Иной Путь - Влад Вегашин

– Каковы были мотивы фон Штрадте, и чем это для него закончилось? Ветровский, пожалуйста.

– Незадолго до начала Второй Мировой Рудольф фон Штрадте женился на японке Кагаме Аоки, – медленно заговорил Стас, вспоминая подробности. – Когда стало ясно, что войны не избежать, фон Штрадте отправил беременную вторым ребенком жену и их годовалого сына Хайриха на родину Кагаме, в Киото, где женщина родила девочку, названную Юрико, дитя лилии. Фон Штрадте так и не увидел дочери – вся его семья погибла во время атомной бомбардировки. Обезумевший от горя отец выпустил десять беспилотников с бомбами, восемь из них достигли цели. Это был весь ядерный запас Германии, наравне с Америкой занимавшей первое место в разработке атомного оружия. О причине атаки Америки стало известно от самого фон Штрадте – после запуска беспилотников он сразу же заявил о сделанном. По свидетельству медиков, преступление ученый совершил в состоянии аффекта. Когда его арестовали, он говорил, что не жалеет о содеянном и даже гордится своим поступком. Врачи сочли фон Штрадте сумасшедшим, но это его состояние продлилось лишь до тех пор, пока ему не показали фотоснимки жителей Соединенных Штатов, пострадавших от лучевой болезни, и не сообщили данные о количестве жертв. Сперва ученый был в шоковом состоянии, потом впал в истерику, умолял дать ему застрелиться, но потом успокоился. Медики признали его адекватным и вменяемым. Суд состоялся через два месяца, которые фон Штрадте провел в одиночной камере. Его единственной просьбой было предоставить письменные принадлежности, что было выполнено. За время своего заключения ученый написал книгу, ставшую суперхитом ближайших нескольких лет. Было напечатано и распродано более ста миллионов экземпляров. Согласно завещанию фон Штрадте, большая часть вырученных за продажу книги денег пошла в фонд помощи выжившим в Соединенных Штатах Америки, – Стас перевел дыхание, и продолжил: – Девятнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок пятого года прогремел унесший жизни миллионов людей взрыв. Двадцать пятого ноября того же года в Германии состоялся суд над виновником этой не сравнимой ни с чем катастрофы. Сразу после объявления обвинения и представления всех причастных, прозвучала речь обвиняемого. Рудольф фон Штрадте признавал свою вину полностью и безоговорочно, сразу же отказался от адвоката и просил только судью быть хоть сколько-нибудь милосердным, и приговорить его к смертной казни. Приговор таким и оказался – смертная казнь через повешение, и был приведен в исполнение двадцать седьмого ноября того же года.

Когда Стас закончил, в аудитории на пару минут воцарилась мертвенная тишина, прерванная преподавателем.

– Спасибо за подробный ответ. А теперь, господа и дамы, давайте на минуту мы забудем о предмете, который сейчас с вами изучаем, то есть, об обществознании, и поговорим о вашей специализации – психологии…

Когда на голоэкране замерцала синяя надпись, сообщающая об окончании пары, юноша вздохнул с облегчением. Перестарался Роман Михайлович, пытаясь разрядить обстановку после неожиданно подробного ответа Стаса, перевел разговор на психологию, по полочкам разобрал фон Штрадте, состояние аффекта, последующую неадекватность ученого и прочее. Дал несколько ссылок на книгу величайшего убийцы двадцатого века, посоветовав не читать ее чрезмерно впечатлительным и, наконец, отпустил, задав на дом подробное эссе о так называемой Катастрофы двадцатого года. Задание было простое – вся информация лежала в открытом доступе в интерсети, и найти там все подробности каждого из множества стихийных бедствий, обрушившихся неожиданно на планету, начиная от землетрясений в Африке и заканчивая испанскими торнадо, уничтожившими все прибрежные города, не составляло труда.

Обществознание сегодня стояло предпоследней парой: сейчас получасовой перерыв, потом совмещенная с первым курсом медицинского факультета IT, и можно идти на работу. Забрать новое задание – и домой, готовиться к завтрашнему зачету по общей психологии.

– Когда же я высплюсь? – риторически спросил юноша у самого себя.

Желудок обиженно буркнул – мол, мне неважно, когда ты выспишься, а вот поесть не мешало бы прямо сейчас. Хмыкнув, Стас согласился и направился к лифту – столовая находилась на предпоследнем этаже, и обычно он бегал туда по лестнице – но сейчас, во время большого перерыва, продираться сквозь толпу студентов, перемещающихся с этажа на этаж, было сомнительным удовольствием.

У лифта его поджидало аж два сюрприза. Первый заключался в том, что лифт раскрыл двери в тот момент, когда Стас только протянул руку к панели вызова. Второй же влетел в смыкающиеся створки в последний миг, и очень недовольно уставился на попутчика.

