История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

Для леди Каслвуд последние дни этих памятных каникул ознаменовались радостным событием: в одно прекрасное утро милорд, прочтя письма, полученные из Лондона, заметил, как бы вскользь, что милорд Мохэн отправился в Париж и намерен предпринять длительное путешествие по Европе; и хотя известие это не сняло, видимо, тяжести с души самого лорда Каслвуда и не изменило его поведения, супруга его, избавившись от причины своих тревог, приободрилась и повеселела и всеми доступными ей средствами утешения стремилась вернуть милорду былое благодушие и рассеять его мрачные мысли.

Сам он в объяснение их ссылался на нездоровье и объявил, что желает посоветоваться с врачом, для чего намерен съездить в Лондон и повидать доктора Чейна.

Было решено, что его милость и Гарри Эсмонд до Лондона доедут вместе; и в понедельник утром, октября 10-го дня 1700 года, оба они тронулись в путь. Накануне день был воскресный, но из-за сильного дождя семейство не поехало в церковь; и милорд сам прочел в кругу своих домашних вечернюю молитву, сделав это с необычной теплотой и глубоким чувством, особенно проникновенно, как показалось Гарри, произнес он слова прощального благословения. А перед тем как всем разойтись по своим комнатам, он обнял и поцеловал жену и детей с большей нежностью, нежели обычно склонен был выказывать, и с душевным жаром, воспоминание о котором впоследствии служило немалым утешением его близким.

Поутру сели на лошадей (после прощаний, не менее нежных, нежели накануне), ночь провели на постоялом дворе и к вечеру следующего дня прибыли в Лондон, причем лорд Каслвуд сразу направился в "Трубу", гостиницу в Кокпите близ Уайтхолла, где милорд привык останавливаться еще со времен своей молодости, когда у джентльменов из военного сословия в обычае было заезжать на это подворье.

Час спустя после их прибытия (из чего следует, что все это было условлено заранее) явился из Грэйз-Инн поверенный его милости, и, полагая, что, быть может, лорду Каслвуду угодно переговорить с ним с глазу на глаз, Эсмонд хотел было удалиться; однако милорд сказал, что разговор будет недолог, и представил Эсмонда стряпчему, который вел все дела семейства Каслвуд еще при жизни старого лорда. После этого гость сообщил, что деньги были выплачены им, согласно желанию милорда, в тот самый день лично лорду Мохэну в его доме на Боу-стрит, что его милость выразил некоторое удивление, ибо, по его словам, подобные расчеты между джентльменами не принято производить через стряпчих; но тем не менее тут же возвратил долговую расписку милорда виконта, каковою эго милость может теперь располагать по собственному усмотрению.

- А я думал, что лорд Мохэн в Париже! - воскликнул мистер Эсмонд в великой тревоге и изумлении.

- Он вернулся по моей просьбе, - сказал милорд виконт. - Нам нужно свести кое-какие счеты.

- Но я надеюсь, что теперь они уже закончены, сэр, - сказал Эсмонд.

- О, вполне, - отвечал тот, в упор поглядев на молодого человека. - Как тебе известно, я проиграл ему деньги, и он не раз напоминал мне о них. Теперь же долг уплачен сполна, и мы в расчете, и можем встретиться снова добрыми друзьями.

- Милорд! - воскликнул Эсмонд. - Я вижу, что вы обманываете меня и что между вами и лордом Мохэном произошла серьезная ссора.

- Ссора! Какие пустяки! Сегодня же вечером мы будем вместе ужинать и пить вино. Всякий бы приуныл на моем месте, проиграв такую сумму. Но теперь долг уплачен, и мне больше не из-за чего сердиться.

- Где мы будем ужинать, сэр? - спросил Гарри.

- Мы! В иных случаях следует прежде дождаться приглашения, - сказал милорд виконт, смеясь. - Ты отправляйся на Дьюк-стрит, поглядеть мистера Беттбртона. Ведь ты любишь театр, я знаю. Я же тем временем займусь своими делами, а утром мы вместе позавтракаем со всем возможным аппетитом, как говорится в комедии.

- Клянусь небом, милорд, я не отстану от вас весь сегодняшний вечер, возразил Гарри Эсмонд. - Мне кажется, я знаю о причинах вашей ссоры. Но даю вам слово, все это пустое. В тот самый день, когда с лордом случилось несчастье, я говорил с ним об этом. Я знаю, что ничего, кроме праздного волокитства, там не было.

- Ты знаешь, что ничего, кроме праздного волокитства, не было между лордом Мохэном и моей женой, - произнес милорд громовым голосом, - ты знал об этом и не говорил мне?

- Я знал об этом больше, чем сама моя дорогая госпожа, сэр, в тысячу раз больше. Откуда было ей, невинной, как дитя, понять истинный смысл любезностей опытного негодяя?

- Значит, ты признаешь, что он негодяй и хотел отнять у меня жену?

- Сэр, она чиста, как ангел! - воскликнул юный Эсмонд.

