Параллельный переход - Василий Кононюк

– А я ему говорю, нравятся мне такие мужики, от которых страшно, так меня к ним и тянет. На душе дальше пусто, он мне ножом шею почти режет, а мне не страшно совсем, наоборот, веселость какая-то появилась, только холодная такая веселость, страшная.

– Он шепчет, это ты, сучка, пока такая смелая, посмотрим, какая ты станешь, когда мы тебя всем скопом е…ать будем. А я, спиной и задом, об него трусь, и говорю, ты сперва, сам попробуй, потом делиться не захочешь, запрешь меня в комнате, никуда саму не выпустишь. Проняло тут его, нагнул он меня вперед, левой рукой мне юбки на голову задирает, а я, ножик из рукава достаю, и беру его обратным хватом, как боярин учил. Начал он с ремнем своим возиться, убрал правую руку с ножом с моей спины, он меня там ножиком покалывал, видно хотел, чтоб меня дрожь проняла. Начал что-то правой рукой придерживать, чтоб пояс снять, тут я ему нож и засадила, с размаху, между ног, он только охнул. Не успел он до конца охнуть, как развернулась я, за его правой рукой, и всадила нож с разворота ему под потылицу, (затылок укр.) только хрустнуло что-то. Он как стоял, так лицом в ковер и бухнул, даже нож с руки не выпустил.

– Вот тут меня трусить начало, как в лихоманке, зуб на зуб не попадает, всю трусит, еле на ногах стою. Закрыла двери на крючок, села на кровать, отдышалась, думаю, надо детей и мужа спасать, если меня найдут, то и их не пожалеют. Сняла с него все ценное, даже сапоги сняла, нож свой из шеи вынула, замотала покойника в ковер, и под кровать засунула, пока не заглянешь, не заметишь. А и заглянешь, то не поймешь, что в ковре замотано что-то, пока не размотаешь. Зажгла свечу, в комнате поискала, нашла сапожки боярыни сафьяновые, еще кое-что ценное, на что гайдуки внимания не обратили, связала то все в узелок и с окна, под стену, кинула. Во дворе уже стемнело, да и не было никого. Еще раньше нашла у боярыни сорочку белую, на мою схожую. Переоделась, свою, кровью заляпанную, в ее сундук засунула, закрыла окно, погасила свечу, и обратно пошла. Вышла через кухню в задний двор, никто меня не заметил, подобрала узелок и пошла к своим.

– Наша светелка, в другом доме была, рядом с боярским. Прихожу, мои сидят все, трясутся, на меня смотрят, как на покойницу, тебя кто отпустил, спрашивают. Видно думали, что меня там до утра валять будут. Засмеялась я, говорю, сама себя отпустила, те, кого я слушалась, померли, а новых пока не нашлось. Собирайтесь, завтра едем отсюда. Иван спрашивает, а чья это сорочка на тебе, где свою подевала. Сразу заприметил, муж любезный, что жену раздевали. Шепнула ему на ухо, что, да почему, и кто в спальне под кроватью лежит, его аж трусить начало. Не трусись, говорю, пьяные все, никто его там не найдет. Взяла Ивана с Тарасом, прикатили мы пустой воз, во дворе всегда пустые возы стояли, велела складывать все, что бросить жалко, в узлы, и на воза грузить. Иван про инструмент кузнечный вспомнил, прикатили еще один воз, при лучине собрали что ценное, детей спать уложили, а сами ждем, когда все затихнет.

– Долго ждали, Иван трясется, чего сидим, тикать надо, а куда тикать, если пьяные гайдуки у ворот песни поют, и в доме крик да гам. Наконец, под утро уже, затихло все. Вышла я посмотреть, во дворе пусто, только у ворот, два пьяных гайдука на земле спят, кожухами укрылись. Детей веревкой со стены спустили, велела по дороге к нам в село идти, мы с отцом вас догоним. Вывели мы двух тягловых лошадей с конюшни, запрягли, подъехали к сараю, где трупы лежали, застелили узлы свои холстиной, а на холстину убитых сложили. На один воз, боярина с женой и с сыном, на второй, кузнеца старого и еще пару порубанных, что первыми лежали. Открыли мы ворота тихонько, выехали, гайдуки пьяные даже не пошевелились, могли мертвых не грузить. Думали, проснуться, спрашивать будут, скажем, велел новый хозяин, мертвых с утра вывезти и закопать. Иван хотел бегом уезжать, а я говорю, нет, бери веревку, закроешь за мной ворота, я с возами потихоньку поеду, а сам, со стены слезай, но веревку вдвое возьми, чтоб потом снять смог, чтоб следу не осталось, что мы уехали.

