Сон над бездной - Татьяна Степанова

– Прежде чем ответить, я бы хотел, чтобы ответили вы – правда это или нет? – спросил Кравченко.

– Что?

– То, что ваша жена вам изменяла?

– Эта история случилась давно, год назад. Все прошло. Лида… она увлекающаяся романтическая натура… У нас с ней был трудный период. Я был занят, не уделял ей достаточно внимания, и она… Черт, у Шагарина же в душе нет ничего святого! Он безжалостен к людям – в бизнесе, в жизни, в быту. Он не жалеет никого. Он думает только о себе. Так же безжалостно он поступил и со мной, несмотря на то что я был ему всегда верен, помогал в сложнейших ситуациях. Не предал его ни разу, а мог бы… Из прихоти он попытался украсть у меня самое дорогое – Лиду. Но я… на этот раз я не поддался, не уступил. Для моей жены это было самое настоящее наваждение. Но оно, слава богу, прошло. Почти совсем прошло… Мы не разошлись. Она осталась со мной, в моем доме.

– Но ваша жена приехала сюда именно к Шагарину, – сказал Кравченко. – Это так или не так?

– Я не знаю. Она хотела увидеть Нивецкий замок. – Шерлинг отвел глаза.

– Тут кое-кто уже связывает гибель вашей жены с Шагариным.

– Кто?

– Олег Гиз, – ответил Кравченко. – Имели мы с ним один странный разговор.

– Ваша жена посещала какие-то его сеансы, да? – спросил Мещерский.

– Он был ее психоаналитиком.

– Психоаналитиком? Вы же с Андреем Богдановичем, помнится, называли его колдуном, медиумом.

– Он зарабатывает деньги разными способами, в том числе и оголтелым мошенничеством, – зло отрезал Шерлинг. – Но Лида, вопреки здравому смыслу, всегда считала его своим психоаналитиком, чем-то вроде «Скорой помощи». Она ему очень доверяла.

– От него мы узнали, что ваша жена была дочерью священника.

– Какое это имеет сейчас значение?

– Для Гиза, кажется, большое, – ответил Кравченко. – Правда, пока не очень понятно почему.

– Он обожает пудрить мозги, – процедил Шерлинг. – Что вам еще известно о нем?

– Он мастерски рассказывает разные истории о прошлом. Вообще он кажется больше мистиком, чем прагматиком, реалистом.

– Я же сказал, его хлебом не корми – дай только попудрить мозги доверчивым профанам.

– Он приехал в замок как раз перед убийством, – отметил Кравченко.

– А вот это уже факт более существенный, – Шерлинг кивнул. – Его стоит взять на заметку.

– Павел Арсеньевич, вы сами кого-нибудь подозреваете? – спросил Кравченко.

Шерлинг молчал.

– Вот, например, Елена Андреевна…

– Лена?

– Согласитесь, у нее был веский мотив для убийства вашей жены. Ревность. Устранение соперницы.

– Ревность… Да, Лена немало пережила.

– Вы ее не подозреваете?

– Здешняя прокуратура как раз по схожему мотиву, кажется, подозревает меня в убийстве Лиды, – глухо ответил Шерлинг. – Впрямую это не было заявлено. Но я юрист, мне не надо объяснять азы в таких делах, как убийство.

– А вы к этому делу совсем непричастны, да? – тихо спросил Кравченко.

– Вы наглец, молодой человек.

– Но у вас же тоже был веский мотив, согласитесь.

– Вы наглец. Я даже жалею, что затеял этот разговор, пустился в откровенности.

– Если будет еще какая-то стоящая информация вроде коврика для йоги, мы вам обязательно сообщим, – хмыкнул Кравченко.

– Вы не можете этого понять. Я очень любил Лиду. Нас с ней венчали в церкви. Нас венчал ее покойный отец, он же и благословил нас. Нет, вы никогда этого не поймете. – Шерлинг тяжело поднялся со стула. – Неделю назад она пыталась покончить с собой, потому что… Нет, вы этого тоже не поймете. Я сожалею. Считайте, что никакого разговора между нами не было.

– Как хотите, – Кравченко пожал плечами. – Кстати, дополнительная информация к размышлению: на прямой конкретный вопрос вы нам так и не ответили. «Я очень любил» – это не ответ.

– Ты сам-то женат? – спросил Шерлинг уже совсем другим тоном.

– Да, а что?

– Ничего, когда-нибудь вспомнишь мои слова. Я тоже раньше по молодости воображал о себе много.

– Если мы что-то узнаем, мы вам скажем. – Мещерский решил вмешаться, чтобы предотвратить ссору (нет, после пива другу Вадику такие разговоры лучше не вести). – И никаких денег нам за это не нужно.

Глава 21

ЧАЙ ВДВОЕМ

Олеся Михайловна пригласила к себе массажистку и стилиста. О тонусе и внешности не следовало забывать ни при каких обстоятельствах. Богдан заглянул к ней после косметических процедур. Олеся Михайловна, закутавшись в белый махровый халат, сидела с ногами на диване у окна. Пила зеленый чай с низкокалорийным фруктовым мармеладом.

