Монах - Мэтью Грегори Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он прикоснулся к бархатной повязке на лбу, и в глазах его сверкнули ярость, отчаяние и злоба. Меня передернуло, и он заметил это.
– Таково проклятие мое, – добавил он, – я обречен вызывать ужас и неприязнь у всех, кто на меня взглянет. Ты уже ощущаешь действие этого заклятия, и с каждой минутой оно будет усиливаться. Я не хочу доставлять тебе лишние мучения и потому ухожу. До встречи в субботу! Как только часы пробьют двенадцать, я войду в твою дверь.
Повадки и речи таинственного пришельца сильно удивили меня, а надежда вскоре избавиться от привидения сразу улучшила мое самочувствие. Теодор, вернувшись, порадовался этому и остался очень доволен тем, что беседа с Великим Моголом пошла мне на пользу.
Мне удалось узнать, что этот человек провел в Ратисбоне уже восемь дней. Если верить его словам, он мог остаться еще на шесть. До субботы оставалось три дня. Кровавая монахиня по-прежнему являлась каждую ночь, но я теперь мог переносить эти визиты спокойнее.
И вот день этот настал. Чтобы не вызвать подозрений, я лег в постель в обычное время. Но как только слуги ушли, я встал, оделся и приготовился к встрече с незнакомцем. Он вошел в комнату сразу после полуночи и приветствовал меня жестом, без слов; я ответил тем же. Он принес с собой небольшой ларец, поставил его на стол и открыл. Первым делом он достал из него маленькое деревянное распятие, опустился на колени, печально поглядел на него и поднял глаза к небу, истово молясь. Наконец он почтительно склонил голову, трижды поцеловал распятие и поднялся на ноги.
Теперь он извлек из ларца кубок с крышкой, наполненный жидкостью, похожей на кровь, и разбрызгал ее по полу; окунув в кубок основание распятия, он очертил им посреди комнаты круг и выложил крестом по окружности разные предметы: черепа, берцовые кости… Наконец он вынул большую Библию и знаком пригласил меня войти в круг следом за ним. Я повиновался.
– Не пророни ни звука! – прошептал незнакомец. – Не выходи из круга, и, если жизнь тебе дорога, не смей смотреть на мое лицо!
Держа распятие в одной руке, Библию – в другой, он как будто погрузился в чтение.
И вот пробило час! Как обычно, я услышал шаги призрака на лестнице, но привычного ледяного озноба не ощутил. Монахиня вошла в комнату, приблизилась к кругу и остановилась. Незнакомец пробормотал несколько слов, которых я не разобрал. Затем, подняв голову от книги, протянул распятие в сторону призрака и произнес отчетливо и торжественно:
– Беатрис! Беатрис! Беатрис!
– Что тебе нужно? – откликнулось привидение глухим, дрожащим голосом.
– Что тревожит твой сон? Почему ты мучаешь и терзаешь сего отрока? Что может вернуть покой твоему бесприютному духу?
– Я не смею сказать! Я не должна говорить! Охотно упокоилась бы я в гробу, но суровый приговор принуждает меня продолжать покарание!
– Ведаешь ли ты, чья это кровь? Разумеешь ли, в чьих жилах она текла? Беатрис! Беатрис! Во имя его повелеваю тебе: отвечай!
– Я не смею ослушаться тех, кто осудил меня.
– А меня ослушаться ты смеешь?
Властно прозвучали эти слова, и тут он сорвал черную повязку со своей головы. Несмотря на предупреждение, я поддался любопытству и коротко глянул на его лицо. Огненный крест пылал между его бровей!
Описать ужас, потрясший меня, я не в силах, но ничего равного ему я в жизни не переживал. Мистическое наваждение лишило меня мужества, чувства затуманились, и если бы экзорцист не подхватил меня под руку, я бы выпал из круга.
Когда я опомнился, то заметил, что монахиню огненный крест потряс не менее сильно. Лицо ее выражало благоговение и ужас, призрачное тело сотрясала дрожь.
– Да! – сказала она наконец. – Я содрогаюсь при виде этого знака! Я почитаю его! Я подчинюсь тебе! Знай же, что кости мои до сих пор лежат непогребенные: они истлевают во тьме Линденбергской Скважины. Никто, кроме этого юноши, не имеет права предать их земле. Он сам поцеловал меня и тем вручил мне свое тело и душу; я не освобожу его, и не будет он ведать покоя ни одной ночью, доколе не соберет мои останки и не уложит их в родовом склепе своего андалузского замка. И пусть затем отслужат тридцать месс за упокой моей души, и я никого более не потревожу в сем мире. А теперь отпусти! Это пламя сжигает меня!
Незнакомец медленно опустил руку с распятием, которое все это время держал нацеленным на нее. Призрачная монахиня склонила голову и растаяла в воздухе. Я онемел от изумления. Экзорцист вывел меня из круга, сложил в ларец Библию и все прочее, а затем обратился ко мне:
– Дон Раймонд, ты знаешь теперь, каковы условия твоего освобождения. Исполнить их ты должен с буквальной точностью. А мне остается лишь развеять тьму, коей покрыта история призрака.
Итак, при жизни Беатрис носила имя де лас Ситернас. Твой дед приходился ей внучатым племянником. В силу этого родства праху ее следует оказать уважение, хотя преступные деяния сей особы не могут не отвращать тебя. Об этих деяниях никто не расскажет тебе лучше меня. Я был лично знаком со святым человеком, который наказал ее за ночные бесчинства в замке Линденберг, и сейчас я поведаю тебе то, что слышал из его уст.
Беатрис де лас Ситернас приняла постриг в юные годы, и не по своей воле, но по приказу родителей. Будучи тогда слишком молода, она поначалу не сожалела о мирских удовольствиях, которых лишилась. Но как только ее горячий и сладострастный нрав сложился, она без удержу предалась порывам своих страстей. Ей пришлось подождать удобного случая, чтобы их удовлетворить. Преодолев много препятствий, которые лишь разожгли пуще ее желания, она сумела сбежать из обители и отправилась в Германию с бароном Линденбергом.
Несколько месяцев она открыто прожила в замке как его любовница. Вся Бавария возмущалась ее бесстыдством и распущенностью. Она задавала роскошные пиры, подобно Клеопатре, и Линденберг стал приютом самого необузданного разврата. Словно мало было ей репутации продажной женщины, она еще демонстрировала безбожие, не упускала случая поиздеваться над нарушенными ею монашескими обетами и высмеивала самые священные ритуалы.
Обладая столь ветреным