– Покатили мы в село, трупы накрыли, чтоб не видел никто, детей по дороге подобрали. Перед селом развилка, там дорога в сторону Польши идет, то и есть большая дорога, там, в дне пути, городишко стоит, мы туда на ярмарки, и на базары пятничные ездили, а имение на отшибе стоит, за ним в другую сторону дороги нету, только сюда к развилке. Дорога в литовские земли через село проходит и дальше, туда возом дня два ехать надо. Перед развилкой велела все трупы в один воз сложить, Тараса в другой воз посадила, и велела потихоньку к городку ехать, мы его догоним. Иван, рот открыл, орать начал, что в литовские земли тикать надо, иначе поймают нас и повесят, что, мол, ты дура, делаешь, а я тихо ему на ухо шепнула, рот закрой, а то без языка останешься, мне твой язык без надобности, только мешает. Спокойно так сказала, и в глаза посмотрела, а у меня душа еще не оттаяла тогда, так и осталась, морозом скована. Он сплюнул только со злости, но больше не перечил.

– В селе, в церковь сразу завернули, батюшку нашли, трупы занесли, и на холстину сложили. Сказали батюшке, что в литовские земли от изверга бежим, что боярина с семьей замордовал, просили за нас с родичами попрощаться, и сразу за село покатили, в сторону Литвы. Как от села добрый кусок отъехали, повернули на лесную дорогу, она мимо нашего села шла, и выходила на дорогу в городок, по которой Тарас поехал. Кому, в наше село, заезжать нужды не было, мог так дорогу сократить. Заехали мы по ней в лес, нашла я в узлах Тарасову одежу, ему тогда уже четырнадцать было, и давай переодеваться. Грудь полотном примотала, чтоб не оттопыривалась, штаны, сорочку одела, свытку мужскую, шапку нашла старую Тарасову, как раз на мою голову, только с косой прощаться надо было. Вытащила я нож боярский, и обрезала косу под самый корень, Иван только охнул. Я ему нож даю, и говорю, ты не охай, а укороти мне волос, как сынам подрезаешь. Он и Тарасу и Богдану завсегда волос подрезал. Порезал он мне волос ножом, надел мне шапку, и говорит, гарный из тебя парубок вышел, хоть под венец веди, и смеется.

– Ну, думаю, слава Богу, а то ехал, надутый, как сыч. Поехали мы Тараса догонять, выехали на дорогу, а он еще к развилке не доехал, добре, что хоть дотуда добрался, что заметили его. Боялся один, все нас ждал, проедет чуток и станет. Я давай его ругать, что ж ты делаешь, говорю, поганец, тебе ясно сказали, ехать помалу, а не стоять, ты уже давно в другой стороне должен был быть. А если бы мы тебя не увидели и дальше погнали, что бы было? А он смотрит на меня, рот открыл, и закрыть не может. Мама, это ты, спрашивает. Ну думаю, если родное дитя не узнало, значит и чужой не признает, даже если и видел меня.

– Говорю им, если искать нас будут, то семью искать будут, мужа, жену, детей. Поэтому разделится нам надо. Ты Иван со старшими, Тарасом и Оксаной вперед поедете, спрашивать будут, скажите из Подберезовиков вы, Тарас и Оксана, твои младшие брат и сестра, едете на базар, он как раз завтра с утра начинается. Мы следом поедем, но отстанем от вас, Богдан и Марийка тоже мои брат и сестра будут, только мы уже с нашего села будем. Так и поехали, долго никто нас по этой дороге не искал. Как уже в городок въезжали, телег много на дороге стало, увидели двух гайдуков, а с ними хлопчика, сына кухарки нашей, что подъезжали ко всем возам, где семьи сидели. Но к нашим возам даже не подъехали. Въехали в городок, переночевали в корчме на сеновале за два медяка, утром на базар пошли. Продали все, что я в узелке собрала, и заставила Ивана весь инструмент с кузни продать, приедем на место, там говорю, купим. Искать будут семью коваля, не дай Бог, кто инструмент в возе найдет, сразу нам конец.

– Расспросили дорогу в Киев, выбрали такой путь, чтоб подальше от наших мест в литовские земли въезжать, боялись, что около переездов, нас искать могут. Как к Киеву добирались, то отдельно рассказывать надо, больше месяца добирались, а возле Киева, в лесах, две недели прятались, вместе с крестьянами местными, от татарского набега. Приехали в Киев на базар, расспрашивать начали, кто про детей нашего боярина знает, где они поселились, а Иван давай инструмент в кузню искать, всю дорогу маялся сердешный, что его инструмент продали.

– Там и на Иллара наткнулись. Сидел он на базаре с инструментом в кузню, вроде как продает, а сам коваля себе в село искал. Погиб их коваль, по глупости, той зимой. Пошел на охоту, но секач его порвал крепко, перемотал он себя, и до дому добрался, но не выжил, помер от ран через два дня. Вдова с младшим сыном, переехала к старшему сыну, в другое село, тот уже два года как женился, и уехал к жене в село, там коваля своего не было, атаман его сразу после свадьбы к себе заманивать начал. А младшего, еще ничему толком не научил покойник, поэтому и поехал тот, к брату, доучиваться. Так и вышло, что было у Иллара два коваля, а не осталось ни одного. Полгода искал Иллар коваля, найти не мог, а как вернулись они с похода, после татарского набега, поехали в Киев добычу продавать. Тогда и придумал Иллар, а давай, я инструмент из кузни на базаре выставлю, раз коваль инструмент купить хочет, значит, своего нет, а если инструмента нет, то и кузни нет, а значит, можно такого к себе в село заманить.