Горький берег солёного моря (СИ) - Крылова Татьяна Петровна

— И сколько дней занял у вас путь сюда? — прохрипел Тарас полушепотом.

— Почти неделю. Мы шли напрямик, ориентируясь по звездам, как научил полковник Ожешко.

— Мы шли пять дней, прежде чем на горизонте увидели стены этого лагеря, — сообщил Григорьев, после чего силы окончательно покинули его, и молодой человек уснул.

Убедившись, что пациент именно уснул, а не впал в обморочное состояние, доктор Кло взял Василия за руку и поманил к противоположной стороне.

— Не стоит его тревожить, — шепотом проговорил Беллами. — Да и говорить в его присутствии, как я понял, вам не слишком хочется.

Василий вздохнул.

— Вы даже не можете представить себе, — зашептал он в ответ, — как велико мое желание рассказать все этому несчастному офицеру! Но положение наше оставляет желать лучшего. И состояние его, как я понимаю, все еще вызывает опасения у вас. К чему обнадеживать несчастного, если у нас нет возможности даже выбраться из этой ямы, вдоволь наесться и напиться?

— Это мудрое решение, друг мой.

Они немного помолчали, прислушиваясь к тихому, но ровному и спокойному дыханию Тараса Григорьева.

— Он сказал, что путь сюда у разведчиков занял всего пять дней, — заметил Василий.

— Это несложно объяснить нашим невежеством. Ни вы, ни я прежде не блуждали по пустыне, ориентируясь лишь по звездам.

— А что если бедуины блуждают еще меньше? Что если есть какой-то еще более короткий путь? Скажем, дня три…

Беллами, вероятно, прикусил губу, обдумывая сказанное.

— Три дня не так много для людей… — протянул он. — И лошади, пожалуй, смогут выдержать такой переход. Но что делать с обратной дорогой? Вряд ли солдаты на Южной заставе были всякий раз так любезны, что снабжали врагов провизией и водой.

— Об этом я не подумал, — отозвался Василий.

От нечего делать он откинулся к стене, почувствовав блаженную прохладу, доставившую удовольствие разгоряченному телу. Молодому человеку даже показалось, что он почувствовал влагу…

Резко обернувшись, чем немало напугал своего друга, Василий принялся шарить руками по камням. Но никакого источника влаги — даже следов ее — обнаружить не сумел.

— Вода, похоже, не собирается возвращаться сюда, — вновь приваливаясь спиной к стене, проговорил молодой человек. В голосе его отчетливо слышались нотки досады и сожаления. Словно наличие влаги в этом колодце могло решить все их проблемы.

На какое-то время разговор прекратился. Как вдруг Василий вновь встрепенулся и с жаром заговорил:

— Но ведь может же быть так, что этот колодец не единственный? Что если лже-бедуины используют подобные колодцы для пополнения своих запасов воды?

— И на Южной заставе до сих пор не разведали оазисы? Сомневаюсь. Полковник Ожешко не производит впечатление…

— Да, при чем же здесь оазисы?! Я говорю именно о колодцах. Таких же, как этот: затерянных в пустыне, скрытых от посторонних глаз под деревянными щитами.

— Вокруг таких колодцев все равно появилась какая-нибудь растительность. Не сомневайтесь, Василий, в песке у поверхности достаточно влаги, чтобы проросли пара семян.

— Пару ростков не так уж и сложно выдернуть, — заметил молодой человек.

Возражений у Беллами не нашлось.

* * *

В томительном ожидании прибытия Одноглазого и решения их судьбы, пленники провели еще пару недель. Кормили их достаточно, пить давали вволю, так что состояние всех троих к концу упомянутого срока было примерно одинаковым. Разве только физических сил у Василия и Беллами поубавилось от долгого отсутствия нагрузок.

Наконец, предводитель бандитов появился в лагере. Об этом еще в обед сообщили пленникам их тюремщики, когда принесли воды и немного вяленого мяса.

— Если настроение будет, Одноглазый с вами вечером поговорит, — бросили лже-бедуины, закрывая люк.

Василий, Беллами и Тарас успели переглянуться, прежде чем в яме воцарился мрак.

— Полагаю, Одноглазый очень удивится, когда увидит вас живым и здоровым, — улыбнулся Беллами.