– Жутко шумят, – пожаловалась она сыну на ярмарочный гул. – Голова раскалывается. Даник, радость моя, побудь со мной.

Богдан сел в кресло напротив.

– Что, плохо себя чувствуешь? – спросил он.

– Неважно. Как они горланят. И эта надоедливая музыка. – Олеся Михайловна смотрела в окно. Но там ничего не было видно, кроме солнечного неба и темных гор.

– Вечером будет еще рок-концерт и дискотека, – сообщил Богдан.

– Вот тогда я точно умру. – Олеся Михайловна изящным жестом дотронулась до виска. – Вот здесь болит.

– И массаж не помог?

– Нет.

– И ванна? Тогда давай я попробую. – Богдан придвинулся к матери. – Или, может, позвать кудесника Гиза?

Олеся Михайловна покачала головой. Он пересел к ней, сжал ее виски ладонями и начал нежно, осторожно массировать.

– Уже лучше. Как от тебя бензином пахнет! Даже неприлично.

– Почему неприлично? – Богдан усмехнулся.

– Как от какого-то водилы. Не забывай здесь все-таки, чей ты сын.

– Только здесь советуешь не забывать этого, мама?

Олеся Михайловна потрепала его по затылку.

– Большой, большой вырос мальчик, – она заглянула ему в глаза. – Ты не представляешь, каким смешным ты был, когда мы с отцом привезли тебя из роддома.

– Представляю. Видел фотографии. А кто меня снимал?

– Кто? Конечно, Злата. Она тогда с фотоаппаратом не расставалась. Ей его дед подарил. Ты ведь родился с голубыми глазами, а потом они стали, как сейчас, карими – по краю появилась темная такая каемочка, и она все увеличивалась. А Злата… ее это так пугало, так тревожило поначалу. Она воображала, что ты слепнешь. Заставляла меня к врачу тебя возить. Она о тебе всегда заботилась.

– Мама, хочешь еще чая? – спросил Богдан. – Это какой? «Зеленый дракон»?

– Это смесь. «Серебряные иглы» и «Императорская роса». – Олеся Михайловна отстранилась. – Вот мне и получше. Я всегда выздоравливаю, когда ты со мной.

– Я всегда буду с тобой, мама.

– Да нет. Мы будем с отцом, а ты… Ты женишься, у тебя будет семья, жена, – Олеся Михайловна смотрела на сына, явно любуясь им. – Красивый ты у нас. В кого только такой?

– В тебя. Ты заметила, как на нас смотрят в ресторане, в театре? Ты такая молодая у меня, – Богдан улыбался. – Они, наверное, думают, что мы…

– Нет, в кого ты только такой казанова уродился? – вздохнула Олеся Михайловна. – Отец мне никогда по этому поводу хлопот не доставлял, а вот ты…

– Мам, а что я такого делаю?

– А ты сам не знаешь?

– Нет, – Богдан покачал головой.

– Эта девочка… Маша…

– Да мы с ней просто так… друзья, ты что? – Богдан развел руками. – Ей же всего девятнадцать. Недоразвитая еще и совсем не в моем вкусе. Но ведь горе сейчас у нее. Надо же как-то поддержать морально, утешить? По-дружески? Если честно, я и не хотел вовсе. На фиг связываться. Меня Гиз уломал, чуть ли не силой заставил. Сказал, что это в целях терапии. Что это по-мужски, благородно.

– Гиз бабник страшенный, – Олеся Михайловна поморщилась. – Сам, кажется, не прочь утешить девчонку. Натворит с ней беды, а я потом с Павлом объясняйся.

– Она что – с отцом скоро уедет? – спросил Богдан.

– Мы все уедем, как только тут что-то наконец прояснится. Махнем в Канны. И Злата с нами собирается… Богдан…

– Что, мама?

– Я хочу, чтобы ты не забывал, что она моя родная сестра.

– Я никогда этого не забывал.

– Я ее люблю. Мы вместе росли. У нас не было подруг, кроме друг друга. – Олеся Михайловна смотрела в окно на горы. – Она не вышла замуж, как видишь.

– Потому что не захотела. Она сама мне призналась, – быстро сказал Богдан.

– У нее был человек, который очень ее любил. Если бы она вышла за него, была бы счастливой. Но он ей почему-то не нравился. Ее всегда тянуло на разные авантюры. У нее были любовники. И немало.

– Зачем мне это?

– Ты должен знать. Я давно собиралась с ней поговорить.

– О чем?

– О том, о чем я сейчас пытаюсь говорить с тобой, сын. – Олеся Михайловна поднялась с дивана. Движения ее были грациозны, плавны.

– Я не понимаю, мама.

– Некоторые вещи заметнее со стороны, – сказала Олеся Михайловна. – Все тайное со временем становится явным. Это давно уже не секрет, Богдан.

– Что не секрет?

– Твои отношения с моей сестрой.