Черная кровь ноября - Яна Витт

Сероглазая Лотта, оставленная править северными землями, выронила из пальцев уродливую куклу, которую постоянно баюкала со времени смерти отца.

И подобрала кинжал, забытый кем-то из бледнокожих эльфов, рассеянных, как солнечный свет зимой.

Она вошла в трапезную, где медленно и равнодушно сплетались тела духов льда и воды, выбила рукоятью кинжала сноп искр из темного камня, служившего алтарем и ложем, и заявила с нежной улыбкой:

– Все свободны. Решать буду я.

Минута прежней магии, бьющаяся пульсом в обессилевшем мире железа и бетона, изменила его необратимо.

Но Алексей ничего не почувствовал.

Улыбка на лице Кристины, ласкавшей сияющий золотом реактор в стальной шкатулке, вызывала у него плохо контролируемую ярость.

Только что он трахал сучку во все дыры, а она лишь сжимала зубы, стараясь не расплакаться. Как бы жестко он ни драл ее, она не проронила ни слезинки, не выпустила из губ ни единого крика, выполняя его прихоти, как было приказано.

Он был вынужден сдержать обещание и дать ей дотронуться до чертовой эльфийской игрушки.

Слово мужчины нерушимо.

Но сейчас ему хотелось схватить ее за волосы, шваркнуть лицом о стол и заставить умолять прекратить, заставить пожалеть об этой улыбке.

– Я хочу к нему.

Ее слова он с трудом расслышал сквозь гул крови в ушах.

42. Кристина

Кристина стояла напротив Алексея, сжав кулаки и почти вибрируя от желания броситься прочь. Туда, куда ее невыносимо тянуло: приходилось вонзать ногти в ладони, чтобы продолжать стоять на месте и смотреть в глаза мужу.

Сердце билось отчаянно и больно, требуя немедленно все бросить и бежать, лететь к тому, с кем ее связали золотые нити.

– К кому ты хочешь? – Алексей ласково улыбнулся. В нем ничего не изменилось – ни ямочки на щеках, ни искренность во взгляде, ни солнечные морщинки у глаз. Никто посторонний ни на секунду не усомнился бы в доброте улыбки. В ней не было ни грамма фальши.

Но у Кристины она вызывала страх, отвращение, ненависть – и снова страх. Много-много страха, животного, свернувшегося комком холода в животе, вспыхнувшего горячим фейерверком в голове.

Но затопившая ее любовь – та, которую она принимала раньше за любовь к Богу, – была сильнее. Только солнечный свет, поселившийся в сердце, когда она дотронулась до золотистого сияния, позволял Кристине стоять прямо и смотреть в глаза человеку, обернувшемуся монстром.

Алексей приобнял ее за плечи, и Кристина на мгновение расслабилась. Но через мгновение он уже накручивал ее волосы на кулак, запрокидывая голову и открывая беззащитную шею. Словно собирался проткнуть ее клыками и выпить кровь.

– Ишь чего захотела, жена! – не переставая улыбаться, заявил он. Но уголки губ расползлись шире, превращая улыбку в оскал.

– Я сделаю все, что скажешь. – Нетерпение зудело в крови, гнало Кристину прочь, но она привыкла к самодисциплине.

Она выдерживала скучные уроки и никогда не потакала желанию улизнуть на улицу в весенний день.

Теперь стерпеть ей придется еще больше.

Но сейчас – все что угодно могла отдать за возможность сбежать.

– За это не расплатишься. – Сильные пальцы прошлись по ссадинам на ее теле, засосам, укусам – всему, что Алексей оставил на память за открытую шкатулку.

Он оттянул ворот ее кофты и больно стиснул грудь, продолжая неотрывно глядеть в лицо и ловить признаки недовольства.

Кристина втянула ноздрями воздух. Алексей причмокнул, довольный ее реакцией.

В его глазах появилось хищное выражение.

– А к маме не хочешь, Кристин? Уже забыла? – издевательски заботливым тоном спросил он. – Ей непросто. Такие тяжелые процедуры, анализы, неприятные прогнозы… Как она справляется без любимой дочки?

Тяга отхлынула, сменившись чувством вины.

Мама!

Ведь это – только ради нее. Все, что Кристина могла для нее сделать – она сделала, но мама никогда не должна узнать, что именно. И наверняка думает, что дочь забыла о ней, увлекшись семейной жизнью.

– Выбирай. К нему или к маме. – Алексей даже не скрывал, как ему нравится смотреть на ее мучения.

На борьбу Кристины с собой – на выбор между долгом, любовью и совершенно непонятным желанием увидеть того, к кому ее тянули нити, пронизавшие сердце.

Алексея, похоже, возбуждало видеть, как она колеблется: зрачки расширились, он качнулся к ней, касаясь губами скулы, края рта… И ухмылялся, когда она замирала и съеживалась.

Он засмеялся и лизнул ее в висок, а потом резко прикусил губу.

– Ну! Решай!

– К маме! – выпалила Кристина, и Алексей отшатнулся с победной улыбкой.

– Обойдешься. Иди к нему.

– Но… – Она вовремя умолкла, уловив зажегшийся в глазах огонек предвкушения.

Дернуло золотыми нитями, скрутило виной.

Захотелось завыть от безнадежности.

Он играет в кошки-мышки. Что бы ни выбрала – он откажет.

Но что-то внутри дотронулось до сердца, будто пушистой лапкой, коснулось любовью и светом.

Кристина всхлипнула, схватила свитер с высоким горлом, сжала в руках, испятнанных пальцами Алексея, и выбежала из комнаты. Провожатые ей не требовались.

Она точно знала, куда идти.

Словно возвращаться к себе самой – в радостном сне, когда мчишься, не чуя ног, по залитой солнцем улице, и впереди тебя ждет тенистый сад, яблочный пирог на столе и все-все-все, кто тебя когда-то любил.

Такие сны Кристине снились нечасто, а просыпаясь, она никогда не могла вспомнить, кто же ждал ее в саду, и потом еще долго ходила, замирая от счастья при смутном воспоминании.

Ступеньки летели под ноги – ждать лифта не смогла, радостное нетерпение гнало ее в холл гостиницы, и снова вниз, в подвалы, в сумрачные коридоры, к толстой железной двери, рядом с которой сидели двое охранников. Они разом подскочили при виде Кристины, но тут же сели, будто принужденные чьей-то волей.

Один, в бронежилете и бейсболке козырьком назад, посмотрел сквозь Кристину пустым взглядом и потянулся к пульту у двери. Нажал какие-то кнопки – противное, на грани слышимости, гудение, пронизывающее стены и перекрытия, затихло.

Сразу стало легче дышать, и золотой свет в груди Кристины разлился теплом.

Кристина потянула тяжелую дверь на себя. Та открывалась туго, со скрипом, но хватило узкой щели, чтобы проскользнуть внутрь.

И замереть перед человеком в железной клетке.

Нет, не человеком.

– Не подходи ближе, изжаришься, – предупредил он.

Вокруг толстых стальных прутьев воздух дрожал, словно над нагретым асфальтом в жаркий день.

Пленник улыбнулся, открывая ряд мелких острых зубов, и склонил голову набок, с любопытством разглядывая Кристину.

Она тоже пялилась на него, пытаясь понять, почему все внутри дрожит, то бросая ее вперед, даже сквозь прутья – к нему, то, наоборот, – некое утробное