– Привет, Олег, – как ни в чем ни бывало поздоровался Ветровский, и отвернулся. Сокурсник в ответ пробурчал что-то маловразумительное и столь же мало похожее на приветствие. Даром, что отсидели сегодня уже три пары через стол друг от друга.

Лифт полз необыкновенно медленно, и Стас в полной мере получил сомнительное удовольствие наблюдать Черканова в зеркальной панели внутренней отделки лифта. Лицо Олега было бледнее обычного, он весь как-то осунулся и похудел после своего почти двухнедельного отсутствия, хотя с тех пор уже прошло некоторое время. Зато в светло-голубых глазах очень скрытно, но все же различимо тлел огонек, которого не было раньше, а тонкие губы то и дело подрагивали в насмешливой полуулыбке.

Стас вышел на седьмом, предпоследнем этаже и успел заметить, как Олег нажимает на кнопку с цифрой "восемь". Интересно, что ему понадобилось в деканате? Но в следующую секунду юноша услышал, что сразу несколько человек зовут его по имени, нашел взглядом компанию студентов первого и второго курсов психфака и, широко улыбнувшись, направился к приятелям. Именно среди них он собирался выбирать тех, кто впоследствии войдет в несуществующий пока Орден.

За прошедшие полтора месяца Стас немало разочаровался в институте, в который так стремился. Большую часть знаний, полученных здесь, можно было бы с куда меньшими моральными, материальными и временными затратами приобрести, не выходя из дома. Пожалуй, действительно с интересом он ходил только на общую психологию – уж больно захватывающе преподавала свой предмет декан психфака Галина Викторовна, на социологию, хоть ее и преподавал ненавистный Евгений Валерьевич, человек, прекрасно знающий свой предмет, но совершенно бездарный, как преподаватель, и на экспериментальную психологию, привлекавшую студента самим предметом. Остальные пары Стас зачастую и вовсе прогуливал, являясь обязательно только на проверочные зачеты.

Но зато здесь было огромное количество студентов. И некоторые из них вполне могли впоследствии войти в его Орден. Юноша прекрасно понимал, что критерии отбора на Земле должны во многом существенно отличаться от книжных – хотя бы потому, что проверять кандидатов так, как это было там, не представлялось возможным. Будущие соратники должны быть людьми увлеченными, но не увлекающимися, смелыми, но не безрассудными, талантливыми каждый в своей области и обладающими высокими моральными качествами – но при этом не "святыми". Последние просто не потянут то дело, которое Стас видел целью Ордена. Слишком уж много вокруг грязи и подлости, ребята просто не выживут. Пусть лучше живут тихо своей жизнью в своих маленьких мирках и пусть будут счастливы в семьях. Менять мир – занятие не для мечтательных идеалистов, живущих только своими грезами. Увы.

Пока что юноша присматривался. Знакомился с сокурсниками, общался, разговаривал на различные темы, пытаясь выявить их отношение к миру и его законам. И понемногу список, составленный им из потенциальных кандидатов, начинал делиться на два меньших списка: те, при ком о запрещенной книге и ее идеях заговаривать просто нельзя, и те, кто с некоторой вероятностью может оказаться впоследствии в Ордене.

Впрочем, сейчас Стас думал не о компании и кандидатах в целом. Его интересовал один конкретный человек.

Женька Алфеев, субтильный и болезненный паренек двадцати лет, поступивший на платное обучение с третьей попытки. Сын далеко не бедных родителей, брошенный ими на произвол судьбы, как это случалось с большинством отпрысков бизнесменов, занятых больше своими компаниями, нежели детьми. Когда Алфееву исполнилось восемнадцать, и он благополучно провалил попытку поступления на юрфак, отец выдал ему ключи от двухкомнатной квартиры, оформленной на Женькино имя, и перевел на счет сына сто тысяч евро, сказав, что обучение сына он оплатит, а деньги парень пусть зарабатывает сам. Впрочем, после неудачной второй попытки старший Алфеев дал Женьке работу в своем отделе корпорации. С третьего раза юноша все же поступил – правда, не на юридический факультет, куда гнал его отец, и не на экономический, чего хотела мать, а на психфак в ВИП. Родители отреагировали по-разному: мать презрительно бросила: "ну и идиот", и прервала с "не способным ни на что неудачником" всяческие отношения. Отец, вдоволь повздыхав над "выброшенной на помойку" жизнью сына, каковая казалось ему теперь совершенно бесперспективной, все же выделил деньги на обучение, заплатив сразу за пять курсов, да и с работой продолжал помогать, пару раз в месяц подбрасывая прекрасно знающему итальянский Женьке небольшие переводы.