Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

входить в симуляцию под цифровыми аватарами – а значит, любой человек может оказаться Творцом, спустившимся из другого мира. Эта идея навела меня на мрачные мысли. Что такое идея воплощения, как не аллегорический рассказ о Боге, который оказался внутри симуляции через свой человеческий аватар – Христа? Возможно, мировая религия была всего лишь игрой, придуманной программистами, соревнованием, где каждый постчеловек отправлял в симуляцию своего пророка-аватара и делал ставки на то, кто из них получит наибольшее количество новообращенных.

А как же воскресение? Я уже была погружена в трансгуманистические предсказания о воскрешении мертвых и цифровом бессмертии, но симуляция все усложняла. Если существуют миры внутри миров, вполне возможно, что мы очнемся не в реальности, а еще в одной симуляции – и даже не поймем этого. У Декарта, когда он обдумывал вероятность, что реальность – это сон, вызывало тревогу такое явление, как «ложное пробуждение»: когда вам снится, что вы просыпаетесь, а на самом деле все еще спите. Может быть, жизнь после смерти была похожа не на момент истины, каким его описывают в христианстве, – пелена спадает с глаз, метафора становится реальностью, – а на реинкарнацию в восточных религиях: одно ложное пробуждение за другим, пока мы не достигнем просветления.

Вряд ли бы эти вопросы так сильно меня зацепили, если бы я к тому моменту уже не познакомилась с открытиями современной физики, от которых голова шла кругом. Всякий раз, читая о невероятно точных значениях физических констант, противоречивших всем статистическим вероятностям, я не могла не задуматься: будь я верующей, с радостью ухватилась бы за это как за подтверждение гипотезы «тонкой настройки» Вселенной. Может ли существовать более убедительное доказательство разумного замысла? Наверное, какая-то часть меня все еще испытывала недоверие к физикализму, которого я на словах придерживалась. Хотя я посвятила себя изучению атеистического канона, читая и перечитывая Докинза, Деннета и Сэма Харриса с тем же благоговением, с каким когда-то относилась к отцам Церкви, где-то в глубине моего рептильного мозга все еще сидело сомнение в том, что мир мог возникнуть по воле случая.

Примерно в это время я поссорилась с матерью, когда наведалась домой. Она была все еще уверена, что разумные доводы и апологетика смогут вернуть меня к вере, и попросила меня вообразить гипотетическую ситуацию, о которой где-то прочитала – или, может быть, услышала по христианскому радио. Представь, что у тебя есть коробка с детским сухим завтраком в виде букв алфавита, сказала она; однажды утром ты насыпаешь их в тарелку, и они складываются в слова: «Привет, Меган». Сможешь ли ты отмахнуться от этого – мол, всего лишь совпадение?

Это был наивный вопрос, и мне было неловко на него отвечать. Такие аргументы, сказала я, исходят из неправильного понимания того, что такое вероятность. Если на протяжении бесконечного количества дней высыпать бесконечное количество коробок с алфавитным завтраком в бесконечное множество тарелок, однажды буквы действительно сложатся в эти самые слова.

На этом месте моя мать в голос рассмеялась. «Ты ведь не можешь всерьез в это верить», – сказала она.

Я ответила, что это вопрос не веры, а правильного понимания статистической механики. Но все же, пока я говорила, что-то во мне тихо запротестовало. Какой-то голос твердил: нет, из случайных букв не сложится связное послание, сколько бы раз их ни насыпа́ли, и бесконечное число шимпанзе, стучащих по бесконечному числу печатных машинок, тоже никогда не сумели бы написать «Гамлета» – осмысленный порядок такого масштаба не может быть делом случая, за ним должно стоять что-то большее: сознание, намерение.

В какой-то момент той осенью граница между этими космологическими вопросами и моей личной жизнью начала стираться. Абстрактные научные проблемы, которые я не могла объяснить, – порядок, закономерность, совпадения – начали появляться в моей жизни в виде паттернов и удвоений, того, что люди, достигшие совершеннолетия на рубеже тысячелетий, называют сбоями в Матрице. Я дважды в день сталкивалась с одним и тем же незнакомцем или обнаруживала, что напротив меня в поезде сидит тот же человек, который ехал напротив меня на совсем другом поезде несколько часов назад. Если вы пользуетесь общественным транспортом каждый день, как это делала я, такие вещи неизбежно случаются, но со мной они происходили слишком часто для простых совпадений.

Однажды я шла к автобусной остановке по своему обычному маршруту и, подняв голову, увидела на противоположной стороне улицы церковь, которую раньше не замечала – или которой там раньше не было. Я ходила по этой улице каждый день в течение как минимум года; быть такого не могло, чтобы я только сейчас обратила на нее внимание. Перейдя улицу, я поняла, что на самом деле это не церковь, а фасад церкви – только передняя стена с колокольней и маленькой деревянной дверью. Оконные проемы пустовали, так что можно было увидеть деревья прямо за стеной. Табличка на стене гласила: здание было уничтожено сорок лет назад во время пожара. Теперь здесь открыли арт-пространство. За фасадом, там, где должен был находиться алтарь, располагался обнесенный забором сад, над которым висело державшееся на проволоке распятие, собранное из машинных деталей.

Тут стоит отметить, что в те годы мой контакт с реальностью отнюдь не был прямым и непосредственным: на него влияло множество самых разнообразных средств. Алкоголь превратился из способа расслабиться в объект зависимости, а учитывая, сколько таблеток мне приходилось глотать, чтобы справиться с похмельем и тягой выпить, в трезвом виде я проводила все меньше и меньше времени. Моя жизнь начинала походить на роман Кафки, превращаясь в бесконечную череду абсурдных сюжетов и подозрительных совпадений, о значении которых мне оставалось лишь догадываться. Догадки же мои становились все более бредовыми и солипсистскими, главную роль в них играли «сбои в матрице», повторения и растущая убежденность, что некоторые люди в моей жизни были не сознательными существами, а теми, кого в игровой терминологии называют NPC – неигровыми персонажами. Я начала ходить к остановке другим путем, чтобы не сталкиваться с церковью и механическим Христом. В конце концов паранойя усилилась настолько, что я стала выходить из квартиры только на работу. А потом перестала ходить и туда.

По ряду сложных и запутанных причин мне часто приходилось с тревогой вспоминать об этом периоде. Во-первых, у меня в семье были случаи психических расстройств, а в то время я как раз приближалась к возрасту, когда обычно проявляются такие заболевания. Но, учитывая, что это был разовый и ни на что не похожий опыт, я пришла к другому выводу. Хорошо известно, что хроническое злоупотребление психоактивными веществами может привести к когнитивным расстройствам, которые по симптомам неотличимы от психоза. В мозге у психиатрических