Свиданий не будет - Фридрих Незнанский

Как-то в одной из загородных резиденций губернатора – так теперь именовались бывшие дачи обкома КПСС, реконструированные в соответствии с современными российскими понятиями о евроремонте и евростроительстве, – эти его рассуждения слушал, полузакрыв глаза, президент булавинского Фонда поддержки отечественных предпринимателей и производителей Анатолий Иванович Манаев.

Ситуация была расслабляющая – после бани, с пивом и столом, который, наверное, если и снился бывшим хозяевам резиденции (то есть отчасти и Манаеву с Татюшкиным) в прежние времена, то лишь как недостижимое видение действительно светлого коммунистического будущего.

Ситуация была нерабочая, однако, выслушав общефилософские суждения Татюшкина, старый управленец попытался перевести их в практический план.

– Все правильно, – согласился он. – Ты, Всеволод Филиппович, ведь боишься ответственности не потому, что не честен, а потому, что обстоятельства, в которых тебе приходится действовать, не тобой придуманы, ты за них не голосовал, ты их не выбирал.

В этой фразе Манаев фамильярное «тыканье», которое он позволил себе как старший по возрасту, знавший визави уже много лет, удивительным образом смешал с самой грубой лестью, переходящей в холуйство. Но он знал, что говорил.

И Манаев, и Татюшкин (как и многие тысячи их остающихся при власти «партайгеноссе» по всей необъятной России и бывшим братским республикам) прекрасно понимали, что их деятельность в области далеко-далеко не всегда переставала быть благой по причинам, исходившим из Москвы.

Ну как, например, было удержаться от того, чтобы не прокрутить с коммерсантами полученные из центра деньги, предназначенные бюджетникам, пенсионерам, студентам?.. Как было удержаться от проведения такой приватизации, когда владельцами предприятий оставались их директора, предусмотрительно назначенные из круга нужных людей?! Как было не превратить бывших председателей колхозов в вальяжных латифундистов, очередной раз оставив крестьянина наедине с его пресловутым приусадебным участком?! И так далее и так далее…

Но речь сейчас шла о другом, и за то ли намеренной, то ли природной невнятицей мысли Татюшкина гэбист Манаев уловил подлинную тревогу: а ну как все же придется отвечать за то, что мы нынче творим? Не знаю как, не знаю когда, но вдруг придется?!

Все-таки сказывалась многолетняя служба в партийной системе, где еще существовала личная ответственность за то, что ты не переступишь некий барьер, за которым тебя не только не поймут, но и не захотят понять.

Теперь никаких барьеров не было, но не было и гарантий, что их не воздвигнут снова. Хорошо, если в делах твоих будут разбираться люди из новых политических сил. С этими шустрыми мальчиками, тоже пришедшими в кабинеты не с улицы, можно будет договориться. Напомнить им об общечеловеческих ценностях, о мировом общественном мнении, поделиться с ними, наконец.

Но если каким-то чертом, демократическим путем, к власти вернутся коммунисты?! Та их часть, та половина, которой не хватило места у нынешнего российского пирога. У них, хотя и нет ни одной реальной, экономически эффективной идеи, есть столько ненависти и злости, что волей-неволей они начнут с широчайших репрессий, восстанавливая крепостную систему ГУЛАГа. И первым делом изголодавшиеся шариковы со сбереженными партбилетами, разумеется, возьмутся за тех, кто пошел на службу «преступному оккупационному режиму»…

По высказанной в постобкомовской бане мысли Манаева, реконструированной Ларисой не без помощи некоторых в этой бане присутствовавших, на новом этапе развития уже не надо хвататься за властные должности самим.

– И не потому, что я стар и уже погрузился в маразм и безразличие, – особо подчеркнул, как говорили прежде, Манаев. – На властные должности надо подбирать таких людей, которые станут проводниками нашей направляющей воли. А уж юноше, обдумывающему житье, если, конечно, этот юноша мне симпатичен, – хмыкнул Манаев, – я, несмотря на глубокое – и по должности и по душе – уважение к Феликсу Эдмундовичу, посоветую юноше делать жизнь не с него, а с какого-нибудь Каупервуда или даже Чичикова. Не в администраторы посоветую идти, а туда, где недвижимость, сырье, банковские деньги. Брать все это там, брать много и покупать на полученное власть".

Более того, развивал свою идею Манаев, власть у нас сейчас должна быть такой, чтобы ее можно было в любой момент сместить и сменить. Коль скоро у нас выборная демократия, люди должны выбрать таких руководителей, которых нам можно было бы выкинуть из их кресел в любой момент, а самим постоять в сторонке и, дождавшись, когда народная стихия, насытившаяся жертвой, вновь успокоится, вновь явиться во всей своей незаметной, но непреодолимой силе.

