и капли русской крови». И он видел, как пресмыкаются перед ним, простым мужиком, как подличают ради высоких должностей и наград высокородные представители дворянства. Он видел, как низко пала дворцовая челядь. Каким неспособным становилось руководство. И, естественно, в его большой многомудрой душе кипел невольный протест — доколе же вы, русские дворяне, будете опускаться, падать в грязь бытия?! Он интуитивно понимал, что спасение этого общества только в хорошей трепке, глубокой встряске. Которую может учинить ему деятельная и пронырливая еврейская рать. А то ведь и «мышей разучились ловить»!

Если бы ему образование да светское воспитание да пост премьера, это был бы великий, если не величайший реформатор. Сродни Столыпину. А может, даже более велик. И тут любопытно будет посмотреть на взаимоотношения Столыпина и Распутина.

Скажем сразу, — великолепный, вельможный и гордый Столыпин не принимал всерьез могущественного старца. За что и поплатился. Он понимал, что со временем это ему скажется, как говорится, выйдет боком, но он не унизился до заискивания перед царским фаворитом — мужиком.

С этой стороны все ясно и однозначно. Сложнее со стороны Распутина. Он уважал Столыпина, несмотря на полное к нему пренебрежение со стороны премьера. Немножко интриговал против него. Так, «из спортивного интереса». По делу же он всегда был на его стороне. За его реформы, за его крепкую государственную руку. Даже в еврейском вопросе. Почему? Да потому, что в Распутине сидел такой же, если не более масштабный реформатор. В этом они были почти близнецы — братья.

Тесно общаясь с Распутиным каждодневно, Симанович наслушался от него всякого. Но среди прочих замечаний о характере этих разговоров и рассуждений более всего он отмечает рассуждения Распутина о крестьянском вопросе. По тому, как часто он заводил разговор на эту тему и по его репликам, Симанович не без основания считает, что подобные разговоры Распутин вел и в царской семье. И по его замечаниям и репликам, кто и как из царской четы реагировал на его рассуждения о крестьянах, Симанович также не без основания считает, что царская семья относилась со вниманием к его рассуждениям и во многом познавала жизнь простых людей именно по его рассказам и рассуждениям. Симанович пишет по этому поводу: «Распутин горячо отстаивал необходимость широкой реформы, надеясь, что она должна привести русского крестьянина к новому материальному благосостоянию.