Павел Третьяков. Купец с душой художника - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в 1872 году Васильев, несмотря на болезнь, усердно работает. Он начал пять картин, которые думает кончить к осени и показать Павлу Михайловичу. Он радуется, что Павел Михайлович собирается в конце августа быть в Крыму.
Павел Михайлович очень озабочен и здоровьем, и работой, и денежными делами Васильева. Он пишет ему 14 июля: «Вы писали, что до 20 мая Вы не виделись с доктором Боткиным. Дивлюсь сему немало… а ведь д-р Боткин имел при отъезде посылку к Вам и его просили, чтобы он занялся Вами». В другом письме Павел Михайлович отговаривает Васильева от устройства мастерской, так как не стоит тратить денег в чужом доме, да кроме того, может быть, он недолго и останется в Крыму.
29 июля 1872 года Васильев сообщил, что два раза был у Боткина, который сказал, что он поправится, хотя с горлом придется помучиться.
2 сентября Павел Михайлович и Вера Николаевна поехали в Крым, пробыли там около двух недель и виделись с Васильевым. 6 ноября Павел Михайлович писал ему: «Две недели назад мы возвратились домой из нашего странствования… Что пишете? Готовитесь ли к конкурсу?.. Жена кланяется. От меня прошу передать мой нижайший поклон Вашей матушке».
Конкурс предполагался в январе, Васильев боялся не успеть окончить картину. Но 4 января 1873 года он пишет: «Получил я, Павел Михайлович, от Григоровича письмо, в котором есть крайне для меня соблазнительный пункт. Это то, что конкурс отложен до 1 марта. Не правда ли соблазнительно? Я, конечно, настолько неблагоразумен, что удержаться не могу и хочу писать, т. е. попробовать окончить одну из начатых картин, а именно с татарской повозкой в горах, которую Вы видели и еще сказали, что это может выйти хорошая картина. Как отказаться, как хладнокровно пропустить случай состязаться, случай второй раз поддразнивающий… Словом, попробую. Была не была… Знаете, Павел Михайлович, Вам до смешного завидуют все имеющие галереи. Знаете ли Вы это? Ведь у Вас музей, у Вас история развития русских художников. Я не знаю мысли, какой Вы руководились, собирая картины современных и прежних художников, но результат этого собрания изумительный».
Павел Михайлович пишет ему 26 января 1873 года: «Когда я вернулся домой из путешествия, то об картине, которую Вы теперь хотите на конкурс посылать, говорил брату моему и советовал ему взять обе в пандан; прошу Вас известить меня теперь же о цене оканчиваемой Вами картины».
Павел Михайлович говорит о том, что Васильев продал несколько картин и у него должны быть деньги. «Разве опять какой-нибудь казус вроде ковра? Извините, что я напоминаю это, но, поверьте, что добра Вам в Вашем будущем более меня никто не желает Вам, а одно из благ жизни: ни от кого не зависеть и никому не быть обязанным, т. е. быть свободным (свобода, по-моему, выше всего)…».
Но «пандан», о котором говорил Павел Михайлович, будет готов не скоро. Васильев жалуется на здоровье, на запутанность в делах, мечтает уехать за границу, просит денег под будущую картину.
Павел Михайлович отвечает ему 24 марта 1873 года: «Любезнейший дорогой Федор Александрович. Ваше письмо от 5 февраля и опечалило и доставило большое удовольствие:…содержанием, т. е. тем, что здоровье Ваше пораскачалось, что разные невзгоды Ваши чувствуются в том, как Вы описываете Ваше положение – очень опечалило, но тем, как Вы передаете все это некрасивое в жизни, т. е. способом изложения – доставило большое наслаждение. Утешаю себя тем, что Вам придется когда-нибудь так красиво изображать более красивое в жизни Вашей». Павел Михайлович сообщает, что картина нравится всем, кроме фигур, которые надо когда-нибудь переписать, и что получила премию. Около этого времени Павел Михайлович писал Крамскому: «Сделайте милость, прочтите письмо Васильева и ради бога скажите мне откровенно Ваш совет, что делать, как поступить. Я рад бы помочь, но…». Павел Михайлович перечисляет, сколько Васильев получил за картины с него, Солдатенкова и других. «Положим, жизнь в Ялте дорога, но в полгода 2500 рублей – все-таки ужасно много. Все это, что я Вам написал, не говорите Васильеву пожалуйста, не огорчайте его в болезненном состоянии, но дайте мне совет что делать. Простите, что обращаюсь к Вам с таким неприятным вопросом, но что же делать, когда мы с Вами оба втянулись в это дело».
Отвечая Павлу Михайловичу, Иван Николаевич с грустью говорит, что Васильев едва ли проживет лето. «Два последние письма, которые я от него имел, такого беспорядочного тона и содержания, что не оставляют никакого сомнения относительно расстройства его умственных способностей, что всегда бывает с чахоточными. Такая горячка, такая лихорадочная разбросанность, такое страшное порывание куда-то уйти, что-то сделать и от чего-то освободиться, что теперь с ним нужно только осторожно обходить всякие вопросы и дожидаться, когда он закроет глаза.
Вы видите, Павел Михайлович, что я даже посоветовать ничего не могу. Говоря по совести, деньги посылать не следует. Долги его в Ялте, вероятно, могут быть покрыты оставшимися работами и, несмотря на то, все-таки еще останутся. Ей богу, не знаю, как тут быть…».
В тот самый день, 3 апреля 1873 года, когда Крамской писал это письмо, Васильев написал Павлу Михайловичу длинную исповедь:
«Надеюсь, что здоровье Веры Николаевны окончательно поправилось. Кстати, ради бога, Павел Михайлович, напишите мне, верно ли я называю супругу Вашу по имени и отчеству? (Ведь у меня память до такой степени плоха, что я забываю имя моего покойного отца). Очень, очень благодарю Вас за мнение о моей картине, которое Вы высказали: я очень ценю Ваше мнение… Что касается фигур, то я с большой охотой перепишу не только их, но вообще постараюсь придать всему первому плану то, что ему необходимо и чего в нем нет. Но я не мог написать эту картину так, как мне хотелось, по многим обстоятельствам. Ну уже пошло о картине, так и пусть идет… Каждую картину я пишу не красками, а потом
