Автово - Андрей Портнов

— Какая больница? — спросил в свою очередь тот таким тоном, будто я попросил его подержать Ларису за задницу. — Никуда я не собираюсь. Я домой иду.

— В Автово?

— Ну, не в Астрахань же!

В переходе было темно из-за наличия всего нескольких лампочек. Я взглянул на Рудика и невольно отшатнулся. Заявление Владика подействовало на него впечатляющим образом. Его и без того большие глазки теперь, казалось, занимали всё лицо, взгляд, устремлённый в пустоту, был таким, как у человека, которому только что сообщили о гибели любимой собачки. Но самое главное — его лицо. Даже в подземелье было видно, как оно побледнело, а мерцающие лампочки бросали на него жутковато-зелёный отблеск, что делало его очень похожим на мертвеца.

— Всегда хотел посмотреть на иллюстрацию к «Детям подземелья» Короленко, — с каким-то даже восхищением подумалось мне.

— А как же больница? — спросил я уже вслух, видя, что Рудик не может произнести ни слова.

— Да не знаю. Дня через три загляну туда.

— Как это?

— Мне уже намного лучше. А там всё равно почти не лечат. Уколют жопу раз в день — вот и всё лечение. К тому же мне посрать надо.

— Прости, боюсь, не совсем тебя понял… Что сделать?

— Посрать!

— И для этого тебе обязательно нужно вернуться в общагу.

— Да!!!

— Погоди, погоди! Ведь уже пять дней прошло, как ты лежишь в этом абор…больнице. И ты хочешь сказать, что за это время так ни разу и не сходил!?

— Не-е-ет! — заорал Владичка. — Представь себе!

— Но как ты… как ты терпишь?

— А я и не терплю.

— Мой дорогой друг, — взял его за плечо, почти прошептал я, — ты хочешь сказать, что просто чаще менял своё бельё, да?

— Да иди ты в жопу! У меня с этим просто никогда проблем не возникает! Когда захочу, тогда и схожу!

Рудику, который слышал наш разговор, стало ещё хуже. У него всегда были проблемы с тем, с чем Владик справлялся так хорошо.

Тут я понял, что мы слишком отклонились от темы, и я опять затронул больное.

— Но послушай, ведь завтра тебе должны сделать укол, ты должен вернуться, — я попытался ухватиться за хвост последней улетающей надежды.

— Обойдусь, — отрезал Владик.

Мы с Димой посмотрели друг на друга и поняли, что думаем об одном и том же. Эти 5 ночей мы провели в безмятежном спокойствии, не просыпаясь от потусторонних шумов. Каждое утро мы вставали хорошо выспавшимися, и, наконец, нашу комнату перестал посещать Рябушко. И неужели теперь всему конец?!..

История «Красный Треугольник» закончилась через несколько дней. Владик, который с тех пор больше не ночевал в больнице, а ходил туда просто ради приличия, однажды, вернулся оттуда со своими вещами и сказал, что его выписали окончательно.

215-ая опять зажила бурной жизнью.

ЧАСТЬ 10. Питерские лекции

12-го декабря 1994 года вечером в комнате N 215 воплощалась в жизнь очередная моя бредовая идея. Я решил, что после моего, так сказать, «дня рождения» прошло уже довольно много времени, и народу надо дать немного новых острых ощущений.

Итак, вечером этого дня, убрав со стола после очередного визита поедателя плюшек, каждый из нас занялся своим делом: Владик брыкнулся спать, Рудик сел что-то писать, а я при свете одной настольной лампы приступил к очередному глумлению над своей головой. Разумеется, никто об этом не знал, как и в первый раз.

На следующий день я заявился в «школу» только ко второй паре. В корпусе «А» у нас должны были пройти «Энергетические установки». В одном из коридоров стоял Костик, который так же, как и я, прогулял первую пару. Его реакция на меня была самая что ни на есть предсказуемая, то есть меланхолично-наплевательская, что так характерно для нашего Костика. Почти не меняя выражения своего лица, тот позволил себе растянуть губы на несколько миллиметров, брякнул что-то типа «Ну-ну!» и дружески похлопал по плечу. После всего этого круто развернулся и пошёл совершенно в противоположную сторону. Через несколько минут я появился в нужной аудитории.

Народ замер и молча поглядывал на меня, переваривая новую информацию. Я про себя с удовлетворением отметил, что номер опять прошёл. Перед публикой я предстал в коричневых брюках, коричневом свитере и с такими же коричневыми волосами.

— Как говно оделся — весь коричневый! — очнулся первым Васильев.

— Я тебя тоже очень люблю! — огрызнулся я.

— Хватит нас обманывать, — закричал на меня Лёша, — ты всё равно Рыжий!

— Понял, Васильев, — зыркнул я на него. — Я — Рыжий, а у тебя глюки.

Сказав это, я важно протопал на место. Лекция уже началась, но никто этого не заметил. В дверь вошёл какой-то мужик с чубчиком на башке и начал что-то нудно читать. Хотя приближалась уже вторая половина декабря, я только первый раз пришёл на лекцию по ЭЭУ. Поэтому я поинтересовался у Рудика — всегда ли этот пингвин вёл у них лекции, или его посадили сюда по недоразумению. Оказалось, что всегда. К тому же выяснилось, что он будет у нас ещё принимать экзамен в конце семестра.

