Когда наступит прошлый год - Филип Дик

Премьер Френекси тем временем о чем-то советовался на своем языке с имперским врачом.

Внезапно он поднял голову и решительно сказал:

– Я бы хотел, чтобы доктор Горнель ассистировал при операции.

– Мы не можем на это согласиться, – ответил заместитель Приндл. – Молинари распорядился, чтобы к его персоне имели доступ исключительно врачи, выбранные лично им.

Он взглянул на Тома Йохансона и других охранников. Те сразу же взяли в кольцо место проведения операции.

– Почему? – спросил Френекси.

– Потому что они знают историю его болезней, – сухо ответил Приндл.

Премьер пожал плечами и отошел на несколько шагов. Похоже, теперь он был еще больше сбит с толку, даже слегка ошеломлен.

– Не могу понять, как вы допустили подобное! Почему секретарь Молинари до такой степени запустил собственное здоровье?

– Подобное уже бывало раньше? – спросил Эрик у Тигардена.

– В смысле, умирал ли уже Моль во время совещания с лилистарцами? – Тигарден едва заметно усмехнулся. – Четыре раза. Здесь, в этом зале, даже в точности на том же самом стуле. Можете включать зонд.

Эрик поместил устройство в нижней части правого бока Генсека и включил его. Приборчик размером с маленький стеклянный шприц тотчас же взялся за дело. Сперва он ввел сильнодействующее средство для местного обезболивания, а затем начал врезаться в тело, пробираясь к почечной артерии.

В зале теперь раздавалось лишь гудение аппарата. Все, в том числе премьер Френекси, смотрели, как устройство исчезает из виду, погружаясь в обрюзгшее неподвижное тело Молинари.

– Тигарден, думаю, надо поискать подобный случай повышенного давления, имевший место где-то в Белом доме. У кого-то еще частично заблокирована почечная артерия, – сказал Эрик, встал рядом с Гарри и закурил.

– Только что выяснили. Горничная на третьем этаже. Наследственный порок развития, как это обычно бывает. Но кризис у этой женщины случился в последние сутки, из-за передозировки амфетамина. Она начала терять зрение, и мы решили ее прооперировать. Именно этим я и занимался, когда меня вызвали сюда. Я заканчивал операцию.

– То есть теперь вы уже все знаете, – сказал Эрик.

– Что именно? – Тигарден говорил столь тихо, что его голос не достигал лилистарцев, сидевших по другую сторону стола. – Потом об этом поговорим. Но могу вас заверить, что ничего не знаю. Точно так же, как и вы.

Премьер Френекси подошел к ним и спросил:

– Когда Молинари сможет вернуться к нашим переговорам?

Эрик и Тигарден переглянулись.

– Трудно сказать, – наконец проговорил Гарри.

– Через несколько часов? Дней? Недель? В последний раз нам пришлось ждать десять дней. – Лицо Френекси исказилось от бессильной злобы. – Я просто не могу оставаться столь долго на Земле. Если мне придется ждать больше трех суток, то мы перенесем совещание на другой срок, но в этом же году.

За его спиной военные, промышленные и дипломатические советники уже убирали документы в папки.

– Вероятно, его силы не восстановятся за два дня – стандартный срок выздоровления в подобных случаях. Его общее состояние слишком… – начал было Эрик, но премьер не стал его слушать, повернулся к Приндлу и спросил:

– А вы отказываетесь занять его место, хотя и являетесь заместителем? Отвратительная ситуация! Нетрудно понять, почему Земля… – Он не договорил. – Секретарь Молинари – мой близкий друг. Меня очень беспокоит его состояние. Но почему Лилистар должен почти в одиночку нести бремя этой войны? Почему Земля постоянно тащится в хвосте?

Он не дождался ответа ни от Приндла, ни от обоих врачей.

Френекси на своем языке что-то сказал лилистарцам. Те одновременно встали, явно собираясь уходить.

Совещание было отменено по причине внезапной, почти смертельной болезни Молинари. Эрик ощутил безграничное облегчение.

Благодаря болезни Генсеку удалось ускользнуть. Пусть только на какое-то время, но все же это было хоть что-то.

Пока было достаточно и этого. Полтора миллиона землян, которых Лилистар потребовал для своих заводов, не погонят, как…

Свитсент обменялся с Тигарденом понимающим взглядом. Тем временем зонд продолжал работать без посторонней помощи, издавая негромкое жужжание.

Психосоматическая, воображаемая болезнь спасла жизни многих людей, заставила Эрика вновь задуматься о ценности медицины и о последствиях «излечения» Молинари.

Он слушал гудение зонда и чувствовал, что начинает все больше понимать происходящее, а также то, чего на самом деле хотел от него больной Генеральный секретарь ООН, лежащий на столе для совещаний, ничего не слышащий и не видящий, пребывающий в мире, где не существовало проблем, обсуждавшихся с премьером Френекси.

Через какое-то время Джино Молинари сидел, опираясь на подушки, в своей хорошо охраняемой спальне и с трудом просматривал гомеогазету «Нью-Йорк таймс», принесенную ему.

– Я ведь могу читать, правда, доктор? – едва слышно пробормотал он.

– Похоже, что так, – ответил Эрик. – Операция прошла удачно. Давление упало до нормального уровня, соответствующего возрасту и общему состоянию здоровья пациента.

– Только посмотрите, до чего могут докопаться эти чертовы газеты.

Молинари показал Эрику первую полосу.

«Совещание неожиданно отменено из-за болезни Генерального секретаря.

Делегация Лилистара во главе с Френекси не общается с прессой».

– И как они это узнают? – раздраженно проворчал Молинари. – Господи, меня это выставляет не в лучшем свете. Как будто в решающий момент я нарочно взял и свалился. – Он с яростью посмотрел на Эрика. – Будь у меня достаточно смелости, я выступил бы против Френекси и его требований рабочей силы. – Генсек устало закрыл глаза. – Я еще на прошлой неделе знал, что он этого потребует.

– Не вините себя, – утешил его Эрик.

«Понимает ли Джино физиологический механизм своего “бегства”? Скорее всего, ничуть. Он не только не осознает предназначения своей болезни, но даже не одобряет ее. Значит, как и прежде, все это функционирует на подсознательном уровне. Но как долго это может продолжаться? – подумал Эрик. – При столь огромном разрыве между сознательными стремлениями и подсознательным желанием сбежать… не исключено, что в конце концов появится болезнь, которая станет для Генсека по-настоящему смертельной и последней».

Открылась дверь, и появилась Мэри Рейнеке.

Эрик взял ее за руку, выпроводил в коридор и закрыл за собой дверь.

– Я что, не могу с ним увидеться? – возмутилась она.

– Одну минуту. – Он внимательно посмотрел на нее, пытаясь определить, до какой степени Мэри осознает происходящее. – Хочу вас кое о чем спросить. Возможно, вы знаете. Молинари когда-либо проходил курс психотерапии или психоанализа?