Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представление о том, что создателем – буквально архитектором – московских высотных зданий был сам Сталин, служило мощной идеей, которая вдохновляла и направляла всех участников этого проекта на всех уровнях. Рассказ Попова о рисунке Сталина напоминает типичный анекдот о каком-нибудь гениальном зодчем, который в миг внезапного вдохновения быстро набрасывает чертеж своего очередного шедевра на бумажной салфетке. У Попова эта история должна была не просто поведать о творческом гении Сталина, но и развеять всякие домыслы о хаосе и неопределенности, создать впечатление, будто послевоенное преображение Москвы имело четко предопределенный и даже священный характер. В воспоминаниях Попова Сталин-зодчий предстает провидцем, наделенным прометеевой способностью постичь будущий образ Москвы как единого целого и воплотить его в жизнь. Таким образом небоскребы свидетельствовали о могуществе вождя.
Советские архитекторы приписывали себе такое же всесилие. Уже сама способность вообразить – а значит, и спроектировать – сразу целый город была, по утверждениям советских архитекторов, главной чертой социалистического урбанизма. Освободившись от оков частной собственности, индивидуальных интересов и капиталистических инвестиций, советский архитектор заявлял о своем праве не просто проектировать отдельные дома, но и создавать и украшать целые города. Однако такое внимание к облику города и желание формировать его как единое пространство не было чем-то совершенно новым и не родилось в условиях социализма. Еще на заре ХХ века американский архитектор Дэниел Бёрнем бросил клич: «Не стройте мелких планов – в них нет волшебства, которое горячит кровь»[432]. В работах Бёрнема, основателя движения City Beautiful («Прекрасный город»), гражданская вовлеченность, ставшая целью в эру прогрессизма, получила архитектурное воплощение. Он создал масштабные, монументальные планы городов Чикаго, Вашингтона, Сан-Франциско и Манилы. И подобно Бёрнему, к опыту и риторике которого обратились советские архитекторы, они тоже столкнулись с тем, что масштабные планы не так-то легко воплотить в жизнь. Сама идея построить в послевоенной Москве небоскребы, быть может, и была смелым планом, родившимся в голове одного человека, однако эти сооружения могли появиться в реальном мире лишь благодаря множеству мелких планов и усердной работе многих, очень многих людей. Проект небоскребов складывался в единую картину лишь постепенно – шаг за шагом, постановление за постановлением. Строительство небоскребов в послевоенной Москве оказалось титаническим, почти неподъемным делом. И как вскоре поняли Попов и другие, этот проект, начатый в 1947 году, был настолько необъятен, что никому не под силу было в одиночку уследить за всеми его подвижными частями и тем более в одиночку руководить им.
Мелкие планы
После заседания, собранного Поповым в январе 1947 года, министры и их заместители, а также архитекторы и инженеры, которым предстояло сообща строить небоскребы, продолжали встречаться и переписываться весной и летом. Под руководством Берии официальные лица и специалисты пытались выработать общие принципы и нормы, рассматривая широкий круг вопросов: от лифтов до отопления и вентиляции, от стройматериалов до рабочей силы. Результатом этих многомесячных обсуждений и споров стало новое постановление, выпущенное Советом Министров 17 августа 1947 года и называвшееся «О мероприятиях по строительству многоэтажных домов в г. Москве» – намного более подробное и ориентированное на решение технических задач, чем первое. Оно занимало 17 страниц и содержало 55 пунктов с подпунктами и 12 приложений. В отличие от январского, августовское постановление уже не было заоблачной мечтой – оно больше походило на план.
Документ прояснял важные вопросы: финансирование, кадровый состав и даже подробности, описывавшие, кто, кому и когда будет поставлять кирпичи, гипс и известняк. Например, в постановлении уточнялось, что стальные каркасы для будущих зданий будут изготовляться под надзором Министерства тяжелого машиностроения на заводах в Раменском (городе на юго-востоке Московской области). В постановлении также отмечалось, что в Москву с Дальнего Востока, Северного Кавказа, из Армении, Азербайджана, Грузии и Киргизии нужно будет привезти древесину белой акации, грецкого ореха, каштана, лавра, платана, самшита, тиса. По становление предписывало Министерству промышленности строительных материалов обеспечить поставку 5 200 раковин, 4 385 ванн и 5 260 унитазов. Предусматривался и вклад города в проект: Мосгорисполком должен был предоставить к концу 1947 года 2,7 миллиона кирпичей, 1 600 тонн извести и 700 тонн алебастра[433]. Августовское постановление, подытожив семь месяцев заседаний и переписки, охватило почти все вопросы.
Тогда же были напечатаны десятки экземпляров этого подробного документа и разосланы во все министерства и организации, причастные к выполнению проекта. Мало кто из получателей был посвящен во все пункты постановления – большинству достались частично отредактированные варианты, где три пункта не содержали никакого текста, кроме одного слова – «секретный». Те же, кто занимал достаточно высокое положение, чтобы прочитать документ полностью, узнали, что первый (секретный) пункт содержал распоряжение, согласно которому Никита Хрущев – тогда первый секретарь ЦК КП(б) Украинской ССР – должен поставить с Украины в Москву 4 миллиона квадратных метров гипсокартона. Вторым секретным пунктом был приказ МВД, Мосгорисполкому и Мособлисполкому разрешить 23 тысячам рабочих с семьями въехать в Москву и законно зарегистрироваться для работы на стройках небоскребов. Здесь же уточнялось, что министерства и УСДС, нанимающие этих рабочих, будут отвечать за строительство жилья для них, и Попову поручалось найти на окраине Москвы участки, чтобы разместить новые жилые кварталы. Наконец, третьим секретным пунктом было распоряжение отправить на полгода десять инженеров за границу – в Англию, США и Швецию[434]. По-видимому, оно так и не было выполнено.
Августовское постановление отнюдь не стало последним словом в проекте строительства московских небоскребов. В десятках последующих документов были изменены многие из пунктов, обозначенных летом 1947 года. Сроки строительства вскоре были продлены, распоряжения об использовании стройматериалов и рабочей силы скорректированы. И все же это постановление стало всеобъемлющим документом с конкретными инструкциями и помогло превратить туманное видение в осуществимый план. И теперь, когда этот план оказался перед руководителями строительства, оставалось найти ответ на последний вопрос: как же все-таки будут выглядеть эти здания на стальных каркасах, с внутренней отделкой древесиной грецкого ореха и с современными лифтами?
Весной и летом 1947 года, пока представители министерств продолжали совещаться по вопросам управления и строительства, московские архитекторы и инженеры обсуждали проблемы проектирования. Вели эти дискуссии Андрей Прокофьев, начальник УСДС, и два виднейших московских зодчих – Аркадий Мордвинов, возглавлявший