Наверное, каждый может вспомнить случай из своей жизни, когда получалось так, что, встретив какого-то человека первый раз, вы физически ощущаете обоюдную неприязнь друг к другу. Вы можете даже ни разу не обмолвиться с ним словом, но в воздухе между вами будет висеть такое, что вы с трудом будете сдерживаться, чтобы не плюнуть друг в друга.

Вот точно также было и сейчас. Мы с пингвином смотрели друг на друга какое-то мгновенье, но и этого было достаточно, чтобы любой человек со стороны мог заметить, до какой степени мы омерзительны друг другу.

Пингвина звали Киреев. Впрочем, это была фамилия, но поскольку до сего момента я даже и не подозреваю о его имени, а уж тем более отчестве, то для меня он так и остался в памяти как пингвин Киреев.

Лекция была на удивление нудной. Как оказалось потом, это было обычным явлением. Со всей ответственностью клянусь, что, пройдя курс ЭЭУ, электричество стало для меня ещё большей тайной. И если я раньше хоть что-то понимал в этой области, то теперь напрочь всё забыл. А из всего курса я выучил только одно слово — «контакторы», но об этом позже.

А пока, благодаря мне, народ развлекался на лекции тем, что обсуждал мой новый имидж. Таким образом, хоть эта лекция не была такой монотонной.

Ещё одним «весёленьким» предметом была «Строительная механика корабля» или просто строймех. Вёл её такой же весёленький мужик по кличке Сиверс. То есть это опять-таки была фамилия, а его инициалов я также не знал. Сиверс представлял собой нечто оригинальное. Это был радикулитно передвигающийся старичок с нервно-паралитическими движениями. Вызывал удивление не только тот факт, как этот экземпляр в столь преклонном возрасте ещё преподаёт, но и то, как он, вообще, умудряется передвигаться, при этом ни разу не упав. Меня же лично мучил вопрос — где у него батарейка? В том, что таковая имеется, я нисколько не сомневался, ибо его движения конечностей были как будто запрограммированными, и тот факт, что перед нами человек-робот не казался таким уж невероятным. По крайней мере, для меня. Поэтому найти батарейку и отключить её стало моей навязчивой идеей.

Народ любил Сиверса за лишнюю возможность развлечься. Из-за полного отсутствия слуха как такового, Сиверс не обратил бы внимания, если бы даже за его спиной стадо слонов изнасиловали корову, поэтому на его лекциях народ здорово отрывался, тусовался, пел блатные песни и занимался прочей ерундой. Лекции проходили в необычайно просторном помещении, в котором помещалось целых шесть парт, ну, и ещё даже оставалось место для перемещений самого Сиверса. Сначала эта крупногабаритность не была особо для нас заметна, поскольку эти лекции посещали, скажем помягче, не все. Но если в группе случалась массовая шизофрения, и все как один являлись на строймех, то тогда, как говориться, мы чувствовали локоть друг друга. Когда, однажды, так случилось, и мы побежали занимать места, меня, без всякого моего желания, запихнули куда-то в самый угол между Лариской и Васильевым. Пришлось нам сидеть втроём на двух стульях. Но, как оказалось, нам ещё повезло. Количество стульев не соответствовало количеству людей, и было меньше положенного. В результате чего Рябушко, Игорь и Паша оказались на одном стуле. Правда, Рябушко одним полужопием опирался на соседний стул, а вот Паше, который сидел с самого края, прямо скажем, не повезло. Габариты Игоревской задницы оставляли желать лучшего, прежде всего для Паши. Стараясь, вообще, не замечать последнего, Игорь усиленно делал вид, что весь ушёл в лекцию, без остатка, и только изредка подталкивал Пашу в сторону, смещая его ещё больше. Сам же Паша практически висел в воздухе, а на стуле помещалась только 1/9 часть его и без того малюсенькой задницы.

Я ужасно хотел узнать, долго ли он так выдержит, но Васильев с Лариской заставили меня конспектировать лекцию. Интересно, как я писать буду, если с двух сторон был сдавлен двумя монстрами, которые изо всех сил старались поместить свои руки и тетради на парте, в результате чего мои руки были напрочь парализованными. Я не мог даже пошевелиться. Вначале я, правда, пытался освободиться и вертелся, как мог, но лишь получал подзатыльники от Васильева. Мне это, разумеется, не нравилось, поэтому на нашей задней парте началась возня. Вот недовольно к нам повернулся Костик и выразил своё пожелание нам заткнуться. Мы успокоились, и я, плюнув на всё, решил хоть послушать, о чём говорит Сиверс. Тот старательно выводил на доске каждую букву, но, очевидно, сильно стеснялся, потому что всем своим телом налегал на доску и ни за что не хотел показывать то, что написал. Затем брал тряпку и тут же стирал только что написанное. Потом история повторялась. Я отметил про себя весьма оригинальное ведение лекции и попытался хоть что-то запомнить, поскольку записывать лекцию не представлялось никакой возможности. Но и эта затея потерпела полный крах. То ли у меня со слухом плохо, то ли Сиверс говорил на китайском, только ничего я не понял. Окончательно разочаровавшись во всём, я принялся швыряться во всех кусками ластика, за что опять получил подзатыльник от Васильева. Опять поднялась возня. Взгляд Костика выражал очень красноречивое желание нас убить.