Его счастье - Энжи Вэс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
− Значит так, Лонгстри, пусть ты приглашенный герцогиней гость, − тихая интонация наполнилась гневными нотками, − я прощаю все сказанное тобой здесь и сейчас. Я опущу даже то, что ты пытался мне угрожать в моем, черт побери, доме! Но, − с беспощадным взглядом он придвинулся к нему, отчего барон чуть не впечатался в стену, − если я увижу, как ты трешься около двери леди Уотсон, угрожаешь ей, говоришь с ней или хотя бы стоишь рядом, твоя жизнь на этом оборвется. Оставь ее. Ты знаешь, Лонгстри, что я не шучу. Забудь даже как дышать в ее сторону.
Лонгстри испугался напора Саймона. Вероятно, он не ожидал от неизменно холодного и сдержанного герцога такой буйной реакции. Наверное, поэтому он так открыто вел с ним игру, дергая струны. Чертов гад! Саймон итак слишком долго ждал этого момента. Он понимал, что если вовремя не указать крысе свое место, она вскоре сядет за стол с хозяином.
Барон скользнул вверх по стене и понесся вниз по лестнице.
Он остановился на лестничной площадке и сказал:
− Сроку вам три дня, ваша светлость! — и скрылся в тени второго этажа.
Такие люди, как Лонгстри, не забывают обид. Особенно он запомнит в деталях все то, что произошло здесь сегодня. Но Саймон ни капли не жалел о своих действиях, потому что считал это лишь малой частью того, что барон заслуживал.
Он только взглянул на дверь, за которой находилась Оливия. «Оливия» − шепотом слетело с губ ее имя. Он приложил ладонь к поверхности. Пусть спит спокойно, а Саймон будет хранить ее сон. Да, он будет беречь ее, несмотря на ее раздражение или даже ненависть к нему, потому что он держал ее в неведении. Каждый раз она открыто злилась, либо следовали упрекающие взгляды. Румянец подступал к ее лицу, и каждый раз она была превосходна.
В такие секунды, как эта, в памяти вырисовывались черты забытых лет их детства. Когда Саймон ненарочно выводил из себя маленькую девочку, слегка подшучивая над ней.
− Саймон, дорогой! — окрикнули его.
По лестнице поднимались его мать и леди Уоррен под руку, будто старые подруги. Это его удивило.
− Что ты тут делаешь один?
Саймон краем глаза заметил на полу пару темных капель свежей крови. Он враз наступил на них.
− Я как раз собирался идти в постель, миледи, − сухо ответил он.
Хитрые глаза герцогини говорили о том, что сейчас последуют неизбежные попытки сватовства с леди Уоррен. Она метнула недобрый взгляд на дверь Оливии.
− Мы с Шарлоттой тоже поднимались в свои комнаты, и по дороге я ей устроила небольшую экскурсию, как ты в детстве бегал по дому и озорничал. − От обеих прозвучал звонкий смех. — Однажды на этих перилах…
Да, миледи. Только ты забыла добавить, как за каждое озорство маленький мальчик получал наказания в виде жестких ударов прутьев, запираний в чулане на целый день, а также лишений завтраков, обедов или ужинов. Саймон поежился от жутких воспоминаний.
Кэтрин снова притворяется любящей матерью, хотя это никогда не было так. Даже во снах Саймону являлась Изабель как заботливая мать, которая любила его сильнее, чем себя. Сейчас же его тошнило от фарса, который устроила Кэтрин. Саймон от обеих держался отрешенно.
− А потом он подрос и перестал выкидывать детские шалости, но так и остался душкой. Да, проделки детей, так или иначе, скрашивают скучную жизнь, − закончила Кэтрин пару только что переписанных историй о нем.
Саймон покрутил носком стопы, чтобы размазать кровь. Уинстону, его камердинеру, придется поднапрячься, чтобы их оттереть.
− О, леди Кэтрин, это самые замечательные детские истории, которые мне когда-либо доставалось слышать, − восхищалась Шарлотта, положив руку на грудь. — Но, леди Кэтрин, кажется его светлость в смятении. Ему не по душе беседы о его шалостях. А мне бы так хотелось узнать больше о вас, милорд. Когда-нибудь мне выпадет такой шанс?
Шарлотта захлопала ресницами. Она была и вправду великолепна: не было ни единого изъяна в лице или фигуре. Такие, как она, считаются сегодня эталоном женской красоты. И это совершенно понятно. У нее был ровный и симметричный овал лица, большие голубые глаза, маленький аккуратный носик с чистой и белой, как фарфор, кожей, а также светлые локоны. Девушка была очень хрупкой и миниатюрной, однако обернута в нагроможденные платья с рюшами и несколькими слоями юбок, которые Саймон презирал, но это не могло скрыть ее красоты. Такие, как она, сходят с картин и вдохновляют на подвиги, становятся музами для творцов. Но не для него.
Саймон не мог представить ее рядом с собой, либо просто не хотел. Его разум и сердце противились, потому что уже нашли свою музу. Саймон не желал отступать. Он хотел быть всегда рядом только с одной женщиной, которая восхищала его и, самое главное, была открытой и честной, без всяческих попыток обольстить, чтобы заманить его под венец.
− Дамы, разрешите мне вас покинуть. В царстве Морфея меня уже, должно быть, ищут, — Саймон кивнул, поспешив поскорее расстаться с ними.
− Нет, не ищут, − резко сказала Кэтрин.
Ее жесткость пробивалась сквозь пелену доброжелательности. В глазах герцогини стали заметны ледяные искры, которые были направлены на Саймона, на своего недавно «любимого мальчика». Он остановился, отвечая пронзительным взглядом, не уступающим ей ни в чем. Оба воплощали два алмаза, режущих друг друга.
Одна Шарлотта не понимала, что происходило. Куда внезапно пропали любящие друг друга мать и сын? До девушки все еще не доходило, что в действительности Кэтрин сама создала для нее эту обманчивую завесу. Саймон осознал еще одну причину скорой свадьбы: переселить матушку во вдовий дом и побыстрее, пока ему не стало здесь тесно.
Зрительное противостояние закончилось тем, что Кэтрин вдруг стало нехорошо. Но, конечно, это была еще одна ложь.
− Я пойду прилягу. − Тон был столь жалобным, как у подстреленной лани.
Саймон глубоко вздохнул, крепко сжав зубы. Сегодня будто день испытаний! Сначала Лонгстри, теперь собственная мать. Хотя второе для него было более ожидаемым, чем первое. Саймон знал, что барон и Кэтрин очень разные, пусть оба злопамятные и мстительные. Но именно Кэтрин стоило опасаться больше всего, ибо она точна и опасна, а