- А разве я хоть словом упрекнул ее? - заревел милорд. - Разве я когда-нибудь сомневался в ее чистоте? День, когда мне пришла бы подобная мысль, был бы ее последним днем. Думаешь, я заподозрил что она сбилась с пути? О нет, в ней слишком мало страсти для этого. Она не грешит и не прощает. Я знаю ее нрав - и вот теперь я потерял ее; а я люблю ее теперь в десять тысяч раз больше, чем прежде, да, да, клянусь небом, больше, чем когда она была молода и хороша, как ангел, и когда она улыбалась мне из окна старого отцовского дома, где по целым часам ждала моего возвращения с охоты, а я не раз бросался к ее маленьким ножкам и, спрятав лицо в ее коленях, плакал, как ребенок, и клялся, что исправлюсь и больше не буду ни пить, ни играть, ни волочиться за женщинами; когда все мужчины при дворе были без ума от нее, когда она с ребенком на руках казалась прекрасней, чем мадонна в Капелле Королевы. Я знаю, я ее не стою. Но, бог ты мой, много ли на свете таких, как она? Ей было скучно и тяжело со мной, я это очень хорошо знаю. Я не умел разговаривать с ней. Вы, книжники и умники, вы умели, а я нет - и я чувствовал, что не умею. Да что! Когда ты был пятнадцатилетним мальчишкой, я, бывало, слушая, как вы с ней рассуждаете о ваших стихах и книгах, приходил в такую ярость, что готов был удавить тебя. Но ты был славным мальчиком, Гарри, я всегда любил тебя, ты знаешь это. И я чувствовал, что она не принадлежит мне, и дети тоже. И я старался забыться, и пил, и играл, и пускался на всяческие безумства со злости и отчаяния. А теперь вот явился этот Мохэн и сумел ей понравиться, я знаю, что он сумел ей понравиться.

- О нет, нет, сэр, клянусь вам, вы заблуждаетесь! - воскликнул Эсмонд.

- Она получает от него письма! - вскричал милорд. - Вот, смотри, Гарри! - Он вытащил листок бумаги, на котором темнело кровавое пятно. - Это выпало из его платья в тот день, когда он разбился. Один из конюхов подобрал это и передал мне. Вот как он изъясняется тут на своем распроклятом балаганном наречии: "Божественная Глориана! Зачем столь холоден ваш взгляд, когда вы смотрите на вашего раба, который боготворит вас? Ужели зрелище моих страданий в вас не рождает сочувствия? Ужели вы дали обет не отвечать на послания, писанные кровью моего сердца?" Видишь, он не один раз писал ей.

- Но она ни разу не ответила! - воскликнул Эсмонд.

- Это уж не по вине Мохэна, - сказал милорд, - и я отомщу ему, видит бог, я ему отомщу.

- Милорд, из-за двух-трех неосторожных слов вы не станете рисковать честью вашей жены и благополучием всего семейства, - взмолился Эсмонд.

- Вздор, при чем здесь честь моей жены? - сказал милорд. - Как будто нельзя найти другого предлога для ссоры. Если я останусь в живых, негодяй понесет заслуженное наказание; если я паду, моя семья только выиграет: одним мотом станет меньше на свете, а Фрэнк получит иное воспитание, чем его отец. Я принял решение, Гарри Эсмонд, и каков бы ни был исход, меня он не страшит. Тебе и леди Каслвуд я поручаю детей.

Видя, что милорд твердо решил довести дело до развязки и никакие мольбы не заставят его изменить решение, Гарри Эсмонд (в ту пору отличавшийся более горячим и стремительным нравом, нежели теперь, когда его укротили заботы и размышления, равно как и седина в волосах) счел, что его долг оставаться подле своего великодушного друга и покровителя, и сказал:

- Милорд, если вы решились идти в бой, вы пойдете не один. Долг каждого представителя нашего рода быть поддержкой его главе, и я никогда не простил бы ни себе, ни вам, если б вы не призвали меня или я покинул бы вас в минуту опасности.

- Но, Гарри, бедный мой мальчик, ведь ты же готовишься в священники, сказал милорд, ласково беря Эсмонда за руку, - и было бы очень грустно, если б тебе пришлось вмешаться в подобное дело.

- Ваша милость тоже некогда помышляли о духовном поприще, - возразил Гарри, - а священный сан вашего отца не помешал ему биться с круглоголовыми во время осады Каслвуда. Ваши враги - мои враги, сэр; я, как вы знаете, не так уж плохо управляюсь с рапирой и, пожалуй, не сробею, если увижу ее без наконечника. - И тут Гарри, покраснев и с некоторым смущением (ибо вопрос был щекотливый, и он опасался, не задел ли он чувства своего покровителя тем, что опередил его в намерении наказать обидчика), рассказал, как он сам укорял лорда Мохэна за его поведение и предлагал помериться шпагами в случае, если тот не захочет кончить разговор миром. - И я бы побил его, сэр, - смеясь, сказал Гарри. - Ему ни разу не удалось отпарировать знаменитую botte, которой я научился в Кембридже. Давайте поупражняемся часок, сэр, я обучу вашу милость этому приему: это самый верный удар в мире, но уж если промахнешься, - шпага противника тут же пронзит тебя насквозь.