Главная роль - Павел Смолин

для них это было в новинку, а китайские крестьяне собирались за чаем с пришедшим в их деревню мудрецом даосом, единодушно признавая — да, Империя Хань доживает последние дни, и скоро на трон Запретного города воссядет новая династия.

— Наши дни многие называют последними, — улыбнулся цесаревич.

— Смотря для кого, — ухмыльнулся я. — Нашу Империю ты сбережешь — я в этом не сомневаюсь, но кое-кому придется пересмотреть территории и название государства.

— Расскажи еще о Китае, — попросил Никки.

— Когда жители заката эпохи Хань пророчили Империи скорый конец, у них были для этого все основания, — продолжил я. — Империя — это не земли и не многоконфессиональная, многонациональная пестрая масса подданных, сплоченная и направляемая могучим имперским кулаком, — сжав довольно мощный кулак Георгия, я продолжил. — Империя — это дороги, мосты, дамбы и прочее именуемое «инфраструктурой». По хорошим дорогам быстрее перевозятся товары, по ним быстрее перебрасываются армии, а дамбы и оросительные системы позволяют растить хлеб даже там, где раньше были непроходимые болота или выжженые пустыни. Китайцы в первую очередь торговцы и инженеры. Дороги и дамбы, построенные еще до эпохи Хань, к закату Империи пришли в упадок. Наводнения, засухи, голод, не успевающие давить восстания войска, теряющие время из-за негодных дорог — китайцы видели это и справедливо связывали с деградацией правящей верхушки. Основой этой деградации стал даосизм — невероятно древнее языческое учение, которым веками развлекалась интеллектуальная китайская элита. Даосы считают, что Император — это этакий талисман. Чем меньше Император работает, тем лучше по мнению даосов чувствует себя его Империя.

Николай задумчиво пошевелил усами — вот ему бы при даосизме было хорошо.

— Страной правило окружение Императора. Поначалу, как это всегда бывает после смутных времен, окружение было толковым, и Империя Хань процветала. Потом аристократия все больше погружалась в роскошь и дворцовые интриги. Основой их — только не смейся — стал Императорский гарем.

Никки гоготнул:

— Извини.

— Ничего, — улыбнулся я ему. — Гарем китайского Императора — это минимум тысяча красавиц. Каждая из них может родить сына, и этот сын будет иметь законные претензии на престол. Каждая из них пользуется невероятным, соразмерным Императрице почетом, у каждой есть свиты и амбиции, у каждой — гигантские расходы, досуха выдаивающие казну Империи.

Николай призадумался — гаремов у нас Императорам не положено, но концепция Двора абсолютно такая же.

— Во избежание недоразумений, заботу о гареме поручали скопцам-евнухам. Можешь себе представить, что молодой человек сознательно отрезает себе яйца, отказываясь от продолжения рода, чтобы построить карьеру в Императорском гареме?

— Какая мерзость, — выбросил окурок в океан Никки и достал следующую папиросу из золотого портсигара.

— Невероятная мерзость, — согласился я. — Особенно мерзкими евнух воспринимался самими китайцами: в Конфуцианстве, которое к язычеству и вообще религии никакого отношения не имеет, кстати, потому что сосредоточено на жизни земной, не существует никого более презренного и никчемного, чем не способный дать потомство человек. Жизнь — это бесконечный процесс, который делает бесконечным уходящая в тьму древних веков череда поколений. Чем больше прерванных навсегда человеческих цепочек, тем беднее наш мир. Однако к закату Империи Хань именно гаремные евнухи стали главных политическим актором. Были периоды, когда евнухи поднимались настолько высоко, что из-за спины Императора начинали управлять огромной, богатейшей Империей. Если мы с тобой однажды попадем в Китай, в окрестностях города Сиань — он был столицей тогдашней Империи — мы сможем полюбоваться на невероятное количество дворцов, построенных евнухами за государственный счет. Теперь давай посчитаем, — повернувшись к Никки, я загнул палец. — Из-за захиревших дамб река Хуаньхэ изменила русло, из-за чего Китай охватил трехлетний голод, — загнул второй. — Евнухи при власти, что для любого нормального китайца хуже, чем Лжедмитрий на Московском Престоле для наших предков.

Николай с улыбкой кивнул, оценив аналогию, я загнул третий палец:

— Трехлетний голод стал лишь последней каплей — ты же помнишь, как я рассказывал тебе, что десятилетиями китайцы бродили по Империи, рассказываю друг другу о конце времен?

Николай кивнул — продолжай.

— К моменту окончания жизненного цикла Империи наиболее обездоленные и от этого злые подданные были морально готовы закончить агонию Хань. Выкрасив брови в красный — чтобы облегчить узнавание соратников — крестьяне сбились в войска, и Китай погрузился в кровавое восстание, после подавления которого китайские генералы посмотрели на миллионы погибших воинов и убитых крестьян, потом посмотрели в стороны столицы, и поняли, что служить системе, которой рулят изнеженные евнухи, для них невыносимо. Развернув войска, они положили конец сгнившей Империи, и Китай на долгие годы разделился на три государства — так началась Эпоха Троецарствия.

Замолчав, я посмотрел на огни приближающегося порта, дав Николаю время подумать.

— Жоржи… — он осекся и заставил себя продолжить. — Мы живем в эпоху Заката?

Повернувшись к напуганному цесаревичу, я улыбнулся:

— Только тебе решать, брат, станет XX век для нас закатом или новым началом.

* * *

Ресторан «Волга», расположенный на набережной «русской деревни», дал мне возможность немного попробовать атмосферу нынешней формы Родины на вкус. Камерные условия корабля и общая атмосфера веселого приключения — а эмоций и впечатлений за прошедшие месяцы я хапнул столько, что начал немного жалеть прежнего себя: всё, где я побывал там, было плюс-минус одинаково технологичным, а здесь… Здесь чувствуется то, что так неумолимо толкало Беллинсгаузена, Магеллана, Крузенштерна и других прославленных путешественников туда, за горизонт.

Сцена хороша, но главная звезда на ней не я, а Николай. «Статистов» набилось столько, что открытые окна и двери не справлялись с запахами потных тел, табачным и опиумным дымом и перегаром. Многие моряки, купцы, сотрудники торговых контор и прочие «командировочные» пришли с наряженными в кимоно и нормальные платья временными женами. Все, как одна, с накрашенными белилами лицами и этническими прическами. Почти все возрастом не старше восемнадцати-двадцати лет. В основном возраст колеблется от четырнадцати до семнадцати — некоторые дамы в роли «жен» задерживаются на много лет, но в массе своей, отработав один-два контракта, возвращаются в родную деревню и выходят замуж уже по-настоящему. Нет, я не осуждаю — такие времена, такие нравы, и с точки зрения более прогрессивной эпохи их оценивать нельзя. Дамы и моряки довольны, у японцев претензий нет — вообще-то их правительство такую интересную схему и придумало — а значит и мне переживать не о чем.

Социальная польза налицо — чем бродить по кабакам и публичным