Сын Наполеона - Эдмон Лепеллетье

— Эрцгерцог! Внук императора!.. Все пропало… Он никогда не сможет полюбить меня!

Любовный напиток

Герцог Рейхштадтский был удивлен и обеспокоен, не найдя Лизбет в урочный час в комнате, где вот уже некоторое время они обычно встречались. Приют влюбленные нашли совсем рядом с замком Шенбрунн, в трактире «Роза», куда тайно, сговорившись с одним из претендентов на руку дочери доброго трактирщика, проникал герцог.

Молодой теолог, близко сойдясь с Францем, дал ему ключ, чтобы незаметно входить и выходить. Он рассчитывал, таким образом послужив любовным делам герцога Рейхштадтского, навсегда захлопнуть божественные трактаты и прочие опусы, сменить сутану и четки на замшевые штаны и охотничий нож привратника. Благодаря таинственному покровителю он скорее добьется места, о котором мечтал будущий тесть.

Герцог ждал уже долго. Лизбет не приходила. Заболела? Может, ее задержали во дворце? А может, она не в настроении, если только не почувствовала охлаждения к нему…

Герцог вернулся во дворец Шенбрунн весьма огорченным. По дороге сорвал раздражение на бедняге теологе, который в очередной раз клянчил у него место привратника, — рявкнул ему, что, мол, недосуг сейчас заниматься ходатайствами. Парень отстал от него, сильно расстроившись, а тут его совсем доконала сцена, которую он застал при возвращении на постоялый двор: Карл Линдер, столяр, склонился к Эльзе, ощипывающей петуха, и что-то шептал ей на ухо. Девушка, не оставляя работы, хихикала и была явно довольна.

Весь вечер герцог, обычно пребывавший в меланхолии, рвал и метал. Слуги не знали, что и думать, а его камердинер даже взял на себя смелость предупредить дворцового врача, который вскоре был тут как тут, вроде бы случайно проходил мимо.

— Да ничего у меня не болит, совершенно ничего, доктор! — Герцог никак не мог от него отделаться.

— Знаете ли, у вас жар, — заключил мастер лечебных дел, взяв герцога за запястье и нащупав его пульс. — Ложитесь и выпейте успокоительного, я вам сейчас пропишу. Вы носитесь по лесу, промочили ноги — трава, мокрая от росы… Немедленно лечиться, Ваше Высочество! Мне, знаете ли, поручено следить за вашим здоровьем. Но я впервые вижу такого несговорчивого больного!

— Не болен я! Я здоров, здоров, доктор! — взвился герцог. — Ладно, чтобы доставить вам удовольствие, ложусь спать и выпью ваше лекарство.

На следующий день здоровехонький герцог проснулся еще более озабоченным поведением Лизбет. Что же случилось? Явно случилось, но что, хотелось бы ему знать?

Самым ужасным было то, что без сопровождения он не мог никуда улизнуть. Утро — не ночь.

Герцог решил потерпеть до обеда. Едва с обедом было покончено, он взял книгу и, как всегда, одетый студентом, с фуражкой на голове, отправился гулять под высокими деревьями Шенбрунна. Скоро его скрыла густая листва.

Обычно, дойдя до круглой поляны, он резко поворачивал, крался вдоль стены до маленькой дверцы, от которой у него был ключ, открывал ее и оказывался вне замка. Затем шел к аллее, выходящей к трактиру «Роза», добирался до лестницы во дворе, и, если его случайно замечали, он давал понять, что идет к Фридриху, другом которого считался.

На этот раз, прокравшись вдоль стены парка до аллеи, ведущей к трактиру, он пошел не обычным путем, а по узкой тропинке добрался до пригорода и переправился через реку.

Франц шел по городу, счастливый оттого, что его никто не узнавал. Он смотрел по сторонам и видел, как горожане, закончив работу, направлялись к пивным и кафе, чтобы предаться дополнительному десерту — кофе со взбитыми сливками, удивительно вкусному. В «ресторациях», развлекая клиентов, сидящих под деревьями, звучала музыка. Кареты доставляли элегантные пары в театр. Герцогу легко дышалось среди веселой и беззаботной толпы. Люди скинули с себя заботы дня и не думали ни о чем, кроме приятного времяпрепровождения.

Вот он уже в пригороде Асперн, где все еще жила мать Лизбет. Единственная надежда — через нее узнать, что с девушкой. «В крайнем случае, — думал Франц, — можно отправить госпожу Ландсдорф во дворец за новостями».