— Главное, чтобы от радости он не приказ расстрелять его на месте, — с куда меньшим оптимизмом проговорил Василий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ясность в вопрос внес сам Григорьев:

— Не прикажет. Я ему живым нужен. Потому что у мертвого узнать планы нашей Южной заставы и численность гарнизона он никак не сможет.

— А как же ваш спутник? Блаженный?

— Убит на месте. Бедуины сразу поняли, что толку от него не будет.

— Стало быть, не зря мы беглыми назвались, — сказал Василий.

— Мне кажется, когда мы выберемся отсюда, — вздохнул Григорьев, — мне всей жизни не хватит, чтобы долги вам отдать.

Ни Василий, ни Беллами ничего не ответили на это.

Не имея больше ни тем, ни желания вести разговоры, пленники скоро уснули. Разбудил их уже ставший привычным звук открывания люка над головой. Света в яме при этом ничуть не прибавилось, из чего несложно было понять, что на пустыню опустилась ночь.

— На выход! — раздался сверху глухой властный голос. Ни Беллами, ни Василий не смогли вспомнить говорившего. Зато Тарас легко опознал самого Одноглазого, с которым ему довелось уже встречаться.

В яму опустили веревку с узлами, по которой предстояло вскарабкаться наверх. Василий пошел первым. Едва его руки показались над краем, бедуины тут же схватили его, заломили конечности за спину и крепко связали. Болезненным ударом в спину вынудили опуститься на колени.

— Кто такой? — спросил человек, оказавшийся как раз перед сыном кузнеца.

Василий осторожно поднял голову и взглянул на предводителя бандитов. Перед ним стоял крепкий, выше среднего роста мужчина средних лет. Оба глаза, несмотря на прозвище, у него были на месте. Но возле правого века отчетливо виднелся глубокий, длинный шрам, отчего правое веко при моргании не полностью закрывало белок. В тусклом свете факела эта белая полоса на смуглом лице выглядела особенно зловеще.

— Васька я. Кузнец.

Одноглазый выхватил факел у своего помощника и поднес к лицу пленника. Впрочем, разглядеть что-либо на этом грязном, поросшем клокастой растительностью участке головы было не проще, чем на затылке. По одежде Василия, местами сильно изорванной, также было невозможно судить о его роде деятельности. Тогда Одноглазый за плечи наклонил пленника головой в песок, потянул на себя его руки и стал изучать их.

— Мозолей нет, — заключил Одноглазый. — Врешь!

— Зачем врать, господин? — испуганно залебезил сын кузнеца. — Просто инструмент давно в руках не держал. Все по тюрьмам, да по ямам, да по пустыне жизнь мотает.

Должно быть говорил Василий достаточно убедительно, потому что Одноглазый велел поднять пленника и вывести следующего.

Следующим пленником оказался Тарас Григорьев. Очутившись перед лицом врага, офицер ничуть не смутился и не испугался. Напротив, он выпрямился, расправил плечи и посмотрел в глаза предводителя бандитов с триумфом. Словно желая дать тому понять, что жалкий человечишка ничего не сможет сделать с тем, кого сама смерть не приняла в свои объятья.

Одноглазый выругался. Тихо и от того особенно пугающе. Лже-бедуины невольно переглянулись между собой, ожидая кары своего предводителя.

— Я же сказал, чтобы вы заморили его голодом, — процедил сквозь зубы Одноглазый. — Заморили! До смерти! Чтобы эта офицерская собака сдохла в муках!

— Так мы ему и не давали еды, — попытался оправдаться стоявший рядом с предводителем тюремщик.

— Если бы вы не давали ему еды, он бы сейчас не стоял передо мной!

— Это доктор, наверное, каким-то образом умудрился его выходить, — вновь послышался подрагивающий голос бандита.

Одноглазый размахнулся было факелом, в сердцах возжелав ударить своего подчиненного, но при упоминании о докторе замер. Прищурившись взглянул на Григорьева.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лекарь, говоришь? Тащи его сюда.

К Беллами бандиты отнеслись со всем возможным почтением, на которое только были способны. Карабкаться из ямы его никто не стал заставлять: вытянули врача вместе с веревкой. Пихать и толкать доктора также никто не решился. Таким образом, через несколько секунд доктор Кло уже стоял рядом с Тарасом, связать которого пока никто так и не отдал приказа, и Василием, снизу вверх смотрящим на окружающих и находящемся явно в худшем по сравнению с друзьями положении.