Светлая полночь - Кэтрин Стоун

— Да. Но…

— И потом вы обняли бы меня. И потанцевали бы со мной…

Именно она, милая и энергичная, предложила ему свои лилово-голубоватые объятия.

И они стали танцевать, медленно покачиваясь в лунном свете этой светлой полночи. А затем Джулия слегка отстранилась, как это уже было в «Кентерфилдзе», чтобы можно было разглядеть его лицо.

И когда она увидела освещенное луной лицо Джейса, она произнесла слова, которые хриплым шепотом сказал ей тогда Джейс.

— В постель, — шепнула она, глядя в его темно-зеленые глаза. В них было желание и неуверенность. — Если ты не хочешь…

— Я хочу, Джулия. — «Я безумно, отчаянно хочу и нуждаюсь в этом…»

Еще больше ему необходимо было увидеть страшную открывающуюся бездну, ощутить жар поднимающегося из нее пламени, говорить ей об этом снова и снова, пока она не поймет, что может сделать бушующее пламя со снежными хлопьями.

И с ангелами.

Однако Джейс не видел адской пропасти между ними.

Он видел только лаванду, только розы, только снег.

Только ее.

А что видела Джулия? Черное пламя, тягостные мучения.

— Я не могу забеременеть, — тихо напомнила она.

— Я знаю.

Знаю и хочу — это эгоистическое желание должно было зажечь адское пламя, которое он не ощущал, дать ему почувствовать ярость скрытой бездны. Однако Джейс видел только ее. Щедрую, милую… чистую.

— Джейс?

— Я хочу тебя, Джулия. Гораздо сильнее, чем ты способна это представить. Скажи, сохранится ли этот твой порыв какое-то время?

— Нет.

— Нет?

— Нет, — повторила она спокойно и решительно. — И это вовсе не порыв.

«Это путь моего сердца от любви к потере, от печали к радости. Он завершился этой ночью, Джейс Коултон».

Глава 13

Это было внове для них обоих. Особенно для человека с таким большим опытом. И с полным отсутствием его. Джейс никогда не испытывал такого могучего желания. И одновременно такой потребности нежить и лелеять ее.

И Джулия, до которой никто никогда не дотрагивался, не имевшая опыта, все знала о любви и реагировала на его страсть с готовностью и без страха.

Страх присутствовал у Джейса, который опасался, что сомнет ее своим желанием. Напугает ее силой своего желания. Однако Джулия нисколько не была напуганной — она была бесстрашной, а Джейс — нежным и гораздо более деликатным, чем она хотела его видеть.

Но Джейс испытывал потребность быть предельно нежным.

Они любили друг друга, любили снова и снова. И заснули, сплетясь в одно целое.

Джейс Коултон, который обычно спал без снов либо видел сны с кошмарами, спал мирным сном рядом с Джулией.

И с Джулией видел удивительные сны.

Они любили, спали, видели сны и разговаривали. И обнимались. Все время.

Джулия попросила, когда они обнимались, рассказать о Логанвилле до того сочельника. Об одиннадцати месяцах радости до пожара.

Это логанвиллское счастье было, казалось, погребено давно ушедшими годами. Но для Джулии он нарисовал живой портрет того времени, и он был не менее яркий, чем у Джулии, когда она рассказывала ему об Уинни и бабушке.

Образными словами, яркими красками Джейс описал Грейс. И Мэри Бет. И лучшую подругу девочки Дину, и всех других детей, которых он опекал.

И еще он обрисовал котенка Сэма, Троя и Роули, миссис Бирс — городскую библиотекаршу, с которой он и его подопечные провели немало приятных и счастливых часов.

С помощью образных слов Джейс свозил Джулию на логанвиллское озеро с сапфирно-голубой зеркальной поверхностью, рассказал о страхе, который овладевал им во время безмятежного лета и зимних катаний на коньках. О несчастном случае на Сикаморе и…

— Ты такая красивая, — очень тихо прошептал Джейс. Он сказал это, когда по просьбе Джулии чертил карту Логанвилла на ее белоснежной ладони.

Джулия подняла голову от невидимых нарисованных линий на ладони.

— Это на случай, если ты не знала об этом, — пояснил Джейс. — Я говорю не о твоем сердце или душе, Джулия. Это само собой разумеется. Но и оболочка, в которой заключены это нежное сердце и прекрасная душа, тоже изумительна.

Джулия нахмурилась, обдумывая услышанное, затем улыбнулась. Просияла.

— Я очень везучая, — похвалилась она. — У меня волосы Уинни и глаза бабушки.

Джейс продолжал смотреть на нее так проникновенно и с такой гордостью, что щеки ее наконец порозовели, она пожала плечами и снова посмотрела на ладонь.

— Ну ладно, — пробормотала она, указывая на то место, которое еще сохраняло тепло его прикосновения, — Логанвилл здесь, а где же находится библиотека?

По ее ладони они совершили путешествие в логанвиллскую библиотеку, на озеро с сапфировым льдом и наконец добрались до Блуберд-лейн.

— Ты такой красивый, — прошептала Джулия, когда путешествие приближалось к концу. — Это если ты вдруг не знаешь.

Конечно, Джейс знал. В конце концов, он ведь был внебрачным сыном соблазнителя и соблазнительницы — роскошной, обольстительной Шейлы и сексапильного и чувственного лжеца, самозванца, вора. Поистине дитя любви, ненавидимое дитя, он унаследовал эффектные черты от каждого из родителей.

— Тебе повезло, — заявила Джулия. — У тебя доброта Грейс и добродетель Мэри Бет.

Джулия не забыла о своем лондонском маршруте, просто отменила его, за исключением повторного визита в «Кентерфилдз».

Ей необходимо было это сделать для Уинни. «Бай-бай, Роство!»

И для Джейса. Здравствуй, Рождество!

Джейс тоже хотел вернуться в «Кентерфилдз». Для Уинни. И для Джулии.

Каждый заранее знал о подарке для другого, и каждый заранее признался, что такой подарок есть. Так что когда они оказались в рождественской лавке, им не нужно было расставаться. И они ни на миг не расцепляли рук.

Подарок Джулии для Джейса представлял собой кентерфилдзского ангела из фарфора, с крыльями, тихо перебирающего серебристые струны золотой арфы.

От кого-то другого этот подарок мог бы стать жестоким напоминанием о той светлой полночи. Но со стороны Джулии это было обещанием, уверением в том, что для Джейса настанет другая светлая полночь… когда он — даже он — услышит божественные звуки небесной арфы.

Джейс понимал смысл подарка Джулии, как знал и то, почему он выбрал для нее кентерфилдзскую снежинку, самую прозрачную из тех, которых она тогда, в сочельник, касалась, когда впервые дотрагивалась до них без малышки Уин.

Джейс и Джулия вернулись после «Кентерфилдза» в свой номер в «Иден-Найтсбридж». И спрятались там в своем обособленном мире, где они обнимались, разговаривали и любили.

И в этом только им принадлежащем мире Джейс Коултон смеялся! У него был очень мягкий глубинный и негромкий смех. Совершенно новый. Никогда и никем ранее не слышанный. Он походил на выражение желания. Словно внутри его полыхал лавандовый звездный свет.