Волнуясь, вбежал он по лестнице этого скромного дома, где впервые встретился с Лизбет. Герцог вспоминал начало их дружбы, волнение девушки, неуверенность, которая охватила его в первый день, когда он оказался в ее обществе. Прошлое промелькнуло перед ним, одновременно такое близкое и такое далекое. Он сказал себе с горечью: его положение, ранг, имя были препятствием спокойному счастью, которое уже отведал и которым хотел наслаждаться еще. С тревогой и тоской он думал о том, что придет момент, когда все это резко оборвется.

Сможет ли он когда-нибудь чувствовать себя свободно? Позволит ли судьба продолжать любить тайно, без чьего-либо ведома, девушку, по положению такую далекую от него самого? «Разумеется, — думал он, — полицию невозможно долго водить за нос, они наверняка в курсе, хотя, нужно отдать им должное, видимо, потому что в моем поведении нет ничего такого, что могло бы угрожать государству, они создают для меня видимость спокойной жизни.

Сколько времени они будут терпеть? А может, уже все закончилось? Да еще Лизбет пропала, а она еще не пропустила ни одного свидания. Нас окружают враги. За бедной девочкой так же шпионят, как и за мной.

До сих пор канцлер закрывал глаза на мои похождения. Неужели, когда пришло настоящее счастье, он решится вдруг все поломать? Его не должно беспокоить это, здесь не замешана политика.

Какое зло причиняем мы, любя друг друга? Каким честолюбивым планам мешает наша любовь? Меня держат в стороне от всех политических дел. Никакие страсти двора не проникают в мои апартаменты, похожие на золоченую клетку. Меня держат в неведении обо всем, и только вчера, случайно, я узнал во время приема посла Франции о важных событиях, произошедших в Париже.

Что для меня революция? Отзвук далекого грома. Мне хочется жить вдали от бурь. Я молод, но как же я устал! Почему мне нельзя жить просто, спокойно, неприметно, тем более меня заставили забыть, что я сын Наполеона?

Они, даже мертвого, боятся отца! Может быть, они так же боятся и меня, того, кто представляет собой лишь его жалкую тень! И из-за этого они ударят по несчастному ребенку, единственным преступлением которого в их глазах является преданность мне? Они отстраняют от меня всех, кто мог бы ободрить меня, придать мне смелости, зажечь пламя в моем сердце, которое равнодушно ко всему, за исключением Лизбет. Они хотят моего одиночества?» И в горькой безнадежности герцог прошептал:

— Господи! Какой же я несчастный! Какое тяжелое бремя имени я ношу! Почему небу не угодно было, чтобы я родился в простой семье? Почему я на самом деле не тот, кого любит Лизбет, не студент Франц, чиновник в секретариате эрцгерцога? Однако мне нужно знать, что происходит. Если Лизбет угрожает несчастье, я не буду сидеть сложа руки, я начну действовать, ведь во мне дремлют силы моего отца. Я им покажу! Я как-никак сын Наполеона!

И тогда держитесь, канцлер и все мои враги, которых я угадываю во всех придворных, окружающих трон, если только они захотели разлучить меня с моей дорогой Лизбет! Если они осмелились, ибо они способны на все, друзья Меттерниха, состоящие на службе у англичан, палачей моего отца… Они жизнью своей поплатятся за нее, и ничто не остановит мою месть!

Возбужденный и злой, герцог стремительно влетел к вдове полковника Ландсдорфа.

Мать Лизбет была дома, спокойно сидела за пяльцами и вышивала.

Она давно уже догадывалась об отношениях ее дочери и этого приятного молодого человека и, увидев его одного, испугалась:

— Господин Франц! Что-то с Лизбет?

— Нет, матушка, насколько мне известно, — ответил герцог. — Только я беспокоюсь за нее, так как давно не видел и не знаю, что с ней. Я и пришел сюда, полагая, что вы сможете если не ободрить меня, то хотя бы немного успокоить. Не больна ли она?

— Нет-нет! Наш сосед, англичанин, сэр Уильям Бэтхерст, говорил мне, что видел ее вчера во дворце после приема в честь французского посла, если я правильно поняла.

— Не можете ли вы, матушка, сообщить ей, что я удивлен ее молчанием и хотел бы знать, что случилось?

Вдова подумала, затем сказала очень серьезно:

— Мне не трудно выполнить ваше поручение, господин Франц. Вы очень обеспокоены. Впрочем, кажется, это ничем не оправданно, так как если вы не видели Лизбет, значит, ее скорее всего задержали на службе. Однако я бы хотела получить некоторые разъяснения о ваших отношениях с моей дочерью. Они длятся уже давно, тем не менее Лизбет отказывается говорить об этом.

Герцог кивнул, несколько смущенный строгим тоном вдовы.

— Раз вы пришли сюда, — вновь заговорила мать Лизбет, — то, думаю, наступило время для решительного и откровенного разговора…