Когда говорят мертвецы. 12 удивительных историй судмедэксперта - Клас Бушманн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так как я лично не был на месте преступления, в этот раз мне приходится комментировать свои выводы только на основе фотографий со вскрытия. Я должен подобрать понятные, простые слова, чтобы даже непрофессионалы поняли каждую деталь. Если в протоколе вскрытия говорится «аспирация крови», я объясню, что это значит.
— Юлия Ц. вдохнула собственную кровь.
— Откуда взялась кровь?
— Из массивных порезов на шее.
— Как она получила эти травмы?
— Ножом с лезвием длиной в 17 сантиметров.
— Сколько времени нужно, чтобы таким ножом полностью перерезать шею?
— Несколько минут.
Еще я объясняю сухую фразу из нашего протокола вскрытия: «Ввиду большого количества защитных травм […] следует предположить, что умершая оказывала отчаянное сопротивление». Я говорю о трех ампутированных фалангах пальцев, которые свидетельствуют о том, что она несколько раз пыталась схватиться за лезвие ножа преступника в попытке спастись. Я упоминаю и об отломанных кончиках ножей, которые застряли в ее руке и шейном позвонке, и о разорванном кишечнике, о защитных травмах на пальцах ног, которые указывают на то, что она, должно быть, пыталась сопротивляться уже из положения лежа, когда билась в агонии.
Моя речь длится около сорока пяти минут. В зале тихо, все сосредоточенно слушают. Меня слушают не только судьи, адвокаты, прокурор и посетители, но и истцы. Но об этом я сейчас не думаю. Я сосредоточен на деле, на описании трупа. Я скрупулезно выдаю информацию по каждой детали, я не скрываю ничего.
Слайд-шоу в зале не демонстрируется, для собравшейся аудитории это было бы шокирующим зрелищем. Следственный комитет поместил фотографии места преступления и вскрытия в отдельную папку. Кроме того, я подготовил многостраничный отчет со снимками с КТ. Я выхожу вперед и с помощью фотографий описываю ход событий. Прокуроры и адвокаты тоже подходят к судейскому столу. Наше обсуждение, безусловно, слышно в первых рядах.
Суд отпускает меня примерно через час.
Назначен короткий перерыв для всех.
— Извините, у меня еще один вопрос.
Я собрал свои документы и уже выхожу на улицу, когда в коридоре перед залом суда ко мне внезапно подходит пожилой мужчина. Он не представляется, просто смотрит на меня серьезно и грустно. Я обращаюсь к нему: «Слушаю вас». — «Это была быстрая смерть?» — спрашивает он меня. «Ее отец», — мелькнуло у меня в голове.
Дело в том, что в подобных делах об убийстве родители жертвы преступления являются истцами. Да, этот мужчина сидел на скамье в нескольких метрах от меня. И все это время, пока я подробно описывал каждую травму на теле его дочери, он был рядом. По долгу службы я должен был описать все подробно.
В такой ситуации всегда хочется немедленно перестать быть судмедэкспертом. Хочется побыть просто человеком. Мне хотелось обнять отца девушки и выразить ему свои соболезнования. Трудно представить, как это будет выглядеть в зале суда после такого тяжелого для всех утреннего слушания. Что может быть хуже, чем хоронить собственного ребенка, погибшего при таких обстоятельствах? Такая жестокая, бессмысленная смерть…
Я молчу.
Вопрос все еще висит в воздухе — вопрос, который волнует всех скорбящих родственников: долго ли она страдала или, по крайней мере, быстро ли это произошло?
Должен ли я сейчас успокоить его, приукрасить правду? Немного утешить его своей ложью?
Я решаю сказать правду, которую уже озвучил в зале суда:
— К сожалению, это была определенно не быстрая смерть.
Дочь несчастного отца боролась за свою жизнь, как львица.
И все же проиграла.
Послесловие
Могу себе представить, какое впечатление сложилось у моего читателя после прочтения этой книги. На самом деле не все истории такие пугающие, как дело об убитой студентке, не все такие бесчеловечные, как случай с забитым до смерти мужчиной на балконе, не все такие страшные, как рассказ о сгоревшей на лестничной клетке женщине.
Иногда у нас бывают и действительно забавные случаи. Один из моих любимых в прошлом году — лучшее вскрытие 2020 года! — это труп одного старика. Человеку было 92 года, при жизни он был доктором наук и оставил после себя пятерых потомков. Неплохие достижения. Даже умер он, по словам родственников, во время своего любимого занятия — лежа на террасе на солнышке.
Случилось все буквально так: старик просто мирно заснул навсегда, загорая. На его поиски ушло три дня. Летняя жара и солнечные лучи к тому моменту уже «поработали» над телом. Как всегда, при неясных обстоятельствах смерти приехала полиция. Были допрошены дети погибшего, которые наперебой стали рассказывать, что их образованный отец никогда не ел фруктов и овощей. Тем не менее он дожил до 92 лет и имел при этом довольно хорошее здоровье, а накануне быстро и без мучений скончался в своем любимом кресле. Весьма жизнеутверждающая история, не так ли?!
Когда я около 15 лет назад защитил докторскую диссертацию, мой научный руководитель, известный, уважаемый профессор из Гамбурга, спросил меня, каковы мои планы на будущее. «Я подумываю о том, чтобы серьезно заняться судебной медициной», — ответил я. Но поскольку судмедэкспертам иногда приходится выявлять медицинские ошибки, то есть в определенной степени контролировать работу других медиков, некоторые специалисты в нашей отрасли считают нас стукачами.
Кроме того, с утра до вечера одни трупы? Никогда не испытать удовольствия от спасения и исцеления человека? Учитывая все это, я подумал, что профессор одарит меня за мой честный ответ уничижительным взглядом. Но, к моему удивлению, он ответил: «Хорошее решение, герр Бушманн. Так и делайте. Судебная медицина не позволяет взгляду замылиться».
Тогда я не понял, что он имел в виду. И только сегодня понимаю. Работа с мертвыми на самом деле изменила мой взгляд на жизнь в лучшую сторону — я ценю каждый день, ценю то счастье, которое у меня есть в личной и профессиональной жизни, ценю те обстоятельства, в которых мне позволено жить. Я не потерял чувство юмора и, тем более, не потерял интерес к жизни. Кроме того, годы практики в анатомическом кабинете обостряют внимание к человеческому телу, к возможным
