Маникюр для покойника - Дарья Донцова

– И в следующий раз не мешайте, – закончила тираду Виктория и прибавила: – Пойду полежу на диване, маска должна подействовать, надеюсь, никто не ворвется в мою спальню!

Резко повернувшись, фурия вылетела из кухни, и тут же из прихожей раздался веселый голос Сережки:

– А у нас опять умопомрачительный ужин!

Рыбу проглотили в мгновение ока, отложив крохотный кусок для гостьи, и вылизали сковородку. Появление «Шалаша» вызвало буйный восторг.

– Замечательно, – бормотала Юля, откусывая гигантские куски, – восторг, боюсь только, придется новые джинсы покупать…

– Оригинальный дизайн, – вторил Сережка, окидывая взглядом домик из печенья, – только я бы вот здесь поставил пенек из бисквита, а на него посадил шоколадного Владимира Ильича с рукописью. Что он там, в Разливе, писал? «Государство и революция»? Или «Два шага вперед – три назад»? Надо же, ведь сдавал историю КПСС в школе, а ничего не помню.

– У тебя была не история КПСС, – поправила я, – а обществоведение.

– Один шут, – вмешалась Юля, – а идея с Владимиром Ильичем отличная, но я бы еще водрузила рядом Надежду Константиновну.

– Это кто такие? – спросил Кирка. – И почему их надо возле шалаша пристраивать?

Мы перестали есть и уставились на мальчишку.

– Кирка, – спросила я, – у тебя история в школе есть?

– Конечно, – хихикнул мальчик.

– Что проходите?

– Иван Грозный, политик-реформатор, – не задумываясь, выпалил школьник.

– Надо же, – восхитился Сережка, – я только помню, как он своего сыночка порешил.

– Они просто не добрались до семнадцатого года, – поспешила я оправдать Кирюшку.

– Ты не знаешь, кто такие Ленин и Крупская? – поинтересовался старший брат.

– А, – протянул Кирка, – слышал, он вроде Гитлера, революцию сделал, а она не знаю кто.

– Жена его, – вздохнула Юля, – верная спутница и товарищ по партии.

– Ну до чего времена изменились, – восхитился Сережка, – я в его годы был октябренок – внучонок Ленина.

– Ты был в этом возрасте уже пионер – всем ребятам пример, – хихикнула Юля.

– Мы родственники Ленина? – изумился Кирюша. – Но почему вы никогда об этом не упоминали?

– Кто сказал такую глупость? – оторопел Сережа.

– Ты, – выпалил Кирка, – только что.

– Я?

– Ну да, кто же еще. Сам произнес: октябренок – внучонок Ленина.

Сережа и Юля рассмеялись.

– Ты не понял, мы все, от семи до девяти лет, считались внуками Ленина.

– Почему?

– Ну, – замялась Юля, – так было принято, носили на груди красные звездочки с фотографией маленького Ленина и называли себя октябрята – внучата Ильича.

– Бред, – выпалил Кирка, – он же никак не мог быть всехним дедушкой.

– Боже, – простонала Юля, – я не способна объяснить ему это.

– Видишь ли, – попробовала я проявить педагогические способности, – седьмого ноября в России произошла революция, которую возглавил Ленин, в честь этого события младших школьников стали звать октябрята.

– Почему не ноябрята? – спросил с набитым ртом Кирюшка.

– Потому что раньше седьмое ноября было двадцать пятым октября, – терпеливо пояснила я.

– Почему?

– Коммунисты поменяли календарь, прибавили тринадцать дней.

– Во придурки, – заявил Кирка. – А зачем?

Я почувствовала искреннее сострадание к алчной учительнице математики Селене Эженовне. И еще я думала, что Злобный Карлик заломил невероятную цену – десять долларов за час! Да я и за сотню не соглашусь иметь дело со школьниками.

– Хватит, – резюмировал Сережка, – тебе позже на уроке объяснят.

– Безобразие, – донеслось из коридора, и в кухню влетела Виктория, – просто безобразие!

Следом на полусогнутых вползла Муля. Мордочка собачки превратилась в ярко-красную.

– Ой, – испугался Кирюшка, – она поранилась!

– Данное существо, – провозгласила Виктория, указывая на сидящего с виноватым видом мопса, – данное отвратительное существо испортило косметическую процедуру!

– Да это же клубника! – воскликнул Сережка, рассматривавший мордочку собачки.

– Именно, клубника, – согласилась гостья, – я сделала маску, легла в кровать и, каюсь, слегка задремала. А эта дрянь залезла и облизала мое лицо дочиста!

Я отвернулась к мойке и постаралась, чтобы Виктория не заметила, как смех пытается вырваться из моей груди.

– Ты мажешь лицо в ноябре оранжерейной клубникой? – изумилась Юля.

– Ну и что? – фыркнула дама. – Кожа нуждается в питании, и ты глубоко раскаешься лет через десять в том, что не следила за собой. Да я в свои пятьдесят гляжусь девочкой.

Я снова уткнулась носом в мойку. Да у нашей гостьи склероз. Никак не может запомнить, сколько ей лет на самом деле, то говорит сорок, то пятьдесят.

– Муля обожает клубнику, – пробормотала Юля, глядя на энергично облизывающегося мопса.

– Вот и хорошо, – влез Кирка, – ей тоже витамины нужны.

Виктория Павловна молча села за стол и принялась с кислым видом пить чай.

Я же пошла к себе и набрала телефон парикмахерши Нины. В трубке долго звучали гудки, потом слабый старческий голос продребезжал:

– Слушаю.

Наверное, не туда попала.

– Можно Нину?

– А кто ее спрашивает?

– Знакомая.

– Какая?

– Евлампия.

– Не слышала про такую, – бдительно заметила бабуся.

Мое терпение лопнуло, и я сердито заявила:

– Майор Романова из уголовного розыска, немедленно позовите Никитину.

– Так она в больнице, – сообщила старушка.

– Как? – изумилась я.

– А вы что хотели, – моментально окрысилась собеседница, – прийти домой и такое увидать! Сразу сердце и схватило…

– Что увидать?

– Как что? Квартиру свою разграбленную, все нажитое тяжелым трудом унесли, проклятые…

Бабушка стала изрыгать проклятия сначала по адресу криминальных структур, потом перекинулась на правоохранительные органы. Досталось всем: оперативникам из местного отделения милиции – «Натоптали грязными ботинками, все серой пылью засыпали и ушли»; участковому – «Только с бабками у магазина за пучок укропа ругается»; уголовному розыску – «Носятся на машинах с моргалками, честных людей пугают»; генеральному прокурору – «Кувыркается с бабами в койке, а москвичей грабят», и министру МВД – «Самый главный вор и негодяй».

Пропустив весь этот словесный понос, я велела:

– Номер больницы?

– На Волоколамском шоссе, путей сообщения, железнодорожная, – пояснила бабка и швырнула трубку.

Я молча держала в руках пищащий кусок пластмассы. Вот оно как, добрались и до Нины.

ГЛАВА 21

На улице потеплело. Погода наконец вспомнила, что на календаре ноябрь, а не февраль. Из густых туч повалил мелкий дождь, снег растаял, превратившись в жидкую кашу из песка, соли и земли. Не успела я выйти из метро, как какая-то иномарка, проносясь мимо, моментально окатила прохожих грязью с головы до ног. Светло-бежевое пальто покрылось темно-коричневыми пятнами. Выругавшись сквозь зубы, я попыталась вытереть грязь носовым платком, но стало только хуже. Потеки размазывались, превращая еще с утра элегантный демисезонный наряд в подобие половой тряпки.

Решив не обращать внимания на временные трудности, я влетела в троллейбус, пристроилась у окна и принялась бездумно глазеть на мелькавшие дома.

Больница стояла в большом парке. Наверное, летом тут просто райское местечко, настоящий санаторий. Но зимой, когда деревья ощетинили голые ветви, а дорожки покрылись серо-черным месивом, пейзаж выглядел не слишком привлекательно.

Нина оказалась в отделении неврологии. Отдельная палата с удобной деревянной, а не железной кроватью, уютный плед, несколько подушек, ночник, а на тумбочке – тарелка с виноградом, грушами и зелеными шишками фейхоа. Совсем неплохо устроилась, да и не выглядит больной.

Нина со вздохом отложила журнал «Вумен» и спросила:

– Вы ко мне?

– Именно к вам.

– Слушаю.

– Расскажите, что произошло.

Никитина разгладила пальцами бахрому красно-желтого пледа и пробормотала:

– Ничего, квартиру обворовали. Причем только мои комнаты, соседкины не тронули. Она отдыхать уехала и все позапирала. Так замки остались висеть как миленькие.

– Поподробней, пожалуйста.

– Собственно говоря, это все.

– Ну уж нет, – рассердилась я, – давайте по порядку. Когда вы пришли домой?

– Как всегда, после вечерней смены, около одиннадцати.

Нина открыла дверь и отметила, как плохо ключ проворачивается в скважине. Подумав, что замок забарахлил, женщина вошла в прихожую и чуть не закричала. Все вещи из стенных шкафов были вывалены на пол. Еще хуже выглядели комнаты. В двух крошечных помещениях словно Мамай прошел. Но больше всего Нине было жаль фотографий. Неизвестный вандал вытащил снимки из пакетов, и теперь они, измятые и частично порванные, валялись на ковре…

– Что-нибудь украли?