Слепые души - Алана Инош

— Нет, Марго, извини, не получится. Никак. У меня сейчас Настя, и она, похоже, заболела. Мне просто не до веселья… Она спит, её нельзя тревожить. Нет, я не могу оставить её одну. Спасибо большое, и тебя с Новым годом…

Я проспала этот Новый год.

Глава 12. Новый год

Да, дело, как вы догадываетесь, было в чае. Вместе с безобидным напитком в мой организм попала большая доза противоаллергического препарата супрастина, который, как известно, вызывает сонливость. Его мне подсыпали, чтобы успокоить и усыпить меня, Мадина с Альбиной.

Проснувшись не у себя дома, а в спальне Альбины, раздетая до белья и укрытая одеялом, я чувствую себя слабой и больной. Отчего мне так плохо? Я вроде бы ничего не пила вчера, кроме чая… Ах, хитрый чай! Голова тяжёлая, глаза слипаются — ох, не вставать бы вообще…

Первой ко мне заходит Мадина. У неё виноватый вид, и под моим взглядом правда сама слетает у неё с языка:

— Простите меня, пожалуйста… Я вам вчера супрастин дала, он хорошо успокаивает. Вот вы и поспали.

— Это была твоя идея? — сурово спрашиваю я.

— Ну… — мнётся Мадина. — Альбина Несторовна сказала, что вас надо как-то успокоить… Что вам надо поспать. Ну, я и предложила дать вам супрастинчика, от него очень хорошо спится. Ничего страшного, это же не клофелин.

— И как я теперь смогу тебе доверять? — спрашиваю я. — Вчера ты напоила меня чаем с супрастином, а что ты подсыплешь мне в следующий раз? Цианистый калий?

Мадина чуть не плачет. Гладя мою руку, она покаянно бормочет:

— Ну что вы такое говорите… Какой калий, вы что! Мы же с Альбиной Несторовной хотели как лучше! Вы были вчера сама на себя не похожи, просто ужас! Такое говорили!

Я смутно вспоминаю, и мне делается не по себе.

— И что я говорила?

Мадина, тараща свои чёрные азиатские глаза, вполголоса заговорщически сообщает:

— Ну… Что доктор Андрей Фёдорович — шайтан!

Передо мной снова встаёт картинка: горы, я в белом балахоне, с копьём и щитом из солнечного света, а на соседней горе — чудовище с хвостом дракона. После сеансов массажа у меня тоже были видения: снег, меч в моей руке и существо с длинным языком, похожее на глыбу засохшей грязи. Между ним и вчерашним чудовищем просматривается явное сходство. Это — одна и та же тварь?

А может, мне всё это померещилось на нервной почве? Неужели эта история с Никой так на меня подействовала? Как бы то ни было, утро первого января я встречаю в постели, с головой, отягощённой супрастином и невесёлыми мыслями.

Скользя зрячими пальцами по стенам и косякам, подходит Альбина. Покрывая мои губы бессчётными поцелуями, просит прощения:

— Утёночек… Ну, извини. Ты меня жутко напугала, и я решила, что тебе лучше всего будет поспать. Как ты себя чувствуешь?

Что я могу сказать?

— С Новым годом тебя, Аля. Спасибо за оригинальную праздничную ночь.

Чувствую я себя неважно: видимо, с супрастином они слегка переборщили. Вставать не хочется, и я валяюсь в постели до половины двенадцатого. В моей мутной голове тяжело ползут мысли о Нике, о Якушеве, о моих странных видениях. Первое, со снегом и мечом, почему-то страшнее: от него моё сердце покрывается инеем смертельной тоски. Что-то жуткое случилось там, на этой белой горной вершине. А ещё в моих ушах слышится эхо властного голоса, защитившего меня, и я гадаю: кто это мог быть? Я не видела ни лица, ни фигуры, был лишь голос и ощущение света. Кто бы это ни был, он показался мне очень могущественным и добрым, ярким, как солнце.

Приезжает Диана Несторовна и наводит в доме свои порядки. Мадина выполняет её распоряжения, как вымуштрованный солдат, и под её руководством накрывает такой стол, что не сесть за него просто грех. Я лежу, свернувшись клубочком под одеялом, но Диана Несторовна энергично тормошит меня:

— Ну, ну, не залёживайся, не хандри! Вставай, золотко, пойдём. По случаю Нового года надо выпить хоть бокал шампанского.

Она могла бы поднять и мёртвого, и мне не остаётся ничего, как только встать, одеться и сесть за этот роскошный стол. Угощения просто великолепны, но мне кусок не лезет в горло — не помогает даже приказной тон Дианы Несторовны.

— У меня что-то нет аппетита, извините, — бормочу я.

— Ну, куда это годно! — досадует Диана Несторовна. — И лицо прямо как на похоронах.

— Я же сказала тебе, она болеет, — говорит Альбина.

— Ничего, мы её вмиг вылечим.

Лекарство, которое она ставит передо мной, — сто пятьдесят грамм водки в пузатом коньячном бокале. Я сомневаюсь, что это мне поможет, но Диана Несторовна безапелляционным тоном приказывает:

— Ну-ка, одним духом!

Водка — после супрастина, практически на голодный желудок и в такой приличной для непьющей девушки дозе — наносит по моей нервной системе мощный удар. Диана Несторовна пьёт сто грамм, закусывает лимоном и говорит хрипло:

— Ух, хорошо прошла!

Мне кажется, что даже слишком хорошо. Мне хочется ещё, и я выпиваю… не помню, сколько. Просыпается аппетит, и я, поклевав салата, изъявляю желание потанцевать. Звучит музыка, я топчусь около Дианы Несторовны, повиснув на её плечах, а она посмеивается:

— Что-то развезло тебя, голубушка.

Меня и вправду развезло: ноги заплетаются, и сложное танцевальное па заканчивается падением.

— Так, всё, хватит, — говорит Альбина решительно. — Ей пора отдыхать.

Я снова оказываюсь в постели. Я не знаю точно, сколько сейчас времени: наверно, часа два или три. В горизонтальном положении у меня кружится голова, и меня начинает тошнить; смутно помню тазик, подставленный Мадиной, какие-то бело-розовые капсулы; на мой немой вопрос я получаю ответ:

— Это от отравления.

Мне уже всё равно, и я глотаю капсулы. Мне плохо, меня выворачивает наизнанку, по сравнению с этой дурнотой всё остальное ерунда, и я равнодушно слушаю, как Альбина и Диана Несторовна разговаривают на повышенных тонах. Слов почти не могу разобрать, но кажется, речь идёт обо мне.

— Ей и так со вчерашнего дня… А ты… зачем было?

Что отвечает Диана Несторовна, совсем непонятно, но её голос звучит отрывисто и с металлическим звоном. Кажется, она уезжает; становится жутко, у меня в голове пищат и надрываются на разные голоса какие-то будильники. А потом надо мной склоняется новое лицо:

— Что такое с девочкой? Кто её до такого довёл?

Я никак не могу понять, кто это. Голос женский, но туалетная вода мужская, горьковато-свежая. Кто-то гладит меня по волосам:

— Настенька, открой глазки! Порадуй нас своим лучезарным взглядом!

В спальне ещё несколько человек, я обвожу их всех глазами, но не могу узнать лиц. Весёлый голос, пахнущий мужской туалетной водой, смеётся: