Приговоренные - Лев Аскеров

— Плут ты этакий! Так ты там ждал отца?

Он кивнул.

— А я то думала… Кстати, откуда он знает обо мне?

— Наверное от Чаруши, — предположил он. — Да и Мастера, наверное, рассказывали.

4. Из окраин миров

Все то и дело поглядывали на ложе Всевышнего. Ярко освещенное, оно пустовало. Слушатели явно были разочарованы. Возможно многим из них никогда больше не представится случая встретиться с Ним. Хорошо если где-нибудь на перекрестке судьба столкнет с Верховным Координатором. Но и этого может не произойти.

Камея выступала во второй половине дня. Она исследовала биофизические и биохимические аспекты проблемы, как стабилизирующие факторы психики и отдельную главу посвятила роли искусства и фольклора во взаимоотношениях Хомо Сапиенсов Земли.

— Я позволю себе, — начала она, — зачитать реферат, предварив его своего рода заявлением. Моя работа не назовет и напрямую не покажет на «виновника» того «Вавилонского бедлама», коим, к сожалению, охвачена замечательнейшая из всех Начальных планет — Земля.

Последняя ее фраза вызвала в зале оживление. Пробежали довольно четко слышимые реплики: «Бесподобная планета…», «Лучшая из всех…», «Изумительное создание…» А в ряде мест раздались хлопки.

«Ах ты лиса пушистая!» — с восхищением глядя на Камею, прошептал себе под нос Пытливый.

Реакция слушателей на ее слова была понятной. До нее, а она вышла к кафедре двадцать первой по счету, никто не удосужился дать оценку самой планете, а значит и ее творцам.

— Думаю, — продолжала Камея, — Земля нам поставила задачу, требующую для ее решения комплексного подхода. То есть, решить ее, пользуясь методологией знаний какого-либо одного из известных нам видов материи, вряд ли удастся. Это моя личная точка зрения. Может, и ошибочная.

Пытливый насупился. Но никто этого не видел. И никто не слышал, как он пробормотал: «Ошибочная, конечно».

— И мою работу, — говорила Камея, следует рассматривать, как подступ к этой проблеме. Потому что, рассматривая ее с биофизической и биохимической плоскостей, а также под углом человеческой психики, я видела тупики и заходила в них. Вот эту сторону своего Отчета я и выношу на суд своих коллег. Надеюсь, это станет на определенные годы моим научным занятием…

Где-то в одиннадцатом часу вечера, посовещавшись с членами Совета, Ментор, вместо того, чтобы вызвать за кафедру очередного слушателя, объявил перерыв до завтрашнего дня.

— Осталось семь человек, — сказал он. — Не будем же сидеть до утра. Полагаю следует прерваться… В десять ноль-ноль собираемся здесь же. До свидания.

— Доброй ночи! — отозвался за всех Дрема. Ментор шутливо погрозил ему пальцем.

— А я уже отчитался, — в тон его шутки озорно сообщил Дрема.

Да, у него, у Камеи и для многих других все было уже позади. Пытливому же все еще предстояло.

Он поднялся задолго до рассвета, чтобы еще раз просмотреть наброски реферата. Кое-что поправил. Кое-что убрал. Вычеркнул то, что выглядело корявым и неубедительным. Потом стал добавлять и увлекся глубоко окунувшись в уже готовый материал. Потому, видимо, и не услышал как тихо приоткрылась дверь и в комнату на цыпочках вошла Камея.

— Ну, здрасьте! На охоту идти, так собак кормить, — заглядывая ему через плечо, весело возмутилась она.

— Я, между прочим, жду тебя с шести утра, — внимательно глядя на Камею, сказал он, а потом, неожиданно схватив ее за плечи и изобразив свирепого землянина, процедил:

— А ну выкладывай! Почему твоя рожица вымазана хитростями?

— Вот почему! — подняв над головой газету воскликнула она.

«Канун» заметил Пытливый.

— Читай! Прямо на первой странице… Вчерашний вечерний выпуск.

В глаза бросался крупно набранный заголовок:

Текст был набран жирным шрифтом.

«За проявленные самоотверженность, творческий подход и добросовестное выполнение ответственных заданий, Указом Всевышнего, за семь лет до официального истечения срока наказания, вчера из окраин миров отозван в Резиденцию Удостоенный Высшей степени Деятеля науки, обладатель трехярусного нимба — Великий Строптивый.

Об этом нашему корреспонденту сообщил Верховный Координатор Служб Всевышнего Проницательный. На вопрос, в каком качестве он будет использован после возвращения из довольно продолжительной ссылки, Вэкос ответил:

— Строптивый рекомендован на вновь открывшуюся должность моего первого заместителя.

— Как по-вашему, согласится ли Всевышний с этой рекомендацией?

— Рекомендация исходит от Самого Всевышнего.

И сию минуту, перед тем, как отдать распоряжение на тиражирование номера, из Резиденции пришло сообщение: „Строптивый утвержден на должность Первого заместителя Верховного Координатора“.

Редакционный коллектив газеты „Канун“ поздравляет Великого Строптивого с возвращением и высоким назначением.

Редакция надеется в ближайшее время провести беседу с ученым и более подробно рассказать о сорока трех годах его деятельности, которая, к сожалению, оставалась в тени и была недоступна нашим и не только нашим репортерам».

Вслед за этим сообщением шла другая публикация, под названием «ОСЛЕПЛЕННЫЕ ЛЮБОВЬЮ». Он имел подзаголовок: «Репортаж с улицы Поющие кроны».

«Есть такая улица в провинциальном городке на Венечной планете третьего Луча. Зеленая. Тихая. Безлюдная.

Безлюдная и тихая она была до сегодняшнего дня, когда пришло сообщение о возвращении из ссылки в Великий Круг Миров выдающегося ученого и одного из приближенных к Всевышнему человека — Строптивого.

Но какое отношение и эта планета, и этот невидный городок, и эта неприметная улица, спросит читатель, имеет к знаменитому Мастеру. И читатель будет прав. Ведь он хорошо знает, что ученый — альфиец и коренной столичный житель Альфы. И вместе с тем будет не прав. Дабы он не знал и не мог знать, что именно здесь поселилась и сорок три года ждала своего мужа его спутница жизни — Чаруша.

Это молодая, потрясающе красивая и обоятельная женщина вела скромный образ жизни. Работала модельером. Причем успешно. Творческая мастерская, возглавляемая ею, не раз удостаивалась чести выставлять свои одежды на публичных показах-конкурсах в столице третьей Венечной, где дважды признавались лучшими моделями года. Никому из руководства планеты, а тем более местным властям, жителям города, ее соседям и подругам по работе и в голову не могло придти, что Чаруша — супруга известного на ВКМ ученого.

Как выяснилось, „Канун“ первым из всех заполучил эту информацию и сообщил об этом мне, своему собственному корреспонденту, обслуживающему данный регион планеты. Я примчался на улицу Поющие кроны до начала рабочего дня. Хозяйка построенного под старину особнячка явно удивилась столь раннему визиту.

— Чаруша, я по поводу новости, которую вы, наверное, уже получили…

— Какой новости? — насторожилась она.

Оказывается, Чаруша, как впрочем и все мы, была не в курсе происходящего. И я ей зачитал поступившую из редакции телеграмму. Из глаз ее брызнули слезы. Она долго не могла говорить.

— Спасибо редакции за доставленную мне с утра большую и светлую радость, — сказала она.

— Обязательно передам, — заверил я ее.

— Скажите, а сыну сообщили?

В депеше, полученной мной, говорилось только о ней. О сыне ни слова.

— У вас есть сын?… Сын Строптивого?

— Да. А что вас так удивило?

— Где сын сейчас? Как его зовут?…

— Зовут его Пытливый. Он слушатель Высшей Школы Удостоенных.

Имя Пытливый показалось мне знакомым.

— Где я мог слышать о нем? — спросил я Чарушу.

— Вы могли прочесть о нем в газетах. Кстати, и в „Кануне“ тоже писалось о нем. Дважды, между прочим.

И правда. Однажды, много лет назад, когда я работал в одной из больших газет третьей Венечной, через меня проходила информация о получении общепланетной Золотой медали выпусником провинциального Университета.

Это, кстати, и сейчас большая редкость. А позже, в „Кануне“ под рубрикой „Новости из Резиденции“ я читал о том же самом парне, который выдержав какой-то архитрудный тест был зачислен вне конкурса в Высшую Школу Удостоенных.

Это было для нашей Венечной сенсацией, прозвучавшей на всю ВКМ. Средства массовой информации публиковали и вещали об этом факте чуть ли не месяц. Стало быть, в тех двух случаях, речь шла о Пытливом. О сыне Строптивого.

— Пытливый, вероятно, гордился своим знаменитым отцом? И, конечно же делал все, чтобы быть достойным его? — спросил я.