Невинные - Джеймс Роллинс

— Скоро прибываем, — уведомил Бернард Надию. — Как только покинем поезд, я вверяю графиню Батори под ваш с Христианом присмотр.

— Не лучше ли будет поведать под надзор, аки арестантку? — поправила Элисабета. — Вы так мало мне доверяете, хоть я и включилась в ваше паломничество?

— Доверие надо заслужить, — ответил Христиан. — А вы в настоящее время демонстрируете грандиозный дефицит доверия.

Она подняла обе скованные руки.

— Но хотя бы по сей темнице вы могли бы позволить мне передвигаться свободно? Доколе снаружи свет дневной, я отсюда сбежать не могу. Не разумею, какой вред…

Взрыв оборвал ее слова. Весь вагон, будто поднятый Господней дланью, взмыл под ними, оседлав оглушительный грохот, сопровождаемый пламенем геенны.

Глава 16

19 декабря, 12 часов 34 минуты

по центральноевропейскому времени

К югу от Рима, Италия

Рун пришел в движение с первым же дуновением воздуха, с первым же звуком взрыва. Он оседлал взрывную волну, и время замедлилось, став тягучим, как расплавленное стекло.

Метнулся через стол, обхватив Эрин обеими руками, и врезался плечом в окно. Пока он пробивал стекло и вылетал, толстая занавеска обвилась вокруг его тела. Стекло исполосовало руки и спину. Пламя и рев вырвались наружу вслед за ними.

И едва он выпрыгнул, вагон буквально у его стоп вспучился, невероятно раздуваясь, пока его оболочка не лопнула, изрыгая в грандиозном взрыве наружу дым, сажу и древесные щепки.

Подброшенный высоко в воздух Рун извернулся всем телом и сразу после приземления покатился, одной рукой придерживая спину Эрин, а другой прижимая ее голову к груди. Они с Эрин прокатились по колючей стерне сжатого поля, тянущегося вдоль железной дороги.

Краткое дуновение аромата соломы быстро смел едкий известковый запах взрывчатки и жирной копоти и легко узнаваемый смрад горелой человеческой плоти.

Поезд взорвался.

Кто-то — быть может, все до единого — погиб.

Эрин в его руках хватала воздух ртом и кашляла.

И все же осталась жива — и это его обрадовало сильнее, чем следовало бы.

Рун ладонями провел вдоль ее тела, отыскивая сломанные кости, кровь. Нашел ссадины, несколько порезов и ушибы. И ничего более. Сплел с ней пальцы, стремясь утешить ее, чувствуя, как от шока ее тело холодеет.

Он прижал Эрин к себе покрепче, заслоняя от опасности.

И только тогда обернулся к катастрофе, разыгравшейся в чистом поле.

Лохмотья изодранного, покрытого копотью металла торчали из желтой травы, заваливали железнодорожные пути и были раскиданы по дымящимся полям. Обломки черного паровоза снесло с рельсов. Котел валялся в сотне ярдов впереди, обратив к небу дыру, зияющую в его металлическом брюхе.

По полям расползались очаги пламени, оставляя черные проплешины, а с неба сыпались осколки стекла, будто хрустальный град, смешанный с кровью. Руну припомнилась библейская цитата из Откровения: «…И сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю».

Не это ли он сейчас лицезрит?

Над рельсами клубились пыль и дым. Кусок стали упал всего в паре футов от них, от влажной травы на месте его приземления с шипением повалил пар.

В ушах раздавался непрестанный высокий трезвон. Одной рукой Рун смахнул стекло с одежды и вытащил осколки из другой. По-прежнему обнимая Эрин, он озирался по сторонам, но нигде не видел ни движения.

Что стало с остальными?

Прикоснувшись к четкам, Рун помолился об их избавлении и наконец выпустил Эрин из рук. Она села на траву, обхватив колени руками. Ее конечности были перепачканы в земле и крови. Откинула волосы со лба. Лицо ее осталось чистым, потому что Рун защитил его, прижав к груди.

— Вы не ранены? — спросил он, понимая, что говорит слишком громко, чтобы перекричать звон в ушах.

Эрин дрожала, и ему хотелось снова обнять ее, чтобы успокоить, но от ее тела исходил аромат свежей крови, и он не решился.

Вместо того Эрин встретилась с ним взглядом своих янтарных глаз. Он засмотрелся в них впервые с той поры, когда покинул ее умирать на полу тоннеля месяцы назад.

Ее губы произнесли одно-единственное слово.

Джордан.

Вскарабкавшись на ноги, Эрин заковыляла к рельсам. Рун побрел следом, внимательно осматривая обломки и желая быть рядом, когда она найдет Джордана.

Он не представлял, как мог выжить сержант… как мог выжить вообще хоть кто-то.

12 часов 37 минут

Элисабета пылала в поле, в муках катаясь по земле.

Солнечный свет палил ей взор, заставляя глаза вскипать. От ее рук и лица валил дым. Она свернулась калачиком, прижав подбородок к груди, накрыла голову руками в надежде, что они смогут защитить ее. Волосы потрескивали вокруг головы, будто аура.

Мгновение назад колесный экипаж взорвался, раскололся от раската грома, как стручок. Она взмыла в палящее сияние, будто темный ангел, обеими руками вцепившись в серебряную цепь, приковавшую ее к бесполезному обрывку металла. Мельком заметила другие руки, тоже ухватившиеся за цепь, — а затем солнечный свет ослепил ее, выжигая зрение.

А могучий грохот отнял слух, оставив по себе лишь накатывающийся шорох в ушах, будто в голову ей хлынуло море, прибоем перекатываясь в черепе туда-сюда.

Она вилась ужом, пытаясь ввинтиться в прохладную землю, скрыться от солнечного света.

А затем чьи-то руки перекатили ее и накрыли тьмой, защищая от солнца.

Она учуяла тяжелую шерсть плаща, скорчившись под его тонкой защитной оболочкой. Испепеляющее жжение быстро пошло на убыль, сменившись просто болью, дающей надежду все-таки выжить.

Чей-то голос кричал над самым ее ухом, прорываясь сквозь грохот моря у нее в черепе.

— Жива?

Не доверяя собственному голосу, Элисабета лишь кивнула.

Кто спас ее?

Это мог быть только Рун.

Она ощутила тоску по нему, желание, чтобы он обнял ее и утешил. Она нуждалась в нем, чтобы он провел ее сквозь надсадную боль в будущее, где не будет этой муки.

— Мне надо идти! — крикнул голос.

В голове немного прояснилось, и теперь она узнала этот строгий голос.

Не Рун.

Надия.

Элисабета мысленно увидела другие руки, крепкой хваткой сжимавшие ее цепь, направлявшие ее падение, а затем укрывшие от солнца. Надия рисковала собственной жизнью, чтобы удержаться за цепь и спасти ее. Но Элисабета знала, что той двигала не забота или любовь.

Церковь по-прежнему нуждается в ней.

Теперь, когда она очутилась в относительной безопасности, на нее нахлынули новые страхи.