Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Но меня снедало беспокойство. Зная, каким типом женщин любила окружать себя фрау Марга Гиммлер, я откровенно поговорил с Бальбо. Мы договорились, что одного взгляда в мою сторону, после того как он осмотрит гостей, будет достаточно, чтобы завершить церемониальный обед. И он остался благодарен мне на всю жизнь – жаль только, что она оказалась такой короткой.

Мы прибыли. Вокруг нас шумели ели, скрывая из вида озеро. Вилла была обставлена в крестьянском стиле, но все в ней отдавало казенщиной. В саду мы обнаружили несколько изящных бронзовых газелей – это были копии скульптур, найденных в Геркулануме, – которых злая судьба забросила пастись среди альпийских фиалок. Эти газели были подарены Гиммлеру Боккини, и теперь они отдыхали среди тростника, росшего по берегам Тегернзее, как раз позади купальни.

Фрау Марга, одетая в вечернее платье с облегающим лифом и юбкой в складку, приветствовала нас с отстраненной любезностью, которая была ее характерной чертой. Она излучала мало тепла, но ее подруги, которых она пригласила, излучали еще меньше. Ах, эти грустные увядающие цветы тегернзейских садов! Я знал, что на виллах, стоявших по берегам озера, было много красивых молодых баронесс, и вряд ли они были такими ярыми противницами нацизма, чтобы отказаться принять участие в обеде, организованном Вальтершпилем в доме Гиммлера. Ровесницы же фрау Марги были похожи на фрейлин викторианских времен, которые проводили свой отпуск на альпийском курорте.

Бальбо метнул в мою сторону условный взгляд, и я тут же понял, что надо делать. Пока не началось пиршество, я сообщил нашему огорченному хозяину, что его почетный гость только что получил из итальянского генерального консульства в Мюнхене приказ явиться завтра к Муссолини как можно раньше. Во всей этой истории не было ни слова правды, но Гиммлер проглотил ее безо всяких сомнений, и Бальбо приободрился. Господин Вальтершпиль превзошел себя, и я не удивился бы, если бы узнал, что в его знаменитой кулинарной книге появился рецепт блюда под названием «седло барашка а-ля Бальбо»!

Не прошло и двух часов, как у двери виллы уже стоял «Майбах-супер» с личным шофером Гиммлера за рулем. Бальбо стал прощаться, часто употребляя слова «Муссолини» и «срочно». Остальным летчикам, перелетевшим через океан, волей-неволей пришлось остаться. С Бальбо уехал и я.

Когда мы добрались до Бреннерштрассе, ночь была ясной и звездной. По пути нас остановил сонный часовой.

– Sono il Maresciallo Balbo,[15] – ответил наш итальянский гость, и мы пересекли границу, не показывая никаких бумаг или иных подобных им изобретений дьявола.

Сладко выспавшись в роскошном правительственном автомобиле, мы увидели в лучах раннего утра озеро Мизурина. Шофер сказал, что хочет получить пару кожаных штанов из Южного Тироля, а я попросил Бальбо, чтобы он подарил мне свою фотографию и написал на ней дату 13.08.38. Вскоре после этого в Мюнхен прибыла пара брюк, изготовленных из самой лучшей замши. Фотография с надписью «Моему другу Евгению Доллману» до сих пор хранится у меня. Различные секретные службы, с которыми я потом имел удовольствие скрестить шпаги, не украли даже ее серебряной рамки.

Маршал военно-воздушных сил и генерал-губернатор вернулся в Северную Африку, сияя от удовольствия, несмотря на свое посещение сада с увядшими цветами на берегу Тегернзее. В Риме граф Чиано был раздражен этим до крайности, как явствует из его дневника:

«Если не считать этого, то ему понравилось само путешествие, немцы, люфтваффе – словом, все. Теперь, когда его тщеславие удовлетворено, он рассуждает как самый преданный сторонник оси. Основная мысль его отчета: исключительно мощные немецкие военно-воздушные силы, гораздо более совершенные в техническом отношении, чем наши.

Бальбо так навсегда и остался школьником, испорченным и непосредственным, жизнерадостным и невежественным – словом, человеком, который может доставить много неприятностей, но не опасным, поскольку, я думаю, он не способен стать опасным».

Галеаццо Чиано был способен на гораздо большее, что он и доказал на знаменитом заседании Большого фашистского совета в ночь с 24 на 25 июля 1943 года, подло предав своего тестя, которому был обязан всем.

Официальное римское коммюнике по итогам визита было холодным и кратким: «Дуче принял маршала военно-воздушных сил Италии Итало Бальбо, который доложил ему о своем недавнем визите в Берлин. Бальбо, в частности, описал достижения немецких военно-воздушных сил и рассказал об исключительно сердечном приеме, оказанном ему фюрером, Герингом, офицерами люфтваффе и других родов войск и немецким народом».

В заключение могу сказать только одно – даже после своего возвращения из Германии Бальбо не перестал осознавать ту огромную опасность, которую война в Средиземноморье представляла для Италии и в особенности для ее африканских колоний. Если бы в окружении Муссолини было побольше таких людей, как Бальбо, и поменьше таких, как Чиано, и если бы самолет маршала авиации не был сбит сразу же после начала войны, судьба Италии, возможно, была бы не такой плачевной.

В мои намерения не входит подробное описание той европейской драмы, которая разыгралась в 1938 году. К тем горам книг, которые были написаны о Мюнхенской конференции 28 сентября, я могу добавить лишь свои личные впечатления и наблюдения. Впрочем, из этих наблюдений я сделал один вывод: хотя англичане и французы сумели в той ситуации еще раз спасти мир от войны, их слабые, робкие и неуверенные действия, вне всякого сомнения, проложили дорогу ко Второй мировой войне. Западные демократии в конце концов избавились от уважения к обоим диктаторам и от страха перед ними, а сами диктаторы в результате всех этих событий почувствовали себя всемогущими и неуязвимыми. Гитлер никогда не высказывал своей главной идеи с такой ясностью, как перед началом Мюнхенской конференции, пока он ехал в специальном поезде Муссолини из Куфштейна в Мюнхен: «Придет день, когда мы вместе выйдем на поле боя против Франции и Англии. Все будет зависеть от того, произойдет ли это тогда, когда дуче и я будем по-прежнему стоять во главе наших стран и обладать всей полнотой власти».

Мне грустно оттого, что мое перо не обладает той язвительной властью, которой обладали Сен-Симон или кардинал де Рец. Сколько материала о Мюнхене почерпнули бы они из того, что, по словам Ранке, «в обычной ситуации передается из уст в уста»! Никогда еще политики «мирового масштаба» не казались мне такими крошечными, и никогда еще я не презирал их сильнее, чем во время заседаний во дворце принца Карла и на личной квартире Гитлера на мюнхенской Принцрегентплац.