– Каким же образом? – Татюшкин не совсем понял, куда клонит Манаев. – Что это за люди?

И тут генерал-президент произнес предложение, не более понятное, чем предыдущее, но вместе с тем сулившее нечто очень весомое и соблазнительное.

– Хотите, – спросил он, – я, как говорили еще недавно, в порядке эксперимента, на примере Булавинска покажу, какой должна быть власть в нынешнее время? Хотите, я выращу булавинского руководителя современного типа? Стану, так сказать, новым Пигмалионом?

– Но эта его статуя ведь была женщина! – воскликнул Татюшкин, показывая определенное знакомство с культурными ценностями. – Вы что, хотите, чтобы женщина управляла таким большим – и мужским к тому же – городом?

– Это может быть и женщина, – согласился Манаев. – Пол не важен. Мы ведь живем в государстве равноправных полов.

– И сколько вам на этот эксперимент нужно времени? – желчно спросил губернатор.

Манаев не думал долго:

– В следующем году булавинцы должны избирать мэра. Думаю, на эти выборы мы уже успеем выставить своего кандидата…

– И победить?

– «Нет таких крепостей, которых не смогли бы взять большевики», – напомнил Манаев Татюшкину популярный афоризм советской эпохи.

Глава 22. ГАЛАТЕЯ С ТРЕМЯ СУДИМОСТЯМИ

Замечательно, что он не находил в своей профессии ничего преступного или предосудительного.

Обсуждение политической жизни Булавинска прервал телефонный звонок. Лариса Матвеевна сняла трубку.

Звонил Володя.

Оказалось, что Павел Живейнов, несмотря на просьбы жены, несколько часов как ушел из дома и до сих пор не возвращался. Жена предполагала, что он мог отправиться к родственникам погибшего Николаева.

Проявив сообразительность, Володя попросил ее, когда Павел вернется, обязательно заставить его позвонить в больницу «Скорой помощи». Он ранен, пусть легко, и ему необходима перевязка, до понедельника оставлять рану без присмотра нельзя.

Сейчас Володя сидел в перевязочном кабинете, телефон которого он дал, и ожидал звонка. Но для конспирации звонил Ларисе Матвеевне с другого телефона, он намекнул на это. Также обещал, если Павел объявится, сразу перезвонить Баскаковой.

– Эх, пинкертоновщина… – вздохнул Гордеев. – Пожалуй, Лариса Матвеевна, вы правы даже не частично, а полностью. В этих условиях надо воевать с открытым забралом. Если они не отключат от связи с Москвой весь город, я устрою здесь в ближайшие дни действо, похлеще карнавального. Но пока надо дотерпеть до завтрашнего дня. Если меня не подведут, в понедельник я буду разговаривать с прокуратурой по-другому. Впрочем, Володю я бы все равно выслал отсюда подальше – жаль, что сейчас, кажется, уже нет студенческих профсоюзных путевок. Купил бы ему и отправил куда-нибудь на плоту по горным рекам. Обошлось бы дешевле, не говоря, что опасностей там меньше.

– Ничего у вас не получилось бы, – возразила Лариса. – Дело не столько в его желании поиграть во всамделишный детектив, сколько в стремлении показать Лиде, что он настоящий мужчина. Борис рассказывал мне, что Володя предлагал Лиде выйти за него замуж сразу после окончания школы. И Лида вроде ему не отказала, но Володю как жениха высмеяла Лидина мать, Валерия Савельевна. Мол, что это за будущий отец семейства, за душой у которого нет ничего и который к тому же собирается стать математиком! Очень денежная профессия!

– Как? – удивился Гордеев. – Почему математиком?

– Да, он хотел решить какую-то сложную теорему или еще что-то, над чем бьются по всему миру. Они собирались с Лидой поступать в Усть-Басаргинский университет. Она на исторический факультет, он – на физмат. Но в последний момент Лера решила, что, если уж Лиде уезжать из Булавинска, пусть отправляется в Москву. Там с ее внешностью и хорошим образованием она найдет себе надежного спутника жизни. Володя узнал, что Лида забрала документы и уже в Москве, только перед экзаменами. Скорее всего, если бы он успевал, бросился бы следом. А так только и сделал, что перенес свое заявление в мединститут. Но мне кажется, – заключила Лариса, – что о перемене профессии он не жалеет.